храм чтения через боковую дверь.
Сделаем шаг назад и вернемся в начало эссе – там мы увидим, что свой дружелюбный и весьма льстивый портрет обыкновенного читателя писательница предварила посвящением, адресованным Литтону Стрейчи. Близкий друг Вирджинии Вулф, так же как и она, критик и литератор, он получил среди членов группы «Блумсбери» прозвище Великий Стрейчи. Это произошло не потому, что его как-то особенно любили, не с целью иронично поставить его в один ряд с Великим Гэтсби или Александром Македонским, а чтобы отличить его от Малого Стрейчи – его младшего брата Джеймса, психоаналитика и переводчика. Последний известен тем, что представил английскому читателю работы Зигмунда Фрейда, а сам в двадцатые годы был его пациентом. А вот и наша боковая дверь! Девятнадцатого марта 1930 года младший Стрейчи прочитал в лондонском отделении Британского психоаналитического общества доклад на тему «Некоторые проявления бессознательного при чтении». Первый удар по самолюбию обыкновенного читателя.
Стрейчи заметил за несколькими своими пациентами странные привычки, похожие на ритуалы. Например, один из них при чтении испытывал огромные затруднения и вел себя скованно: причиной тому были многочисленные запреты, которые он сам и придумал. Он всегда держал в руке карандаш и внизу каждой страницы ставил галочку – но только если был совершенно уверен, что полностью понял ее содержание. И это, прошу заметить, в те дни, когда он чувствовал себя хорошо. В обратном же случае он отмечал галочкой каждый абзац или каждую строчку. В самые тяжелые времена (или же когда книга казалась ему особенно важной) галочка появлялась после каждого слова. Стоит ли говорить, что читал он мало, зато карандашей извел немерено. Другого пациента Стрейчи, корректора по профессии – как мы увидим далее, это отдельный тип патологии, – постоянно преследовала мысль, что он пропустил какую-то чудовищную опечатку, из-за чего ему приходилось постоянно читать и перечитывать одно и то же место. Подобные случаи доказывают, что чисто теоретически обыкновенный читатель Вирджинии Вулф берется за книги for his own pleasure, то есть из удовольствия, но на самом деле это чувство временами совершенно ему недоступно.
Однако давайте спросим себя: откуда берется удовольствие от чтения? Удовлетворение каких скрытых желаний мы таким образом сублимируем? Стрейчи так отвечал на этот вопрос: помимо скопофилии (любви к подглядыванию) и влечениям анальной фазы развития (любовь к порядку и складированию) основополагающую роль играют влечения, возникающие в оральной фазе. Эту параллель можно проследить на примере распространенных метафорических сравнений: читателя называют «ненасытным», есть книги, которые сложно «переварить», или те, которые «проглатываешь» мигом. Если человека, полностью погрузившегося в книгу, отвлекает какой-то внешний раздражитель, он ведет себя прямо как младенец, намертво вцепившийся в материнскую грудь. Стрейчи замечал, что дети в процессе чтения неслучайно держат под рукой что-нибудь съестное или в крайнем случае тянут в рот пальцы; взрослые же устраиваются в самом удобном кресле с трубкой и бокалом виски с содовой (естественно, он имел в виду тех, кто жил в тридцатые годы, мы же с вами видели этих людей только в фильмах). И до этого места все вроде бы как звучит складно. Однако оральная стадия психосексуального развития, как пишет Фрейд, делится на две части, поэтому за безграничным счастьем беззубого грудничка наступает садистическая фаза – именно там, по мнению Стрейчи, берут начало описанные им затруднения при чтении. Когда страсть к разрушению берет верх, мы больше не можем без тени сомнения впитывать слова других людей, мы пробуем их на зуб, пережевываем и измельчаем, хотим как следует распробовать, прежде чем проглотить, потому что боимся – вдруг они ядовитые. Вот и объяснение навязчивых странностей двух его пациентов.
Что такое книги с точки зрения бессознательного? В этом месте доклад Стрейчи принимает весьма неприятный оборот – нам остается только надеяться, что он произнес его, выждав достаточно времени после приема пищи. Но об этом позже. Скажем лишь, что, постепенно принимая все более визионерский тон, психоаналитик изобразил книгу как своего рода огромный театр, на сцене которого разыгрывается пьеса об Эдипе: пустая страница – материнское тело, напечатанные слова – оплодотворяющие, но в то же время оскверняющие это тело мысли отца, а читателю отведена роль сына. Он «желает силой проникнуть в тело матери, пройти сквозь него, узнать, что там внутри, вырвать с корнем любые упоминания об отце, поглотить его слова, присвоить их себе и таким образом осеменить ими себя». Вот почему, кратко замечает Стрейчи в конце своего выступления, многие читатели подчеркивают слова в книгах, оставляют на страницах каракули, истязают их, загибают уголки страниц, а настоящий книголюб – видимо, замкнутый в треугольнике Эдипова комплекса – с ужасом глядит на самые безобидные из этих «покушений».
Подведем итог: под маской обыкновенного читателя кроется грудничок, постоянно совершающий одни и те же действия, любитель подглядывать, человек, помешанный на порядке, садист, насильник, готовый совершить инцест, и отцеубийца. А теперь давайте попросим прощения у Бодлера, ведь он в «Цветах зла» назвал читателя всего лишь «лицемерным» [4].
Чтение – это вредная привычка, такая же, «как и все те, к которым мы возвращаемся с живейшим удовольствием, в которых находим себе убежище и замыкаемся, которые утешают нас и помогают справиться с мелкими разочарованиями». Так писал поэт Валери Ларбо – в те же годы, когда Вирджиния Вулф льстила обыкновенному читателю в своем эссе. Вместе с тем, в отличие от прочих навязчивых и неконтролируемых привычек, в случае с чтением за грех не полагается наказания. По-французски это явление называется vice impuni: порочная склонность, которая, однако, «создает у нас обманчивое ощущение, будто посредством ее мы приближаемся к добродетели». Из этого следует, что чем сильнее мы отдаемся этому пороку, тем больше бахвалимся. Мы нашли корень всех тех проблем, от которых страдают читатели, – об этом мы и поговорим далее. Среди писателей никто так и не смог лучше раскрыть эту тему, чем Сомерсет Моэм в рассказе «Сумка с книгами».
Одни читают для пользы, что похвально; другие для удовольствия, что безобидно; немало людей, однако, читают по привычке, и это занятие я бы не назвал ни безобидным, ни похвальным. К этим последним отношусь, увы, и я. Разговор, в конце концов, нагоняет на меня скуку, от игры я устаю, а собственные мысли рано или поздно истощаются, хотя, как утверждают, размышления – лучший отдых благоразумного человека. Тут-то я и хватаюсь за книгу, как курильщик опиума за свою трубку. Чем обходиться без чтения, я уж лучше буду читать каталог универмага «Арми энд нейви»
