А как же биологический отец? Лучшая его часть тоже была там, в моей дочке.
УРОК 29
Что о тебе думают другие, не твое дело
Я веду газетную колонку. И кем меня только не обзывали! Дебилкой. Идиоткой. Кретинкой. Сукой. Бездарной сукой. Сукой, которая лебезит перед неграми. Сукой, которая обожает евреев. Иногда все это мне говорили за один день. Е-мое, да бывало, что и за один час!
Читатели постоянно оскорбляют меня, отправляя имейлы и делая анонимные звонки: «Вы абсолютно однобокая!» (В своей колонке я высказываю собственное мнение.) «Ты соплежуйная либералка!» «Я вас терпеть не могу, я никогда вас не читаю». (Однако эта читательница процитировала все абзацы, которые ей особенно не нравились.) «Ты похожа на гремлина!» (Я всегда себя спрашиваю, на машину или на пришельца.) «Вы больная». «Вы оскорбляете Бога своим существованием». «Ты — позорище». «Вы такая наивная». «Ты необразованная, тупая и высокомерная».
А вот одно из моих любимых: «Я теряю баллы 19 каждый раз, когда читаю вашу колонку». И еще: «Я не знаю, какой вы заканчивали факультет, но он определенно был связан с тупостью».
В 1994 г., в день, когда редактор «Бикон джорнел» дал мне колонку, он усадил меня в своем кабинете и попытался отговорить от этой затеи. Он предупредил, что я, может быть, на самом деле не хочу эту работу. Но! «Читатели будут неприкрыто враждебными и злобными, — предостерег он,
— они будут тебя атаковать любым доступным способом».
Мой редактор не был уверен, что я достаточно крепкая и выдержу все это. Я была уверена, что недостаточно крепкая, но все равно сказала, что хочу эту колонку. Я решила, что встряхнусь и не буду обращать внимания на злобные комментарии. В мою недолгую бытность консультантом по вопросам алкоголизма я как-то раз посмотрела запись с отцом Мартином под названием «Лекция». В этом фильме священник рассказывал истории, чтобы вдохновить людей, проходящих реабилитацию.
Была среди них история о женщине, которая пришла к святому отцу, рыдая из-за того, что пьяный муж назвал ее шлюхой.
— Ты бы расстроилась, если бы он назвал тебя стулом? — спросил отец Мартин.
— Нет, конечно.
— А почему нет?
— Я ведь знаю, что я не стул, — ответила женщина.
— Но разве ты не знаешь, что ты не шлюха? — спросил священник.
Как бы люди ни обзывали тебя, только ты решаешь, на что обижаться. Я просто не буду забывать, кто я, и реагировать буду только на это.
Все оказалось хуже, чем я думала. Ох, как же ранят эти звонки! Чтоб вам всем, фарисеи-христиане, которые призывали на мою голову адские муки или же молились обо мне совсем не святыми молитвами!
Колонка выходила трижды в неделю, под ней красовался мой телефон и электронный почтовый ящик. Некоторые видели в этом приглашение сорвать на мне всю злость на начальство, на бывших жен или на почивших родителей. Худшие звонки раздавались в два часа ночи, когда закрываются бары.
Если тебя не сломают читатели, это сделает ежегодный ритуал присуждения журналистских премий. Каждый год редакторы отправляют твои работы на конкурс. Ты не хочешь думать о премиях, но все остальные только этим и озабочены.
В СМИ приходят люди с воспаленным самомнением. Редакции новостей полным-полнехоньки эгоманьяками с комплексом неполноценности. Мы должны быть на высоте, в противном случае мы считаем себя ничтожеством.
В море журналистики тебя швыряют из стороны в сторону мнения и взгляды редакторов, сотрудников, источников информации, читателей, конкурсного жюри и твои собственные сомнения и неуверенность. У любого литератора самолюбие очень ранимое — огромное, но ранимое. Мы хотим каждый день печататься на первой полосе и в то же время боимся, что мы бездарны.
Я открыла секрет полной свободы от слухов, чужих суждений, критики, мнений и сомнений. Смирение.
Не самоуничижение — оно никому не принесло ничего хорошего.
Раньше я, кажется, не видела особой разницы между двумя этими понятиями. Я прочитала определение смирения, которое один из основателей организации — Анонимные алкоголики» держал у себя на рабочем столе. Двенадцатиэтапная программа «АА» разработана так, чтобы наставить человека на путь смирения и служения другим.
Доктор Боб держал эти слова неизвестного автора прямо перед собой.
«Смирение — это вечная тишина в сердце. Это значит не тревожиться.
Это значит никогда не чувствовать досады или раздражения, беспокойства или горечи; никогда не удивляться тому, что делают мне, не чувствовать, что что- то мне делают во вред.
Это значит оставаться безмятежным тогда, когда никто меня не хвалит. Когда обвиняют либо презирают. Это значит хранить в своей душе священный приют, в который я могу войти, закрыться и преклонить колени перед моим Отцом в тайне и умиротворении, будто в глубоком море покоя, когда все вокруг кажется катастрофой».
Вечная тишина в сердце. Вот чего я действительно желаю, если отбросить все, чего, как мне кажется, я хочу. На самом деле я хочу оставаться безмятежной тогда, когда никто не хвалит меня. Вот истинная свобода.
Жизнь — это не представление и не конкурс на приз зрительских симпатий. Не погоня за властью и деньгами, славой и популярностью, игрушками и шмотками, комплиментами и наградами, званиями и степенями. Будет ли все это иметь хоть какое-то значение в итоге? Есть у Джорджа Стрэйта одна песня. В ней поется, что, рождаясь, мы не приносим ничего в этот мир, и забрать с собой мы тоже ничего не можем. Как и этот певец кантри, я никогда не видела катафалка с багажным отделением. А в гробах не делают ящичка для трофеев.
Один из способов сосредоточиться на том, что действительно важно — сформулировать свое программное заявление. Не накропать скучный бессмысленный текст, который большинство организаций измышляют, но никогда потом ему не следуют, а выразить словами собственное предназначение, на котором можно действительно построить жизнь.
Однажды я несколько часов провела в задумчивости, пытаясь сформулировать свое программное заявление. Закрыла глаза и представила людей, сидящих на моих похоронах. Детей, мужа, братьев и сестер, сотрудников, друзей, соседей. Какой я хочу видеть суть своей жизни, когда она закончится? Я бы не хотела, чтобы люди на моих похоронах говорили о моих наградах за литературную деятельность, о том, что я мудро вложила деньги, согласно пункту 401 (к), или что я была местной знаменитостью. Не знаю, что они скажут, когда меня не станет, но есть вещи, которые я надеюсь оставить после себя.
Я нашла свое программное заявление, слова, которые я произношу каждый день. Это молитва святого Франциска Ассизского.
«Владыка, сделай меня орудием Твоего мира, и там, где ненависть, дай посеять любовь, там, где обида, — прощение, там, где сомнение, — веру, там, где отчаяние, — надежду, там, где тьма,
— свет, там, где уныние, — радость. Господи, ниспошли мне дар не столько искать утешения, сколько утешать, не столько искать понимания, сколько понимать, не столько искать любви, сколько любить. Ибо, только отдавая, мы получаем, только прощая, мы обретаем прощение, только умерев, мы рождаемся для жизни вечной».
Каждый день эта молитва направляет меня, как компас. Она указывает на Истинный север. На Истинное смирение. Истинный покой. Я просто дитя Божье, я так же ценна, как и каждое Божье чадо. Не лучшее и не худшее. И ни капельки не важно, кто и что думает обо мне.
УРОК 30
Время лечит почти все, дай только времени время
Впервые приехав в обитель, я ни на что особенно не рассчитывала. Иезуитская обитель расположена на пятидесяти семи акрах земли в самом сердце Пармы (крупнейший пригород Кливленда). Она находится в стороне от больших дорог, так что можно всю жизнь проезжать мимо и так и не узнать, что она там прячется.
Одна подруга пригласила меня провести там выходные с женщинами, искавшими большей близости к Богу. Я себя к таковым не относила, но подруга считала, что я к ним принадлежу. Чтобы уговорить меня поехать, она сказала, что это будет нечто вроде пикника, на котором женщины сидят кружком, делятся своими мыслями, смеются и болтают. Я взяла с собой купальник, надеясь, что там будет какой-нибудь отель или спа с бассейном и сауной.
Когда мы въехали на длинную подъездную дорожку, в конце ее меня встретила статуя святого Игнатия. Это меня поразило. Надо же. Значит, я проведу целые выходные исключительно с женщинами? Я была тогда двадцатипятилетней матерью-одиночкой. Получается, вечер пятницы и субботы я проведу там, где нет мужчин, не считая священников?
Впервые я приехала туда двадцать шесть лет назад. И все время возвращалась. Каждый год священники меняются, но Джерри всегда там. Это низенькая полька, чьи смех и любовь заполняют все комнаты обители еще долгое время после ее отъезда.
