Если не уходить в нейрофизиологическое определением такого явления как истерия, которое выражается процессами возбуждения и торможения в мозге, установленными И. Павловым, и проявляется как дисгармония между корой и подкоркой мозга, но дать субъективную, основанную на психологии, оценку этому невротическому состоянию (которое по Фрейду есть конфликт между желанием и запретом), то можно допустить, что истерия как инфантильный признак так же является сублимацией Синдрома брамы. Истерический приступ – это по сути демонстративное несогласие индивида с миром и его шантаж окружающих. Но тогда вспышка агрессии, которая отличается от истерики тем же, чем попрошайничество или мошенничество отличаются от ограбления, – это тоже Синдром брамы. Настаивая на своем, на торжестве своего мнения и желания, самосознание совершает нравственное попрошайничество или психологический грабеж в этом мире. И поэтому всякое насилие есть нарушение эгоцентрического равновесия, на котором должен балансировать мир, населенный брамами.
На основе этой негласной и нигде не декларированной конвенции и выстраивается вся социальная культура общества, которую Юнг называет «коллективным бессознательным», деля его на архетипы. По Фрейду, эта надстройка над самосознанием, которое он согласно традиции понимает как сознание и называет «я», образует сверх-я, содержащее нормы, запреты, табу и прочие ограничения этого первичного самосознания. Именно отказ самосознания «подписывать» эту конвенцию принимает форму детского аутизма. Замкнувшееся в себе самосознание даже не желает встречаться взглядом с окружающими, так как взгляд – это уже начало соглашения. И, кстати сказать, было бы совершенно естественным для такого самосознания отказываться также смотреть на себя в зеркале, ведь в зеркале утрачиваешь свою трансцендентность.
Естественным для любого самосознания было бы такое устройство реальности, которая полностью соответствовала бы его воле. Более всего человека раздражает именно то, что этот мир не обеспечивает ему тот психологический комфорт, который мог бы быть достигнут полным подчинением миропорядка его собственному умственному порядку. И, пожалуй, самая любимая его фраза выражена в коротком латинском Dixi – «Я сказал!» Какое мгновенное наслаждение испытывает человек, произнося эти слова! А если к этому он еще может добавить: «И будет так, как я сказал!», – то это и есть вершина осуществления его тайных устремлений, которые он переносит на своего бога. Ведь бог – это то, чем человек хочет быть. И сказал бог: «Да будет мир», - и стал мир. Мир, в котором он всемогущий. Всемогущество – это желанная для самосознания свобода от законов бытия. Терпимость к другим самосознаниям – это не более чем компромисс, который мы почти всегда готовы нарушить.
Но именно компромисс представляется всеми философами-утопистами как идеальное общество. В этом случае государство, т.е. каста чиновников берет на себя полномочия гаранта этого общественного компромисса. Именно поэтому, по мнению Г. Гегеля, «государство есть воплощение нравственной идеи». От этого заявления остается один шаг до бюрократического социализма и коммунизма, о котором Г. Плеханов говорит так: «Если правильно понятый личный интерес есть основа всякой нравственности, то надо, стало быть, позаботиться о том, чтобы интересы отдельного человека совпадали с интересами человечества. Если человек не свободен в материалистическом смысле этого слова, то есть если его свобода заключается не в отрицательной способности избегать тех или иных поступков, а в положительной возможности проявления своих личных свойств, то надо, стало быть, не карать отдельных лиц за их преступления, а уничтожить противообщественные источники преступлений и отвести в обществе свободное место для деятельности каждого отдельного человека. Если человеческий характер создается обстоятельствами, то надо, стало быть, сделать эти обстоятельства достойными человека».
Оптимистические популистские лозунги всегда хорошо звучат. Разве можно быть против такой благородной декларации? Но что стоит за ней? Плеханов не уточняет, кто и как должен привести в соответствие интересы человека и человечества. Подразумеваемый ответ на «Кто?» известен: это – государство, т.е. все те же чиновники, которые, забыв собственную человеческую психологию, альтруистически примутся за настойку этого многомиллионного хоровода брам, где каждый сам себе бог. Но вот «Как?» остается загадкой по сей день, которая, очевидно, никогда не будет решена.
Наша детская травма, через которую проходят все, заключается в необходимости смириться с присутствием других самосознаний (одним из которых оказываешься в зеркале) и наличием их собственных воль в этом мире. В этом смысле все люди – невротики, ибо отказ от врожденного солипсизма и стал их первым детским неврозом. Глубина этого невроза зависит от компенсационного внимания, которое было уделено окружающими ребенку. И величина его последующего ожесточения и цинизма прямо пропорциональна дефициту этого внимания. Историко-философским выражением этого невроза являются зороастрийская, буддистская, гностическая и экзистенциалистская доктрины о том, что жизнь есть жестокий эксперимент над самосознанием. В сущности, вся мировая история, экономика и политика – это одна неразрешимая психиатрическая проблема. «Жизнь есть страдание» - этот вердикт распространяется на все человеческие времена.
Счастье – это состояние единого бога, который не подчиняется законам мира, бестелесен и не имеет конкурентов. «Горе тем, кто добавляет Аллаху сотоварищей!» - сказано в Коране. Горе всем сотоварищам брамы по этому миру. Для достижения счастья самосознанию необходимо избавиться от тела и конкурентов, подчинив их своей божественной воле. Счастье принципиально недостижимо. И поэтому ближе всего к переживанию счастья самосознание бывает даже не на вершине власти, а во сне. Возможно, сон – это защитный механизм, выработанный эволюционно самосознанием как «комната отдыха» от мира. Недаром в периоды депрессии, когда Синдром брамы переживает очередной кризис, самосознание проявляет большую потребность во сне, чем в периоды благополучия. Сон – это трон Царя Всетворящего.
Именно поэтому воля к власти – это тоска по утраченному солипсизму. Воля к власти есть естественное для самосознания стремление к восстановлению отобранных у него в детстве солипсических прав на мир. Нельзя вернуть себе весь мир, но можно попробовать вернуть себе хотя бы часть этого мира. На этом выстраиваются все карьеры, все капиталы, вся государственность, вся мировая история и политика, вся человеческая деятельность. И когда мелкий служащий, говоря о месте своей работы или проживания, называет его в просторечии «моим бюро», «моим банком», «моей партией», «моим правительством», «моей армией» и «моей страной», эта оговорка выражает его скрытую волю к власти. Этот мир – мой! И я в нем – бог!
Не правда ли?
Миф, Невроз и Социум
«Бог встал в сонме богов, среди богов произнес суд... вы – боги, и сыны Всевышнего – все вы. Но вы умрете, как человеки, и падете, как всякий из князей».
Псалом 81.
Человек рассматривается как политическая, экономическая, административная единица. Он субъект гражданского и юридического права. Он носитель культурных и социальных ценностей. Он производитель и потребитель материальных благ. Наконец, он сам есть физическое тело. Но прежде всех этих ипостасей человек – существо психиатрическое, иначе, по выражению Э. Дюбуа, «между медициной и ветеринарией существовала бы только одна разница – клиентура». Точка зрения всех политических пастырей, убежденных, что психологию общества можно игнорировать или регулировать с помощью законов, т.е. насилия, запретов и умалчиваний, делает различия между человеком и животным и вовсе не существенными. Чудовищность цивилизованного индивида заключается в том, что он, живя в слишком большом сообществе, перестает воспринимать людей по-человечески и начинает оперировать ими как абстракциями: группами, классами, нациями и т.д. Совершенно естественно, что в этом мире периодически происходят войны и революции, тюрьмы полны невротиков, а психиатрические больницы – преступников. И никто уже не знает, где кончается медицина и начинается ветеринария.
Как единица всех упомянутых аспектов человек прежде всего подчиняется законам своего самосознания. Незнание этих законов не освобождает его от того, чтобы в продолжении всей своей жизни подчиняться им. Человек – не абсолютная, а переменная величина, как настаивали на этом экзистенциалисты. И для социальной психологии как психологии масс нет более важного понятия, чем понятие «социум», который так или иначе составляют эти массы. К. Ясперс настаивает: «Если мы признаем коллективное бессознательное всего лишь биологической основой исторически развивающихся возможностей человека, любое сопоставление мифов и символов разных народов в поисках общечеловеческого содержания должно будет осуществляться в отвлечении от исторических аспектов, что само по себе невозможно. Нечто, не историческое, но в то же время общечеловеческое, не может быть постигнуто с точки зрения содержания; оно постижимо только как чистая форма».
