Можно сказать, что архаичное самосознание по фоновой насыщенности ближе к инфантильному, и в этом смысле урбанизированное самосознание более «зрелое» и, соответственно, более невротичное. Конечно, если принять во внимание «киническую интоксикацию» самосознания, которое начинает воспринимать других людей лишь как средство собственного удовольствия, наживы и успеха, то фоновая насыщенность меняется на противоположную. Простейший тест на «киническую интоксикацию» человек проходит, когда попадает в помещение, которое оказывается неожиданно многолюдным для него. Воспринимает его психика эту новость как фоно благоприятную или неблагоприятную, узнается в первой же непосредственной реакции самосознания, поскольку позже самосознание способно мгновенно сгруппироваться, выдав уже защитную реакцию, например, догмат социальной любви, за которым можно скрыть как страх, так и агрессию. Нечто подобное говорил Юнг о маске: «Когда мы анализируем персону, то снимаем маску и обнаруживаем следующее: то, что казалось индивидуальным, в основе своей коллективно; иначе говоря, персона была лишь маской коллективной психики. В сущности, персона не является чем-то "действительным". Она - компромисс между индивидуумом и социальностью».
Для урбанизированного самосознания в «кинической интоксикации» идущие мимо обезличенные толпы – это все те же младенческие потусторонние силы, дыры в сыре, но теперь они стали съедобными и их можно использовать в собственных интересах. Как известно, все дороги ведут в метрополию, а она слезам не верит. И в этом – привлекательность метрополии. Эксплуатация человека человеком предполагает наличие людей. В диком лесу даже ограбить некого, а редкий встречный становится братом по разуму. Леви-Стросс говорит: «Отличие психоанализа от шаманизма, хотя он, по существу, является современной формой последнего, определяется в основном тем, что в современной машинной цивилизации место для мифологического времени остается только в отдельном человеке. Комплексы же — эти индивидуальные мифы — тоже сводятся к нескольким простым типам — формам, в которые отливается бесчисленное разнообразие отдельных случаев».
Зрелое самосознание воспринимает мир как желанную, но чужую территорию. Именно поэтому оно живет в какой-то экзистенциальной мифологеме, которая определяет то направление, по которому трансформируется Синдром брамы в психике индивида. Такие экзистенциальные мифологемы должны возникать из неразрешимости солипсического тезиса Декарта: мыслимый мною мир существует как мой собственный, но мой опыт обнаруживает в нем и других собственников. Это – не то же самое, что бессознательные архетипы Юнга: Анима/анимус, Самость, Тень, Персона (маска). Мифологемы можно было бы положить в основу антропологических мифем Леви-Стросса, которых набирается два десятка. Именно поэтому количество таких мифологем ограничено. И все они начинаются с аутической реакции солипсического самосознания на других собственников, которых оно (Пуруша) обнаруживает в мире.
Как уже было сказано, у человека, оказавшегося перед запертой дверью, выбор альтернатив невелик: ждать, бороться или пойти в обход. Это соответствует трем мифологемам. Из них первые две есть либо женская мифологема прекрасной принцессы, заточенной в башню (даже если эта принцесса – золушка), либо мужская мифологема воинственного царя (даже если этот царь – нищий разбойник). При этом половой признак является важным, но не единственным критерием: мужчина может чувствовать себя скованной и недооцененной принцессой (ср. «башню из слоновой кости» Флобера), а женщины еще чаще являют миру воинственных царей (ср. амазонку или «железную леди»).
Что толкает людей идти служить в армию, полицию, надзирательные органы, секретные службы? Понятно, почему человек ищет себе доходное место, престижную работу, легкий труд. Но что поощряет его исполнять в обществе функции, связанные с насилие, вместо того, чтобы избрать себе более миролюбивую и безопасную профессию? Ответ в мифологеме воинственного царя, которая позволяет самосознанию вернуть себе часть солипсических прав над миром, оставаясь при этом формально в правовом поле общества. Именно на карательной службе можно безнаказанно подавлять, унижать и убивать себе подобных. Агрессивная деятельность свойственна именно этому психотипу. «Погоня за адреналином» ничего тут не объясняет, так же как алкоголь не объясняет природу пьянства, а оружие – природу убийств. Без этой мифологемы у государства просто не нашлось бы добровольцев, из которых оно формирует свои карательные органы. Впрочем, без этой мифологемы не осталось бы и большей части преступников. Человек нанимается преследовать и наказывать других не только потому, что государство или мафия согласны платить ему за это, но еще и потому, что ему хочется это делать.
Общество исторически навязывает мужчине и женщине разные социальные роли. Активная мужская позиция, поощряющая в самосознании такие качества как целеустремленность, смелость, предприимчивость, любознательность и авантюризм, полностью укладывается в мифологему воинственного царя. Напротив, женская пассивная позиция требует, чтобы такое самосознание воспитывалось в мифологеме заточенной принцессы, главными достоинствами которой являются скромность, покорность, чувствительность, самопожертвование. По сути, истерика – это единственное средство, которое общество оставляет принцессе в качестве орудия протеста. Как еще ей, заточенной в психологической башне, привлечь к себе внимание окружающего мира? Только кричать.
Истеричность оказывается отличительным признаком этой мифологемы, делая ее носителя аффективным, обидчивым, мелочно эгоистичным, мстительным, но также и мечтательным, восприимчивым, мистичным, религиозным. Если мужчине с детства свойственна именно эта мифологема, то он так же демонстрирует истероидные черты. Прежде всего это проявляется в его неуверенности и, как следствие, в чрезмерной привязанности к матери, братьям, друзьям и, наконец, жене, если она у него появляется. Солипсический Синдром брамы при этом совершенно не получает удовлетворения в принятой на себя мифологеме. Возможно, как раз здесь должны лежать истоки сексуально-половой дезориентации личности, в которой самосознание чувствует себя психологически комфортно не в своей половой группе, а в противоположной. Это, конечно, еще не значит, что дихотомия царь-принцесса биологически заложена в природе человека. Она – социальный фактор, имеющий под собою ту или иную физиологическую оправданность.
Принцесса чувствует себя недооцененной миром и предъявляет окружающим свои требования именно в истерических формах: сценах обиды, возмущения, ревности, в показательных скандалах и суицидальных декларациях. Поскольку такое поведение традиционно трактуется как «женское» и сам мужчина в роли принцессы сознает неестественность собственных реакций, то именно он оказывается часто склонен привнести в свои поступки «мужские» элементы мифологемы воинственного царя. Например, практиковать семейное насилие или совершить показательные убийства других с последующим суицидом. Можно сказать, что маниакальные убийства и террористические акты – это истерика по-мужски, а мужчина в статусе принцессы есть потенциальная бомба с часовым механизмом, которая взрывается либо дома, либо в общественном месте.
Напротив, женщина, принявшая на себя мифологему воинственного царя, полностью избавляется от истерических наклонностей, а вместе с ними – и от части своей женственности. Деловая женщина, женщина-вампир – это фактически царь в юбке. При этом она часто проявляет повышенную воинственность, которую взрастила в себе искусственно, не пройдя через ту школу, которая учит мужчину еще с юности считаться с другими царями, ибо за такое пренебрежение они бывают биты. «Железная леди» иногда поражает зрелых (и битых) мужчин своей жесткостью и бессердечием, а «орлеанская дева» вдохновляет их на безрассудства своей безоглядной смелостью (которая, как подсказывает им их мужской опыт, почти всегда плохо кончается).
Добавим сюда еще одну историю – мифологему страждущего странника, который в глубоком неудовлетворении миром отправляется на поиски священного Грааля. Этот миф, как заметил некогда Х. Борхес, присутствует так или иначе во всем мировом эпосе. Я не хочу утверждать, что этими тремя темами определяется вся экзистенциальная психомифология самосознания. Для этого было бы необходимо указать логическую модель (а еще лучше – найти ей тестовое подтверждение или нейрофизиологический параметр). Так, например, в делении темпераментов (флегматик, холерик, меланхолик, сангвиник) или классификации неврозов (неврастения, истерия, психастения и норма) присутствует простая булева алгебра (00, 01, 10, 11), в основе которой лежат функции возбуждения и торможения в коре и подкорке мозга. Но для мифологем эту модель еще нужно найти.
