Следовательно, наша первая задача состоит в том, чтобы выстроить разговор с аналитиками по поводу анализа. Выделить в этом разговоре то, чем анализ может отличаться от медицины и действительно отличается от нее, где фактически аналитики уже не практикуют, иначе говоря, не мыслят или не ощущают себя как их коллеги-медики и современники. И это при том, что они во многом продолжают руководствоваться мнениями, сходными с традиционными представления врача. Продвигаясь от главы к главе, мы будем сопоставлять медицинскую и аналитическую точки зрения, прежде всего стремясь показать, насколько значительно то обстоятельство, что практическая психотерапия оставила свое медицинское происхождение и установила собственные правила.
Первым признавшим, что медицина не является достаточной и необходимой для практики анализа, был Фрейд. До некоторой степени соображения относительно отделения медицины от анализа, изложенные во второй части книги, развивают идеи его эссе «К вопросу о лэй-анализе» («The Question of Lay Analysis»).
Фрейд достаточно быстро понял, что медицина должна быть в анализе частично «игнорирована». Он говорил, что в психотерапии «больные не похожи на других больных, практикующий специалист — непрофессионал, а от врачей ожидают иной помощи, чем та, которой можно было бы от них ждать». Аналитик не подвергает физическому осмотру своих пациентов; физические методы лечения не применяются; в связи с органическими заболеваниями пациенты направляются к медикам; медицинское оборудование в консультационных кабинетах отсутствует; там нет ни белых халатов, ни черных чемоданчиков. Что же это за доктор, который не интересуется медициной, этиологией или диагнозом, не озабочен предписанием лекарств, ни даже облегчением боли и излечением в общепринятом смысле?
Со времени доводов Фрейда и жарких дискуссий двадцатых годов о лэй-анализе сменилось не одно поколение. Изменение категорий пациентов за это время укрепило позиции Фрейда. Сегодня аналитик чаще усматривает «расстройство личности» у людей, обращающихся к нему за «анализом характера», чем у тех, которые приходят, чтобы облегчить проявление того или иного симптома. Нынешний анализ ушел гораздо дальше от медицинской терапии симптомов и подошел ближе к психологии индивида как целого.
Отказ от медицинских методов в консультационном кабинете означает лишь, что сданы незначительные позиции; главные же медицинские установки все еще сохраняются. Они продолжают внедрять другие методы и техники тем же самым медицинским способом, стремясь придать анализу патологический уклон в отношении явлений, происходящих в душе. Опасность, исходящая для анализа от медицины, обусловлена не столько слабостью последней, сколько ее силой, то есть последовательным рациональным материализмом. Знания, усвоенные в медицинской школе, большую часть которых Фрейд считал бесполезными для анализа, также представляют меньшее зло (так как академическое знание в любой области требует накопления бесполезных сведений), нежели сама модель медицинского мышления, ее мировоззрение. Фрейд демонстративно благоволил лэй-аналитикам, и в письме, написанном едва ли не за год до его смерти, еще раз подтвердил свои аргументы: «…Я настаиваю на них даже еще более, чем раньше, оказываясь перед лицом очевидной американской тенденции обратить психоанализ в простую служанку психиатрии» (Jones, p. 323).
Тем не менее фрейдистская психотерапия в целом все еще представляет медицинскую точку зрения. Опасения Фрейда оправдались: фрейдистский анализ превратился в служанку психиатрии. Современный эклектичный психодинамический подход рядового психиатра является «седьмой водой» на психоаналитическом «киселе», оставшемся от Фрейда. Такую весьма популярную «психоаналитическую воду» можно вполне безопасно хранить в обычном глиняном сосуде. А сам рядовой психиатр избавлен от необходимости рафинировать собственную личность в ретортах глубинного анализа после краткого катарсиса своего бессознательного во время психиатрической ординатуры.
Большинство последователей Фрейда отвергли его представления не только о лэй-анализе, но и о стремлении к смерти. Это свидетельствует о том, что фрейдистская психотерапия осталась медицинской дисциплиной. Отвергнув представления Фрейда по этим принципиальным вопросам, фрейдистская терапия оказалась приемлемой с точки зрения медицины. Фрейдисты и в самом деле должны были пойти против своего учителя, постоянно настаивая на значимости медицинской ученой степени для аналитического обучения, так как корневая метафора, образующая их установки, ничем не отличается от медицинской.
Действительно ли необходимо придерживаться медицинского способа мышления, для того чтобы сохранять научность, опираться на данные эмпиризма? Наука — это установка разума, требующая размышления, сознательной честности и упорядоченного, оживленного обмена между фактами и идеями. Аналитики могут оставаться учеными — как в теоретическом, так и в эмпирическом смыслах — и без обращения к медицине. Порой Юнг упускал это из вида. Когда-то, оказавшись под огнем критики за «ненаучную спекуляцию» и «умозрительность суждений», он отступил на позицию «медицинского психолога».
«Медицинское» для него тогда означало «эмпирическое». Он разрабатывал свои идеи, придерживаясь эмпирических фактов, проявлявшихся в его практике. Но нет никакой необходимости быть медиком, чтобы эффективно решать те проблемы, которые клиенты приносят в консультационный кабинет, или заботиться о душевном благополучии своих подопечных.
Если бы Фрейд несколько глубже проник в тему лэй-анализа, он пришел бы к отказу от медицинской точки зрения и не ограничился бы одной лишь декларацией своего мнения о том, что медицинское обучение не является необходимым и достаточным для анализа. Если медицинская подготовка не удовлетворяет условиям, необходимым для анализа, то анализ должен чем-то отличаться от медицины. Сомнительно, что Фрейд мог довести до конца эту линию размышлений, поскольку он был уже далеко не молодым человеком и на его мышление влияли его же собственные медицинские постулаты, заимствованные им из девятнадцатого столетия. (Ко всему прочему, его учителя родились в первой половине указанного века.) Итог подобного психотерапевтического размышления естественным образом подводит нас к вопросу о смерти. Фрейд и здесь сохранил убеждения, тесно связанные с естественными науками, что и демонстрирует его принцип Танатоса — стремление к смерти в противопоставлении жизни. Для фрейдистов этот принцип включает такое множество негативных сторон человеческой природы, что когда Фрейд говорит: «Цель жизни — это смерть», — то это само по себе пессимистическое утверждение ученого-естественника, продиктованное спецификой его системы борьбы со смертью во имя жизни. Фундаментальная основа медицинского подхода к анализу всегда будет пессимистической, так как, что бы мы ни предпринимали, жизнь в конце концов побеждается смертью, а физическая реальность всегда остается первичной в отношении к психической реальности.
Но это утверждение не обязательно должно быть пессимистичным. Завершение анализа означает понимание высказывания о том, что «целью жизни является смерть», в совершенно другом свете, принятие этого утверждения как логического основания для онтологии анализа. Завершение анализа означает и приближение к смерти, и начало ухода от нее. Если смерть является целью жизни, то она более существенна, чем сама жизнь. Если приходится делать выбор между ними, то жизнь должна уступить своей цели. Физическая реальность, ограниченная жизнью, должна лишь уступить первенство психической реальности, так как реальность души включает и жизнь, и смерть. Парадокс души состоит в том, что, вопреки ее древнему определению как жизненного принципа, она также всегда защищает смерть. Душа даруется вместе с возможностью взглянуть на то, что находится за пределами жизни. Несомненно, душа трудится, стремясь к совершенству, вне зависимости от физического здоровья и жизни. Мы встречаемся с этой сверхъестественной особенностью души через образы и эмоции, возникающие в каждом анализе, где наиболее важные заботы души включают смерть. Реальность психического, по всей видимости, влечет нас к невыразимому и иррациональному абсолюту, который мы называем «смертью». Чем более реальным мы воспринимаем существование души, тем сильнее наш интерес к смерти. Как мы видим, развитие души направлено к смерти и проходит сквозь смерть, призывая к себе смертные переживания. Это априорное влечение души к смерти получило на философском и религиозном языках названия трансцендентности и бессмертия души.
Следовательно, аналитик может идти до конца в психотерапии, когда отстаивает психическую реальность. Он может встретиться с риском самоубийства без борьбы, без медицинского воздействия. Он может отвергнуть основу самой медицины — борьбу за физическую жизнь, так как он отбросил от себя онтологическую позицию материализма и научного натурализма, считающих, что существует только физическая реальность. Таким образом, теперь мы должны обсудить сущность и исходные данные самой медицины, на основании которых до сих пор рассматривалась в негативном ключе работа аналитика и осуществлялась демонизация самого аналитического подхода. Частично к такому обсуждению мы обратимся в последующих главах.
