Десятилетие назад было обнаружено, что смена паттерна поведения с одиночного не может быть инициирована, если пощекотать пучок волосков, расположенный на задних лапках саранчи, – ту самую точку, которая приходит в контакт с другими насекомыми, когда они находятся в близком соседстве. Позже исследователи обнаружили, что стимулирование этих волосков запускает внезапный выброс серотонина в мозге – его уровень втрое превышает уровень серотонина в мозге одинокой саранчи. Серотонин – мощный нейромедиатор, среди множества его функций такие, как регулирование настроения, гнева, агрессии и аппетита. Блокирование действия серотонина предотвращает роение, введение серотонина одинокой саранче превращает ее в роящегося монстра. «Вот перед нами одинокое создание, пустынная саранча. Но дайте ей немного серотонина, и она пойдет и присоединится к банде», – сказал автор исследования Малькольм Берроуз (Malcolm Burrows) из Кембриджского университета [114].
Представьте себе комикс про чету саранчи, ведущую беседу за обедом после того, как муж подвергся такой трансформации. «Что на тебя нашло? – спрашивает жена. – Ты всегда был вдумчивым, бережливым, экологически сознательным вегетарианцем, а теперь – посмотри на себя – у тебя даже окраска изменилась! Ты уже не тот саранча, которого я знала все это время». Самец пожимает плечами и бросает на жену взгляд искреннего раскаяния. Но прежде чем он успевает сказать что-то в ответ, его внимание привлекает туча саранчи, зависшая за окном гостиной. Он поднимается, двигаясь в сторону двери. «Вернусь поздно. Не жди меня». На следующей картинке миссис Саранча стоит у окна, глядя, как ее муж присоединяется к рою. На последнем рисунке миссис Саранча, открыв окно, кричит вслед своему мужу: «Я передумала! Подожди, я сейчас догоню!»
Поскольку нам не свойственно думать о саранче как о самостоятельном существе с хорошо развитым разумом, мы не беспокоимся о том, ограничен ли разум саранчи отдельной особью. Очень просто принять тот факт, что роение ведет к частичной перестройке и реорганизации мозга саранчи. Но говорит ли это нам что-нибудь о групповом поведении человека? Могут ли аналогичные биологические эффекты стоять за проявлениями групповой «дедовщины», которая оканчивается неумышленными убийствам, геноцидом в Руанде[35], издевательствами над заключенными в тюрьме Абу-Грейб[36], резней в Сонгми[37]? Или психологических объяснений достаточно? Мы ненавидим толпу, испытываем сильные чувства, когда нарушаются наши территориальные права, слишком интенсивный фоновый шум расстраивает нервы…
Иан Казен, занимающийся математической биологией в Принстонском и Оксфордском университетах, обнаружил некоторые поведенческие свидетельства человеческого роения, основывающиеся на лабораторных наблюдениях. Тем не менее по его наблюдениям, способности людей к роению весьма посредственны [115]. В то же время, опираясь на масштабное математическое моделирование роения множества видов, он заметил схожую активность на уровне отдельных клеток человеческого мозга. Казен приводит в качестве примера восприятие – проблему того, как мозг извлекает смысл из неструктурированного потока сигналов, поступающих от глаз. «Каким образом мозг использует эту информацию и приходит к общему решению о том, что вы видите?» С его точки зрения, ответ может лежать в своего рода внутреннем роении на нашем клеточном уровне – клетки общаются между собой способом, подобным интеракциям между особями саранчи [116].
То, что мы демонстрируем ограниченные проявления роящегося поведения в лабораторных условиях, неудивительно. Это показывает не столько фундаментальную разницу в функционировании мозга человека и саранчи, сколько то, что эти ограничения отражают ту меру, в которой мы способны к сознательному контролю над некоторыми биологическими феноменами. Если сделать снимок настроек скрытого слоя мозга саранчи, то едва ли мы обнаружим на нем серьезные культурные и нравственные предубеждения против каннибализма и общего месива. Обусловленные групповой активностью биологические изменения у низших форм жизни с большей вероятностью совпадут с конечным поведением. По мере того как нервная система усложняется и возникает самосознание, нравственные нормы, социальные и культурные ценности, а также осознанная решимость идти против собственных базовых инстинктов, поведенческий эффект группового влияния становится гораздо менее предсказуемым (принимая предположение, что мы способны смирять свои врожденные склонности).
С учетом невероятной сложности человеческого поведения и отсутствия точной корреляции между любым предполагаемым изменением на групповом уровне и индивидуальным поведением задача продемонстрировать опирающийся на биологию человеческий «коллективный разум» выглядит поистине невыполнимой.
Например, вы хотите понять, вызывает ли просмотр сцен насилия по телевизору увеличение числа подростковых драк. Вы выбираете контрольную группу, которая не смотрит телевизор, и исследуемую группу, которая смотрит по три часа каждый вечер бои без правил, повторы «Бронсона»[38], сериал «Пятница, 13-е» и «Техасскую резню бензопилой». Через три месяца вы обнаруживаете, что количество драк в обеих группах одинаково. Позволяет ли это сделать вывод, что показ сцен насилия по телевидению не оказывает никакого влияния на вероятность проявления агрессии? Вы можете возразить, что запрет смотреть телепередачи так разозлил испытуемых из контрольной группы, что обе группы демонстрировали больше стычек, чем ожидалось. Не получив полного представления обо всех факторах, влияющих на поведение, и их взаимодействии, мы не узнаем, является ли предполагаемая контрольная группа истинно нейтральной контрольной или она находится под влиянием неких побочных переменных, которые не были распознаны или учтены. Невозможность собрать идеальную контрольную группу не позволяет назвать данные, полученные при исследовании сложного поведения, строго научными.
На персональном уровне, думаю, у каждого был хотя бы один саранчеподобный опыт. Мероприятие закончилось, и вы направляетесь к выходу. Вы едва видите на полметра перед собой и вынуждены следовать за теми, кто идет непосредственно перед вами. Совершенно не задумываясь, вы начинаете продвигаться вперед крошечными шажками, как вы «чувствуете», в направлении выхода. Вы не придаете никакого значения этому изменению длины шага. Эта необычная походка не кажется вам странной, потому что считаете ее единственным способом продвигаться вперед, ни на кого не наступая. С учетом вашего чувства агентивности, вы ощущаете, что ваша изменившаяся походка – осмысленное действие. Но был ли это ваш выбор или результат группового воздействия, откуда вам знать?
Возьмем нечто совсем простое, например следование музыкальному ритму. Когда вы сами отстукиваете ритм, вы одновременно чувствуете, что контролируете ваши движения и следуете ритму, который задают музыканты. Если вы вместе с толпой хлопаете в ладоши в унисон с другими присутствующими в аудитории, у вас нет сомнений, что вы хлопаете намеренно – никто не двигает вашими руками за вас, – и одновременно вы ощущаете себя частью группового ритма. Когда-то было принято считать, что такое групповое поведение лучше всего понимать как схему, в которой есть лидер или инициатор, а остальные следуют за ним и синхронизируются с ним (теория пейсмейкера).
Чтобы проверить эту гипотезу, нейробиолог Крис Фрит со своими коллегами попросил добровольцев разбиться на пары и попытаться отхлопать вместе простой ритм. На каждого субъекта были надеты наушники, чтобы он мог слышать только другого, но не себя. В таких обстоятельствах не появлялось ни одного лидера, оба участника постоянно подстраивали свой ритм друг под друга. Этот непрерывный обмен между двумя субъектами – а не следование за лидером – легко заметить в джазовой импровизации двух первоклассных музыкантов. Ни лидера, ни последователя, ни индивидуальной агентивности в действии – только две постоянно взаимодействующие части единого целого. Фрит убежден, что двух таких людей лучше всего рассматривать как единую комплексную систему, а не как две взаимодействующие системы. Два мозга действуют как сложное единое целое [117, 118].
При опросе участники этих исследований описывали весьма различные ощущения агентивности, варьирующиеся от полной потери контроля до ощущения повышенного контроля над ритмом своей двигательной моторики. Кроме того, некоторые говорили о чувстве контроля группы над собой, в то время как другие описывали чувство совместного контроля [119]. Ранее мы видели, что измененное чувство агентивности может возникать в результате психических заболеваний, таких как шизофрения, а также может быть искусственно вызвано внушением, например гипнозом. Синхронизация является примером того, как настолько элементарное поведение, как хлопанье в ладоши, может трансформировать чувство собственного контроля человека. Трудно не задуматься о степени распространенности этого феномена и о том, насколько легко его использовать для манипулирования толпой. Понаблюдайте за черлидером, разогревающим свой сектор трибун, инструктором по строевой подготовке морской пехоты, выкрикивающим команды, или хорошим оратором, и вы ощутите, до чего легко втянуться в гипнотизирующий такт и ритм заинтересованного в этом человека.
