Программа
Родитель одного пола с ребенком учит его выполнять запреты и предписания родителя противоположного пола. Например, когда запрет гласит «не думай», программой может быть «пей», «путайся», «выходи из себя».
Это транзактное событие, приносящее выигрыш, который двигает вперед сценарий. Судя по всему, в каждом сценарии есть одна базовая игра, а остальные игры являются ее вариантами. Так, при жизненной стратегии «убить себя» главной игрой может быть «Алкоголик», а ее вариантами — «Должник», «Бейте меня», «Воры и полицейские», дающие выигрыши или купоны, которые можно потом обменять на право напиться.
Это социальный способ структурирования времени для людей с одинаковыми сценариями. У людей, страдающих депрессией или живущих по сценарию «Без любви», любимая игра — «Если бы не он (она)», а время между играми заполняют времяпрепровождения «Должник» и «Подумайте, какой ужас!».
Времяпрепровождение может включать в себя так называемую транзакцию висельника. В случае реализации сценария «Без разума» Уайт рассказывает присутствующим о своей последней чудовищной ошибке, и публика (включая психотерапевта) расплывается в радостной улыбке. Улыбка Ребенка у присутствующих повторяет и усиливает радостную улыбку Злого Волшебника, которому приятно, что Уайт повинуется предписанию быть неуклюжим и глупым; такая улыбка затягивает узел на его шее еще туже.
Выигрыш включает в себя купоны, рэкет, футболку. Купоны — это чувства, с которыми человек выходит из игры, — гнев, уныние, печаль и т.д. Собирание купонов — это транзактный рэкет. У каждого человека свой способ осуществления транзактного рэкета и свои, особенные, купоны. Футболка — это демонстрация транзактного рэкета, нечто вроде объявления, обращенного к желающим поиграть в ту или иную игру.
Эта часть сценария важна для терапевтов, работающих с пациентом, который живет по трагическому сценарию. Информация о трагической развязке включает в себя время, место и способ саморазрушения и, таким образом, является неким modus operandi, или инструкцией по уничтожению себя. Лица с суицидальными тенденциями тяготеют к определенной форме самоубийства, давая тем самым терапевту возможность изобрести сценарный антитезис, или транзакцию, которая нейтрализует разрушительный запрет. Если причиной трагической развязки должен стать алкоголь, антитезис предполагает запрет («брось пить!») и антизлоупотребитель (см. К. Штайнер «Игры, в которые играют алкоголики»), а в крайнем случае — изъятие имеющегося спиртного. Сценарный антитезис не отменяет сценарий, но позволяет выиграть время, в течение которого терапия может выйти на путь избавления от сценария. Мне удавалось с успехом применять антитезис. Например, один мой клиент уже начал перелезать через ограждение моста, чтобы спрыгнуть вниз, когда услышал в своей голове голос терапевта, который запретил ему прыгать.
Это роль, которую сценарий пациента отводит психотерапевту. Как правило, люди ждут от терапевта, что он сыграет роль Спасителя или Преследователя и, таким образом, усилит родительский сценарий. Этот аспект я планирую оговорить более полно в главах, посвященных терапии.
С помощью специального набора вопросов можно добыть полную информацию о сценарии клиента. Я сформулировал «двадцать вопросов» (на самом деле их только тринадцать) в 1967 году. Эрик Берн в книге «Люди, которые играют в игры» дает три возможных списка: полный — из 169 вопросов и два кратких — соответственно из 51 и 40.
Я хочу напомнить, что глубокое исследование сценарной матрицы и свойств сценария — предмет структурного анализа и потому не рассматривается подробно в настоящей книге.
Человеческая жизнь содержит ряд возможностей. Она может быть свободной. Если она развивается в соответствии со сценарием, сценарий может быть трагическим (драматическим) или банальным (мелодраматическим). Как трагический, так и банальный сценарий может быть «хорошим» или «плохим».
Мисс Америка — это пример человека без сценария. Сценарий есть не у всех, так как не каждый человек следует в своей жизни преждевременному решению. В каком-то возрасте мисс Америка решила, что она красива, но ее решение было принято в нужном возрасте и ей не пришлось ради него пожертвовать своей позицией «Я в порядке», самостоятельностью или ожиданиями.
Человек, живущий по сценарию, страдает от него, так как сценарий ограничивает реализацию его потенциала. Сценарий называется «плохим» или «хорошим» в зависимости от того, обладает он компенсирующими социально желательными чертами или нет. Например, сценарий жизни одного человека был «стать знаменитым, но таким несчастным, чтобы получить право убить себя». Он стал лучшим хирургом у себя в городе, но у него не было ни удовлетворяющих близких отношений, ни семьи, ни счастья. Сценарий этого человека был разрушительным для него, но полезным для общества, поэтому он относится к категории «хороших» сценариев. С другой стороны, трагический сценарий «Алкоголизм», который вреден как для самого человека, так и для общества, считается «плохим» сценарием. Однако нужно подчеркнуть, что сценарий, «хороший» он или «плохой», в любом случае наносит ущерб человеку, так как ограничивает его возможности.
Как уже было сказано, сценарии бывают трагическими (драматическими) и банальными (мелодраматическими). Банальная форма сценария неявно ограничивает автономию человека. Люди чаще следуют банальным сценариям, чем драматическим. По банальным сценариям часто живут представители так называемых «меньшинств»; эти сценарии основаны на менее суровых родительских запретах и предписаниях, чем трагические сценарии. Полоролевые сценарии — это банальные сценарии («Женщина за спиной мужчины», «Большой и сильный папочка» — см. гл. 14 и 15). Как описано Уайтом, банальные сценарии часто навязывают чернокожим. Я повторяю, что банальный сценарий — это способ ограничения свободы человека, имеющий мелодраматический, а не трагический исход.
Если классифицировать разновидности сценариев по частоте, банальные сценарии являются правилом, трагические — находятся в меньшинстве, а свобода от сценария является исключением.
Глава 8
Начальная подготовка: начальная подготовка по отсутствию любви
В книге «Игры, в которые играют люди» Эрик Берн пишет: «Сознательно или неосознанно все родители учат своих детей думать, чувствовать, воспринимать окружающий мир. Освободиться от этого влияния ребенку нелегко… Освобождение от родительского влияния становится возможным только тогда, когда человек достигает независимости, то есть приобретает умение жить „включенным“ в настоящее, действовать спонтанно и достигать близости с другими людьми. Кроме того, в это время он уже свободен в выборе, то есть понимает, что именно из родительского наследия он хочет оставить себе».[13]
Берн говорит о систематическом формировании сценариев, которому подвергаются дети и которое я называю начальной подготовкой. Он пишет о включенности в настоящее (осознании), спонтанности и способности к близости как о трех основных качествах, с которыми человек приходит в мир (которые теряет) и которые, при желании и удаче, может восстановить в дальнейшей жизни. Воспитание угнетает естественные качества. Этим, а также своим авторитарным характером оно напоминает мне начальную подготовку новобранцев в армии. Их дальнейший опыт будет разным, но каждый, кто приходит служить в армию, должен пройти начальную подготовку. Как в армии, так и в семье то, чему учат в первую очередь, трудно, неприятно и неоправдано. Как в армии, так и в семье и обучающий, и обучаемый эти ненужные, даже вредные знания, умения и навыки считают ценными и необходимыми для достижения «зрелости» и успешности.
Начальное обучение в семье это систематическое разрушение трех главных способностей человека: способности к близости, то есть способности давать и принимать любовь, способности познавать мир и людей и способности к спонтанности, то есть к свободному и радостному выражению Естественного Ребенка. Я называю результаты этого начального обучения Отчужденностью, Безумием и Безрадостностью.
Тема любви интересует всех людей без исключения. Тем не менее ни психология, ни психиатрия — науки, которые занимаются человеческим поведением и его нарушениями, — не признают любовь предметом, достойным научных исследований. Слово «любовь» неприемлемо в научных дискуссиях. Представители наук о поведении, говоря о любви или влюбленности, если вообще удостаивают ее упоминания, обычно робко улыбаются, как бы говоря: «Любовь — это тема поэтов и философов. Мы, ученые, не можем изучать любовь!» Некоторые из них считают состояние любви состоянием измененного сознания, близким к психотическому эпизоду, — глубоко иррациональным, неконтролируемым и неопределимым состоянием души.
