Одним из самых важных таких условий является то, чтобы человек, играющий значительную роль в жизни ребенка, верил в его возможности. Наличием такой веры воспитание отличается от манипуляции. Воспитание тождественно помощи ребенку в реализации его возможностей [58]. Манипуляция противоположна воспитанию, будучи основана на отсутствии веры в развитие возможностей и на убеждении, что ребенок будет хорошим, только если взрослые вложат в него то, что желательно, и подавят то, что представляется нежелательным. Нет необходимости верить в робота, потому что в нем нет жизни.
Вера в других достигает своей кульминации в вере в человечество. В западном мире эта вера была выражена в религиозных терминах в иудео-христианской религии, а в светской сфере она находит свое ярчайшее выражение в гуманистических политических и социальных идеях последних полутораста лет. Как и вера в ребенка, эта вера основана на идее, что возможности человека позволят ему при надлежащих условиях построить социальный порядок, управляемый принципами равенства, справедливости и любви. До сих пор человечеству не удалось построить такой порядок, а потому убеждение, что оно сможет это сделать, все еще требует веры. Но, как и всякая рациональная вера, эта вера является не благим пожеланием, а основывается на свидетельствах прошлых достижений человеческого рода и на внутреннем опыте каждого индивида, на его собственном опыте разума и любви.
Иррациональная вера основывается на подчинении власти, воспринимаемой как неодолимая, всезнающая и всемогущая, и на отречении от собственной силы и возможностей, рациональная же вера основывается на противоположном опыте. Эта вера присутствует в наших мыслях, потому что она является результатом нашего собственного наблюдения и мышления. Мы верим в возможности других людей, в свои возможности и в человечество в той мере, в какой на собственном опыте узнали рост своих возможностей, реальность этого роста в себе, узнали силу нашего разума и любви. Основа рациональной веры — плодотворность; жить по своей вере — значит жить плодотворно. Из этого следует, что вера во власть (в смысле господства) и использование власти противоположны вере. Вера в существующую власть равнозначна неверию в развитие еще не успевших реализоваться возможностей. Предсказание будущего, основывающееся исключительно на реалиях настоящего времени, оказывается серьезным просчетом, глубоко иррациональным в своей неспособности учитывать человеческие возможности и человеческое развитие. Не существует рациональной веры во власть. Существует подчинение ей или, со стороны тех, кто ею обладает, желание ее удержать. Хотя многим власть кажется самой реальной из всех вещей, история человечества доказала, что это самое неустойчивое из всех человеческих достижений. Из-за того, что вера и власть взаимно исключают друг друга, все религии и политические системы, первоначально строившиеся на рациональной вере, начинают разлагаться и, наконец, теряют свою былую силу, если полагаются на власть или вступают в союз с ней.
Чтобы верить, нужна отвага, способность идти на риск, готовность испытать даже боль и разочарование. Не может верить тот, для кого первостепенными жизненными условиями стали безопасность и стабильность положения; кто ушел в глухую оборону, где средствами безопасности ему служат дистанция и собственность, тот сам делает себя узником. Чтобы быть любимым и любить, нужна отвага, отвага решиться поставить определенные ценности выше всех остальных, а также отвага ради этих ценностей ставить на карту все.
Такая отвага не имеет ничего общего с той отвагой, какую известный фанфарон Муссолини провозгласил в своем лозунге «жить среди опасностей». Его разновидность отваги это отвага нигилизма. Она коренится в разрушительной установке по отношению к жизни, в готовности потерять жизнь из-за неспособности любить ее. Отвага отчаяния противоположна отваге любви так же, как вера во власть противоположна вере в жизнь.
В чем же состоит практикование веры и отваги? Практикой веры может быть вся жизнь — каждый ее момент. Веры требует воспитание ребенка; веры требует засыпание, веры требует любое новое дело. Но все мы привыкли, что у нас есть такая вера. У кого ее нет, тот страдает от вечной тревоги за своего ребенка или от бессонницы, или от неспособности к любой плодотворной работе; или становится подозрительным, воздерживаясь от сближения с кем бы то ни было, или ипохондриком, или неспособным спланировать будущее на дальнюю перспективу. Вера и отвага нужны, чтобы оставаться верными своему суждению о человеке, даже если общественное мнение или какие-то непредвиденные факты, казалось бы, противоречат этому суждению; вера и отвага нужны, чтобы оставаться верными своим убеждениям, даже если они непопулярны. Принимать трудности, поражения и горести жизни как испытания, преодоление которых делает нас более сильными, а не как несправедливую кару, которая не должна была нас постигнуть, — это тоже требует веры и отваги.
Практикование веры и отваги начинается с мелких подробностей каждодневной жизни. Первый шаг на этом пути — заметить, где и когда утрачивается вера, выявить оправдания, скрывающие эту утрату веры, осознать, какие поступки были трусливыми, и опять же, как эта трусость оправдывалась. Осознать, как каждая измена вере ослабляет, и как слабость ведет к новым изменам, и как это заводит в порочный круг. Далее придет понимание, что за осознаваемым страхом оказаться нелюбимым скрывается страх полюбить, обычно неосознаваемый. Любить значит довериться, не ожидая гарантий, отдаться полностью в надежде, что твоя любовь пробудит любовь в любимом человеке. Любовь это акт веры, и у кого мало веры, у того мало любви. Что еще сказать о практике веры? Пусть скажет кто-нибудь другой; будь я поэтом или проповедником, я бы попытался. Но так как я не поэт и не проповедник, то не стану даже пытаться более говорить о практике веры, но уверен, что всякий, кто действительно хочет, может научиться верить, как ребенок учится ходить.
Одну установку, необходимую для практикования искусства любви, которая прежде упоминалась лишь мельком, нужно рассмотреть подробнее, так как она является основной для практики любви. Это активность. Я уже говорил, что под активностью понимается не «делание чего-то», а внутренняя активность, плодотворное использование собственных сил. Любовь это активность; любя, я пребываю в состоянии постоянного активного интереса к любимому человеку, но не только к нему или к ней. Я не смогу активно относиться к любимому человеку, если я ленив, если я не пребываю в состоянии постоянной сознательности, внимательности, активности. Сон — единственная ситуация, допускающая неактивность; в состоянии бодрствования лености не должно быть места. В наше время огромное число людей находится в парадоксальной ситуации — они наполовину спят, когда бодрствуют, и наполовину бодрствуют, когда спят или хотят спать. Быть полностью бодрствующим это условие того, чтобы не скучать самому и не заставлять скучать других, — и, конечно же, не скучать и не быть скучным — это одно из главных условий любви. На протяжении всего дня активно мыслить и чувствовать, видеть и слышать, избегать внутренней лени, будь то в форме пассивности, или пустого времяпровождения, — это непременное условие для практикования искусства любви. Иллюзия — считать, что можно разделить жизнь таким образом, что она будет плодотворной в сфере любви, и неплодотворной во всех других сферах. Плодотворность не допускает такого разделения труда. Способность любить требует энергичности, бодрствования, повышенной жизнестойкости, которые могут быть результатом только плодотворной и активной ориентации во многих других сферах жизни. Если кто-то не плодотворен в других сферах, он не плодотворен и в любви.
Рассмотрение искусства любви не может ограничиться только личной сферой обретения и развития тех черт характера и установок, которые были описаны в этой главе. Оно неразрывно связано с социальной сферой. Если любить значит относиться с любовью ко всем, если любовь — это черта характера, то она должна обязательно присутствовать не только в отношении к своей семье и друзьям, но также и к тем, с кем вступаешь в контакт в своей работе, делах, профессиональной деятельности. Здесь нет «разделения труда» между любовью к своим и любовью к чужим. Напротив, условием существования первой является существование второй. Принять это всерьез — значит решительно изменить свои социальные отношения, отступив от общепринятых. Хотя произносится много лицемерных слов о религиозном идеале любви к ближнему, в действительности наши отношения определяются в лучшем случае принципом честности. Быть честным значит не обманывать и не хитрить при обмене товарами и услугами, а также при обмене чувствами. «Я даю тебе столько же, сколько ты даешь мне», как в области материальных благ, так и в любви, — вот преобладающая этическая максима капиталистического общества. Можно даже сказать, что развитие этики честности это своеобразный вклад капиталистического общества в сферу этики.
