То, что нарушение общественных норм вовсе не приводит всякого человека к невротическому состоянию, означает только то, что каждый человек сам для себя определяет нравственные нормы («киническая интоксикация»), а вовсе не усваивает их автоматически из воспитательных запретов. Можно сказать иначе: нравственно-правовые нормы общества являются выражением скорее пожеланий этого общества, чем его действительной морали. И поэтому общество оказывается с точки зрения всякого индивида лицемерным. Тюрьмы могли бы иметь оправдание только как «инкубаторы неврозов», но единственное, что им удается, - это вызывать у человека депрессию, ожесточение и еще большую «киническую интоксикацию». Каждый нарушитель закона в свое оправдание (которое он говорит самому себе, но не произносит вслух) мог бы заявить: «Этот мир не является тем, чем изображает себя. Этот мир обманул мои ожидания. Я – беру свое. Я - мститель».
И в дарвинистском «инстинкте выживания» (ведь смерть индивида есть недопустимая смерть бога), и в марксистской «жажде к наживе» (как возвращении себе собственности над миром), и в ницшеанской «воле к власти» (как восстановлении естественных солипсических прав, отобранных в детстве) проявляется все тот же Синдром брамы. Сюда можно привязать и либидо Фрейда, и самость Юнга, и индивидуализированное стремление к превосходству Адлера, и феномен интерперсональной тревожности Салливана, и нейрогормональный нарциссизм Лакана. Нравственная история личности – это история более или менее успешного распада его солипсической парадигмы.
Тесты IQ, несомненно, выявляют некоторые аспекты интеллекта. Но они не вполне отражают наше интуитивное представление о том, что значит быть умным. Частично это выражается в том, что для слова «ум» в нашем языке имеется синоним «мудрость». А мудрость мы уже никак не связываем с уровнем образования и логическими способностями. Иначе глупцами были бы все наши предки и творческие натуры. Если приравнять наше интуитивное понимание глупости к инфантилизму, а инфантилизм считать ярко выраженным солипсизмом, который характеризуется пренебрежением к другим самосознания, к их знаниям и опыту и, как следствие, «эмоциональной тупостью» индивида, то мудрость заключается в преодолении Синдрома брамы. Иначе говоря, ум человека – это степень его свободы от самого себя. Только в таком состоянии ум раскрепощается и становится отзывчив к другим самосознания (а значит и к тому, чтобы учиться у них). Экзистенциалист Ж.П. Сартр, мастер произносить глубокомысленные банальности, прав: «Человек – не более чем то, что он делает с самим собой». Но лучше сказать наоборот: человек – это то, что он не делает с самим собою. Он не делает невроз.
Леви-Стросс, стремясь объяснить неврозы мифами, делает это с позиций индивидуальной психиатрии, цель которой помочь пациенту обрести душевный покой, т.е. избавить его от «мук совести». Он говорит: «Многие психоаналитики будут отрицать, что психические констелляции, возникающие в сознании больных, представляют собой миф, они могут ссылаться на то, что это — имевшие место события, которые иногда можно датировать и подлинность которых можно проверить, опрашивая родных и близких пациента Мы не сомневаемся в реальности этих фактов. Но стоит поразмыслить над тем, что именно дает в психоанализе терапевтический эффект. Является ли терапевтическая ценность лечения следствием того, что возрожденные в памяти ситуации были реальными, или травмирующая сила этих ситуаций была следствием того, что, когда они возникали, субъект воспринимал их в форме живого мифа? При этом мы считаем, что травма не может являться неотъемлемым внутренним свойством какой-либо ситуации; существует только возможность, что какие-либо события на фоне определенного психологического, исторического и социального контекста будут индуцировать эмоциональную кристаллизацию по образцу уже существующих в психике структур».
Хочется предположить, что причиной невроза является отказ инфантильного самосознания пройти через этот невроз. Такая логика может показаться странной. Но столь же странной выглядит и логика приобретения иммунитета, известная со времен Пастера. Здесь тоже можно сказать, что причиной болезни организма является его отказ принять эту инфекцию. Конечно, для того, кто умер от чумы, весьма слабым утешением могло бы послужить то, что он, в конце концов, приобрел иммунитет от всех болезней. Но ведь именно так создается резистентный механизм. Приобрести иммунитет можно лишь пройдя через болезнь. В этом смысле подавление инфекции антибиотиками столь же правомерно, как и подавление невроза антидепрессантами. Все это спасает или облегчает жизнь пациента, но лечит ли оно его по-настоящему? И если в случае инфекции речь может идти о жизни и смерти человека безотносительно к тому, чем он является (праведником или грешником, джентльменом или негодяем), то во втором случае проблема не является смертельной, но касается как раз его человеческой сути. Человек – это то, что он не делает с собою. Историю личности можно представить следующей диаграммой.
Естественное состояние психики – непрерывно получать информацию из внешнего мира, и в этом смысле ее социализация есть процесс непрерывного «информационного заражения». Для самосознания ложным является все то, что оказывается ложным для его парадигмы, которую мозг стремится сделать непротиворечивой. Т.о. детектор ошибок мозга обслуживает вовсе не истину и даже не здравомыслие, а исключительно парадигму, в которой живет это самосознание, хотя сам индивид трактует ее именно как пресловутую «истину». На нее же работают и все защитные механизмы мозга, вытесняя и рационализируя «информационные вирусы».
Известный афоризм «Платон мне друг, но истина дороже» в психоаналитической расшифровке должен звучать так: «Платон приятен моей мифологеме, но парадигма моему самосознанию дороже». Этот Платон начинает говорить абсолютную ложь и клевету, если его высказывания так или иначе разрушают мою парадигму. Именно так при определенных состояниях парадигмы для самосознания внешняя информация становится по преимуществу психогенным шумом, который меняет благоприятный фон на неблагоприятный. В подобной ситуации самосознанию лжет весь мир, клевещет установленный порядок вещей, от которого хочется закрыться. Это – и путь к атараксии, и путь к шизофрении. Самосознание может отвергать действительность с нравственных позиций, а может подсознательно заменять ее другой действительностью, в которой ему комфортно.
Согласно схеме каждое инфантильное самосознание рождается в солипсическом синдроме Брамы и неизбежно вступает в конфликт с миром, защищаясь от него аутистическим реакциями. Любой ребенок в той или иной мере проходит через аутизм, демонстрируя порою потрясающую замкнутость, при которой от него невозможно добиться ответа. Молчание и опущенный в землю взор знакомы всем родителям. Детская психика не только отвергает чувство вины, но часто не принимает и радушное внимание окружающих. Это – всегда солипсическая реакция. Однако аутизм – это тупик для психики, выходом из которого становится та или иная компромиссная мифологема, снимающая неблагоприятность фона для самосознания.
Но и после этого парадигма ювенального самосознания продолжает подвергаться информационному шуму, который ведет самосознание в невроз. Он может разрешиться в новой мифологеме. При этом между двумя такими состояниями может вклиниться эпилепсия (если считать криптогенную эпилепсию психогенной). В частности, религия, определенная Фрейдом как «общечеловеческий невроз», является сквозной для всех парадигм человека. Самосознание, находя себя носителем нуминозного Я, снаружи обнаруживает огромное количество точно таких же самосознаний. Это противоречие между внутренним солипсическим ощущением, от которого невозможно отделаться, поскольку оно совершенно оправданно, и внешним окружением, вынуждающим самосознание к социализации, и создает невротическое сопровождение индивида (даже если индивид исповедует атеизм или агностицизм).
Именно поэтому смирение, пропагандируемое во все времена как философская и религиозная добродетель, есть великая психотерапевтическая сила, излечивающая от невроза и более глубоких душевных расстройств. Невроз необходимо принять, а в смысле душевного роста личности его даже следует желать и приветствовать. Посмотрим на историю того же Павла не в рамках индивидуальной психотерапии, имеющей своей целью помочь человеку обрести душевный комфорт, но расширим взгляд до социальной психологии, предполагающей такое устройство общества, которое обеспечивает комфортное состояние каждому его члену. Ведь если всех преступников следует лечить, то лечить их нужно от самих себя, т.е. от той душевной патологии, которую они приобрели именно в обществе, а не взрастили это зло в изолированных недрах своего разума.
