Оставим пока разговор о латентном и явном содержании в стороне, запомнив пока лишь термины. Что такое миф? Не отвечайте все сразу. Это явное содержание.
В качестве определения этого мало, и мы только что определили его по другому. Но если миф можно расписать по карточкам и разложить их потом, чтобы посмотреть, какие комбинации из них выстраиваются, то ясно, что он относится к разряду явного. Два мифа относятся друг к другу так же, как эти мои машинки с их поворотами на девяносто градусов, причем и то и другое дает результат. Мои буковки на доске — это не латентное, это явное. Но что они тут тогда делают? Явное содержание — его надо подвергнуть проверке. И сделав это, мы увидим, что оно не так явно, как кажется.
Для начала — я делаю, что могу — обратимся к нашей маленькой истории.
Комплекс Эдипа в том виде, в котором его Фрейд, ссылаясь на Софокла, рассказывает, вовсе не рассматривается им как миф. Для него это история, рассказанная Софоклом, за вычетом, как вы сами убедитесь, того, что является в ней трагическим. Согласно Фрейду, пьеса Софокла обнаруживает, что, убив отца, человек спит с матерью — убийство отца и материнское наслаждение, в обоих смыслах, как наслаждение матерью и наслаждение самой матери. То обстоятельство, что Эдип знать не знает ни о том, что убил отца, ни о том, что доставляет наслаждение матери и получает от этого наслаждение сам, ничего не меняет, поскольку это как раз и делает историю хорошей иллюстрацией бессознательного.
Я, кажется, уже обратил некогда внимание на двусмысленность использования термина бессознательное. В качестве имени существительного оно указывает на вытесненный представитель представления. Используя его как прилагательное, можно сказать, что бедный Эдип совершал бессознательные поступки. Здесь налицо по меньшей мере двусмысленность. Как бы то ни было, это нас не смущает. Но чтобы это нас и не смущало, хорошо бы разобраться в том, что это все значит.
Итак, с одной стороны, миф об Эдипе, заимствованный у Софокла. С другой, кошмарная история, о которой у нас шларечь, история убийства отца первобытной орды. Интересно, что результат этого убийства прямо противоположный.
Папаша имеет их всех — что уже неправдоподобно — зачем понадобилось ему иметь их всех сразу? Но и ребята его не лыком шиты — у них тоже есть свои виды. В общем, его убивают. Последствия это имеет совершенно иные, чем в эдиповом мифе — когда со стариком, старой обезьяной, покончено, происходят две вещи. Одна из них, замечу по ходу дела, просто невероятна — убийцы обнаруживают, что они братья. Это вам даст, наконец, хоть какое-то представление о том, что такое братство, и я вам сейчас предварительно несколько слов об этом скажу — у нас будет еще, может быть, время вернуться к этому перед концом учебного года.
Энергия, которая уходит у нас на братание, наглядно доказывает, что мы никакие не братья. Даже в единокровном брате мы и то не вполне уверены — хромосомы у него могут оказаться совсем другие. Этот раж братства, не говоря уже о свободе и равенстве, пристал к нам, как накипь, и хорошо бы посмотреть, что за ним кроется.
Я лично вижу для братства — между гуманоидами, конечно, то есть все в том же гумусе — одну-единственную причину — это сегрегация. Мы, ясное дело, живем в эпоху, когда от сегрегации этой остался пшик. Сегрегации, если почитать журналы, больше не существует. Беда в том, однако, что в обществе — мне не хочется, обратите внимание, называть его человеческим, потому что я думаю, о чем говорю, я выбираю выражения, я не принадлежу, прямо скажу, к левым, — что в обществе, повторяю, все, что существует, основано на сегрегации и, в первую очередь, на братстве.
Никакое братство просто немыслимо, не имеет под собой, как я сказал уже, никакой основы, никакой научной основы, пока оно не изолировано, не выделено из всего прочего. Важно увидеть функцию этого братства и понять, почему оно сложилось. Все это просто бросается в глаза, и делать вид, будто это не так, нельзя — к добру это не приведет.
Я, как видите, недоговариваю. Если я не говорю вам, почему это так, то прежде всего потому, что, сказав, что это так, сказать, почему это так, я уже не могу. Вот вам пример недосказанности.
Но как бы то ни было, они обнаружили, что являются братьями. Да, но во имя какого сегрегационного принципа? Другими словами, для мифа этого маловато. И тут они единогласно решают не трогать своих мамаш. Их же у них много, Они могут меняться, потому что папаша имел их всех. Каждый может спать с мамашей своего брата, потому что братьями они являются исключительно по отцу.
Никому до сих пор и в голову не приходило, насколько далек Тотем и табу от того, что имеют в виду обычно, когда ссылаются на Софокла.
Но верх всего — это, разумеется, Моисей. Почему так нужно, чтобы Моисея убили? Фрейд объясняет, и это у него самое впечатляющее — для того, чтобы он мог вернуться в пророках, вернуться, конечно же, путем вытеснения, путем — увы, так он думает — мнезической передачи посредством хромосом.
Замечание недалекого Джонса, что Фрейд, мол, похоже, не читал Дарвина, вполне резонно. Только он его все-таки читал, потому что именно на Дарвина он опирается, когда пишет Тотем и табу.
Не случайно Моисей имонотеизм, как и все, что Фрейдом написано, поражает воображение. Будучи не связанным предрассудками, можно сознаться себе, что в работе этой явно не сходятся концы с концами. Об этом мы позже поговорим. Но что действительно верно, так это то, что здесь, в истории с пророками, наслаждения нет и следа.
Сообщаю вам — как знать, возможно кто-нибудь из присутствующих сможет мне оказаться полезен, — что я пустился на поиски книги, которая послужила стержнем конструкции, построенной Фрейдом — я имею в виду вышедшую в 1922 году работу Зеллина под заглавием Mose und seine Bedeutungfьr die israelitisch-jьdishe Religionsgeschichte.
Имя этого Зеллина небезызвестно. Я достал его книгу Двенадцать пророков. Он начинает с пророка Осии. Это один из так называемых малых пророков, но, как говорится, удалых. Именно у него, похоже, находят указания на то событие, которое представляло собой, возможно, умерщвление Моисея.
Я, должен признаться, не дожидался Зеллина, чтобы прочитать Осию. Но за книгой, о которой я вам сказал, я безуспешно охочусь всю жизнь, и это начинает приводить меня в бешенство. Ее нет в Национальной библиотеке, ее нет во Всемирном израильском союзе, и я всю Европу обшарил, чтобы ее найти. Но я все-таки не теряю надежды ее однажды заполучить. Если у кого-нибудь из вас она случайно в кармане, дайте ее мне после занятия, я верну.
Одно, по крайней мере, в тексте Осии совершенно ясно. Вообще, этот текст Осии — нечто неслыханное. Я не знаю, сколько из присутствующих читали Библию. Я не могу сказать, что на чтении Библии был воспитан, потому что происхожу из католической семьи. А жаль. Зато, впрочем, я читаю ее сейчас — сейчас это покрывает время довольно продолжительное — и чтение это безумно интересно. Этот семейный бред, эти заклинания Яхве, обращенные к своему народу — от всего этого просто голова идет кругом.
Но ясно одно — для Осии все отношения с женщинами не что иное, как… И тут следует на его языке довольно крепкое слово. Слово из весьма красивых букв — я напишу его вам на доске по-еврейски. Слово это znunim, проституция.
В словах, обращенных к Осии, речь идет об одном — его народ погряз в проституции. Проституция — это все, что его окружает, весь контекст в целом. Я уже объяснил вам, что дискурс господина обнаруживает — он обнаруживает, что сексуальных отношений не существует. Так вот, наш избранный народ, похоже, влип тогда в ситуацию, где все оказалось совершенно не так, где сексуальные отношения — они-таки существовали. Именно это, похоже, Яхве и зовет проституцией. Ясно, во всяком случае, что если дух Моисея в данном случае и является, убийство его никак не могло быть тем, что открыло к наслаждению доступ.
Все это настолько завораживает, что никто, похоже, не видел — возражения подобного рода выглядят, может быть, слишком необдуманными и глупыми, но это и не возражения вовсе, мы просто хотим разобраться, — что пророки никогда, в конечном итоге, не говорят о Моисее ни слова. Наэто обратила мое внимание одна из лучших моих учениц — и она, надо сказать, протестантка, почему и обнаружила это раньше меня. Более того, они никогда не упоминают о том, что для Фрейда играет ключевую роль, — о том, что Бог у Моисея тот же самый, что и бог Эхнатона, Бог Единый.
Вы сами знаете, что это далеко не так — Бог Моисея говорит всего-навсего, что с другими богами не следует иметь дело, он не говорит, что их нет. Он говорит им, что не следует себе сотворять кумиров, но речь идет, в том числе, о кумирах, представляющих его самого, каковым был, без сомнения, золотой телец. Они ждали Бога, они сотворили золотого тельца — это только естественно. Но налицо здесь и отношения совсем иные — отношения с истиной. Я уже сказал вам, что истина — сестра наслаждения, и к этому надо будет еще вернуться.
