за время такое выпало? Свинцовый век. Мягкий металл, руками жать, спичкой тлеть, со стола соскребать капли. И рэп у них есть, и рок, и словесность накоплена под ватерлинией. Не выходит венок сонетов, хоть что ешь. Придётся подождать. Скоро думаю, полезет новая плита. Будет разлом. Закончится наш кайнозём. Тогда народится племя языкастое. Уже я не пойму их. Я ретроградно сяду в контрах, махать томиком с серебряной нитью, плевать и отворачиваться от будущего русского языка. Хотя с чего разлом? С чего новое? Напротив, может остановится магма под нами и закостенеем латынью. Словарь запрещённых неологизмов напишем. Словарь русских синонимов нерусских слов издадим. Словарь образцового языка. Скриптами заговорим, поэзия как упражнение останется в тетрадках. В любом случае не дадут спокойно носители жить языку. Не повесят на верёвку ткань, чтобы ветром её качало и форму придавало по погоде. Вместо того, окажется ткань языка под матовым стеклом, плащаницей константинопольской, стандартным одноцветным бильярдным сукном. Плоско и освещенно. А поэтами станут называть тех, кто трактует тексты, написанные до. Кто способен расшифровать, объяснить, почему стало сложно читать стихи. А старые тем более. Поэзия — не для теперешних слабаков.
Пятый месяц местной зимы. Бродим с волчарой по бескрайним полям, покрытым таким плотным настом, что я не проваливаюсь. Могу бежать, прыгать. Подо мной чистый асфальт, а не снег. Судя по линиям жизни оставленным снегоходами невидимых людей, покрытие выдержит сотни килограмм. Снежные мотоциклы едва продавливали пару сантиметров. Идём по Белой площади, мимо Собора Ельника Блаженного и Мавзолея ледяных берёз к памятнику защитникам России от пурги. К петляющему лесному бездорожью, что завело в тупик не одну орду, не одного лжеправителя. Удивительное неповторимое в другие недели качество окаменевшего снега, позволяет идти по лесу как по картинной галерее. Ровный паркет, поворот, новый зал. Славные картины в берёзовых рамах — трентеполия. Розовый ствол берёз, розовый от лишайника-водоросли. Признак невероятной экологии места. Не сказал бы. Люди тут заразные, следы их токсичные, с чего лишайник взял, что место чистое? Всё ж розово-красные стволы, такое украшение, на зависть снегирям. Цвет окружает со всех сторон. Темнота вечерней ели, лысые кустарники, умирающая в высоте изжога солнца — не особенно ярко для глаза. Розовый цвет стволов берёз привлекает всё внимание. Покрытые трептеполией опоры неба. Марс наяву. Как та плесень у Уэллса. Может это и не лишайник, а радиация какая-нибудь? Кто проверит? Доверяю своим зачаточным ботаническим знаниям и гордо дышу. Чистый лес — розовый лес. Пёс не видит розовых водорослей, не поднимает так высоко шею. Да и различает цвета не как я. Его яркие — это жёлтый да зелёный. Маркетологи знают. Не зря в зоомагазине мячики для игры с собакой обычно жёлтые. А может я на Марсе? Выкрали марсичи, провели операцию с мозгом и теперь вижу всё земными понятиями, а гуляю по Марсу. Розовый цвет млечных берёз, такой глюк программы, сбой у марсичей вышел. Недоработочка. Марсичи-марсичи, Марс ваш, порт семи морей, унылая пустыня. Подозреваю, что и не красная. Это НАСА недружественная нам пудрит аксоны. Приукрашивает. Марс, думаю, просто пустыня. Серая. Вся краска здесь. В матушке-земле. И конечно розовые деревья. Только здесь оно такое. Не выкрали меня, это я сам украл, подсмотрел у природы красоту. Я вообще-то сам трентеполия. Покрываю некрасивости своими розовыми фантазиями, микроэлементами и антиоксидантами. От этого семена прорастают лучше и деревья (в моём случае люди) здоровее. Присмотритесь ко мне — типичная трентеполия. Неграмотный скажет — грязь — на чистоте общества. Грамотный подумает, походит в библиотеку, обсудит с кем-то знающим и заключит. То, что такой трентеполий бродит средь нас, прилип к нашей коже, то признак здорового общества. Он повышает сопротивление, урожайность, донирует фитогормоны. Это не розовая грязь. Это полезный симбиоз. Все послушают, но на всякий случай поковыряют ножичком. Трентеполия, ух, какой! А похоже больше на заразу. Ножичком его, ножичком. Его, то есть меня.
Человеку нет дела до собак. Потому что человек сделан по божьему подобию, а богу нет дела до собак. Бог сделан по подобию верящих в него людей, а людям нет дела до собак. Для отвода глаз существует ветеринария. Такой массовый обман. Ветеринария не для лечения собак, и животных в целом. Она для лечения тех болезней собак (и животных в целом), что опасны для человека. Если собака болеет собачьей болезнью, безвредной для хозяина и его бога, то ей ветеринария как система не поможет. Только если конкретный славный доктор, далёкий от божественного образа. Только если такой. От того все беды. Давно не встречал людей, которым есть дело до собак. Давно не встречал людей. Почти всем нет дела до собак. Никому кроме меня нет дела до собак.
Заметил это не сразу. Просто не обращал внимания. Зачем? Люди-люди, мне ни к чему обращать на вас внимание. Однако заметил. Люди исчезли не сразу. Первыми забрали тех, с кем я ездил в автобусе от дома до метро. Стало очень удобно ездить до метро в пустом салоне. Водителя я не видел и казалось, будто эта коробчонка синего цвета ездит для меня одного. Она всё повторяет и повторяет круги по району, дожидаясь меня у дома и вечером у метро. Мне стало легко и спокойно. Каждый день есть место. Каждый день тепло и светло в пустом транспорте. Мне не у кого было спросить почему люди перестали ездить на автобусе потому что никого на остановках и внутри автобуса не было. Это же так ясно. Если никого нет, не у кого спрашивать. Обращаться к людям в метро было бы странно. Откуда им знать о каком автобусе я говорю, о каких остановках. С чем я сравниваю, что было раньше. Они мчат под землей из других мест, у них другие синие автобусы. А потом забрали людей из метро…
Почему я пишу, что их забрали. Не исчезли, не остались дома, не поехали на трамвае. Забрали. Кто их забрал? Кому по силам забрать столько людей? Зачем забравшим такая морока? Я понял, что именно забрали чисто логически. Людей стало меньше. Но не было очередей из машин скорой помощи, не было объявления о новой пандемии, о войне или каком-то ином катаклизме. Не заметил следов паники и разъезжающихся машин, брошенных вещей или кошек. Люди вчера были
