Конец наполеоновских войн был ознаменован приливом свежей непристойной литературы с континента, и Общество удвоило активность. В период между 1817 и 1825 годами возбудили двадцать дел. В 1824 году Общество настояло на принятии парламентом закона, по которому любое выставление в общественных местах неприличных материалов подлежало суду и каралось штрафом и каторгой с тяжелыми работами сроком до двух лет. Поправки 1838 года коснулись витрин магазинов. Но до 1857 года не было законных оснований для уничтожения непристойных материалов.
Общество жаловалось, что эффект от развернутой им кампании, особенно после принятия закона 1824 года, переводил торговлю в нелегальное русло. ("… по природе своей это дело укромное, и поэтому требуется немалое усердие, чтобы обнаружить вредных паразитов – переносчиков этой дряни – и подавить их гнусную деятельность".) И все-таки Общество имело все основания быть удовлетворенным своей деятельностью в целом. За пять..есят пять лет, между 1802 и 1857 годами, в результате его усилий было возбуждено 159 преследований, около трех в год, средний срок тюремного заключения (помимо штрафов) по приговорам составил восемь месяцев, варьируясь от 14 дней до 2 лет. За это время было вынесено всего пять оправдательных приговоров. Чтобы быть точным, заметим, что активность Общества была сосредоточена на том, что мы сегодня называем "жесткой" порнографией. Единственная попытка подвергнуть цензуре серьезную литературу окончилась неудачно. Это случилось в 1822 году, когда было возбуждено дело против книгопродавца Бенбоу по поводу иллюстрированных любовных историй и французского романа в шестипенсовых выпусках. Защитник обратил внимание суда на то, что роман переведен на английский язык тридцатью годами раньше и был доступен публике в библиотеках. Присяжные вынесли вердикт "Невиновен!" Несмотря на усилия Общества, торговля порнографией процветала. Она была сосредоточена вблизи Стренда, в основном на Ноуливел-стрит, между соборами Святой Марии и Святого Клемента (улица просуществовала до начала нашего века и исчезла после расширения Стренда). У одного тамошнего торговца в 1845 году были изъяты 12346 картинок, 393 книги, 351 медная доска, 188 литографических камней – все непристойного содержания. В то время главным лондонским издателем порнографии был Джордж Кэннон, который в 1815 году сменил профессию помощника адвоката на более выгодное дело. Он издал почти все сочинения, приписываемые Мэри Уилсон. За публикацию книги "Праздник страстей, или Сладострастная смесь" (1828 г.) он был приговорен уголовным судом на Boy-стрит к штрафу в 20 фунтов. Он умер в 1854 году, и бизнес продолжала его вдова (она погибла десятью годами позже).
Место Кэннона в снабжении торговцев с Хоуливел-стрит заняли Уильям Дагдейл и – до некоторой степени – Джон Хоутен. Дагдейл – несомненно самый плодовитый издатель эротики средневикторианского периода – ответственен за публикацию сочинений Эдварда Селлона и псевдобайроновской поэмы "Дон Леон". Выходец из Стокпорта в Ланкашире, он юношей прибыл в Лондон, где включился в тайные политические игры. Этот человек многие годы руководил издательством, находившимся в доме 37 по Хоуливел-стрит. Однажды в 1852 году его осудили на два года тюрьмы, но он успешно опротестовал в Суде Королевской Скамьи три пункта обвинительного заключения, которые делали его ответственным за "обладание непристойными изданиями с намерением их продажи". Дагдейлу не удалось уйти от наказания по обвинению в "незаконном получении непристойных изданий с аналогичными намерениями".
Джон Кэмден Хоутен фигурирует в "Национальном биографическом словаре" как издатель. Знаменит он стал благодаря весьма мужественному поступку – изданию "Песен и баллад" Суинберна (1866 г.), когда от рукописи отказался постоянный издатель Суинберна Эдвард Моксон, испугавшийся осуждения за непристойность. Сын плотника из Корнуолла, Хоуген поступил в обучение к лондонскому книготорговцу, где "почувствовал вкус к редким и забавным книгам". Позже, став торговцем и издателем, он познакомил англичан с творчеством таких американских писателей, как Лоуэлл, Уорд, Холме и Брет Гарт. Хоуген издавал и собирал эротику, свою коллекцию он называл "цветником". Самая известная его книга – "История розги" преподобного В. Купера, впервые вышедшая в 1870 году, – часто переиздавалась. Он переиздал "Очерки о женщине" Джона Уилкса, "Культ Приапа" Пейна Найта, анонимную "Обзор женшин-флагеллянток" и еще шесть трактатов о порке.
Наконец, Хоуген подготовил к изданию "Афродиастику и антиафродиастику" Джона Дэйвенпорта, которая вышла в свет только после его смерти в 1873 году. "Он был единственным уважаемым издателем запрещенной литературы и заслуживает восхищения", – пишет знаток эротической литературы Эшби и добавляет, что личная коллекция Хоутена была "объемной", после смерти издателя ее "купил один лондонский любитель" (возможно, это был сам Эшби). В отличие от Дагдейла Хоуген всегда умел избегать столкновения с законом, хотя тот становился все жестче. Речь идет об "Акте о непристойных публикациях" 1857 года, иногда называемом Актом лорда Кэмбелла – по имени автора проекта закона.
Представляя свой законопроект, который наделял судей правом уничтожать издания по их выбору, лорд Кэмпбелл, Главный Судья Королевской Скамьи и впоследствии лорд-канцяер, пытался обезоружить своих противников, уверяя их, что закон не направлен против воистину большой литературы, а напротив, "предназначен для применения исключительно против книг, написанных с единственной целью – разрушить нравственность юношества и шокировать общественные правила приличия".
Кипы подобных изданий печатались в Париже и импортировались в Англию, и лорд Кэмпбелл утверждал, что "власти обязаны оградить народ от неизбежного осквернения".
Законопроект вызвал значительное противодействие в парламенте, особенно возражали лорды Линдхерст и Браухэм. В палате лордов Линдхерст язвительно заметил, что репродукции таких картин, как "Юпитер и Антиопа" Корреджо, где изображена "лежащая обнаженная женщина и стоящий рядом с ней сатир с выражением лица, откровенно передающим его чувства", вполне подходит под осуждение, хотя оригинал висит в Лувре, "прямо напротив диванчика, на котором ежедневно сидят великосветские дамы из всех европейских стран, изучающие шедевры искусства этой великой галереи". "Нет ни одной страницы в творениях большинства драматургов эпохи Реставрации, которая не попала бы под запрет, – продолжал он, – а что касается Овидия, ни один том его сочинений не уцелел бы". Крик был подхвачен палатой общин, где один из депутатов отозвался о билле как о самом нелепом документе, когдалибо выработанном верхней палатой. Это попытка заставить людей выкручиваться, заявил депутат Роубак. Человек, любящий упомянутые в билле репродукции и публикации, всегда сумеет их достать в обход закона.
В законопроект лорда Кэмпбелла палата общин внесла множество поправок. Они касались порядка подачи апелляций, установления факта продажи до того, как будет отдано распоряжение об уничтожении (эту меру отменили в 1959 году). Закон был отправлен на доработку и только после этого был утвержден. Кэмпбелл выразил надежду, что "настанет время, когда Хоуливел-стрит станет средоточием честных ремесленников и местом прогулки любой скромной женщины".
Его ожидания до некоторой степени сбылись.
Через несколько месяцев после утверждения нового закона он записывает в дневнике: "Успех превзошел все ожидания. Хоуливел-стрит, давно забывшая о законах и приличиях, капитулировала после нескольких атак. Половина лавок закрыта, а в остальных нет ничего, кроме морализаторских и религиозных книжек! Закон также позволил очистить атмосферу в Дублине. Даже в Париже ощутилось его влияние, поскольку вдохновленная нашим примером французская жандармерия принялась энергично расчищать Пале-Рояль и Рю Вивьен".
Как мы уже отмечали, основной недостаток Акта 1857 года заключался в том, что он превращал средний английский суд в цензурный комитет, составляющий мнение о произведениях литературы и искусства на предмет выявления непристойностей с целью их уничтожения вне зависимости от художественных или научных достоинств. Каким мерилом следовало руководствоваться судье? Во время дебатов в парламенте инициатор принятия законопроекта объявил, что он "готов разработать тест на непристойность, отсутствующий в действующем законодательстве". Верховному судье Кокберну пришлось сформулировать такой тест при вынесении решения по делу Хиклина в 1868 году, что придало Акту 1857 года более жесткое содержание, чем хотел лорд Кэмпбелл. Тест основывался на возможном воздействии публикации на "гипотетическую" девочку школьного возраста. Вот что сказал Верховный судья: "Я полагаю, что тест на непристойность должен выявлять, может ли рассматриваемое произведение развратить тех, чьи умы открыты влиянию и в чьи руки оно может попасть".
