В одном я уверена, говорила она сама себе, я не собираюсь отдавать ему кассету, как делала обычно. Мне нужно прослушать ее еще раз. Я совру, скажу, что забыла ее дома. Тогда я смогу переписать его замечания на другую кассету, а эту верну ему на следующей неделе. Или скажу, что просто потеряла ее. Ему это не понравится – вот дерьмо!
Чем больше она думала об этом, тем увереннее становилась в том, что не скажет ему об услышанном. Зачем выдавать себя? Может быть, она скажет ему об этом когда-нибудь потом. А может быть, никогда. Ублю-Док! Она вошла в его офис. Время общения.
– Проходи, пожалуйста, Мирна. – Эрнст всегда называл ее «Мирна», а она его «доктор Лэш», даже когда он отмечал неравнозначность обращений и просил называть его по имени. В этот день, как всегда, на нем были синяя куртка и белый свитер. Неужели у него нет другой одежды – удивлялась она. А его ботинки? Разве он никогда не слышал о том, что ботинки чистят? А его корсет вокруг талии, который даже куртка не может скрыть. Если бы мы играли в теннис, я бы тебя до смерти загоняла. Я бы выкачала из тебя этот свиной жир.
– Не проблема, – сказал он приветливо, когда она призналась, что забыла кассету дома. – Привезешь ее в следующий раз. У меня есть другая. – Он достал новую кассету и вставил ее в магнитофон.
После этого наступило обычное молчание. Мирна вздохнула.
– Ты выглядишь взволнованной, – сказал Эрнст.
– Нет-нет, – стала отрицать Мирна. «Фальшивка! – думала она при этом. – Какой же лицемер! Притворяется заинтересованным. Тебе же все равно, даже если я взволнована. Тебе это до лампочки. Я же знаю, что ты на самом деле обо мне думаешь».
Снова молчание.
– Меня очень беспокоит дистанция между нами, – отметил Эрнст. – Ты тоже это чувствуешь? Мирна пожала плечами.
– Я не знаю.
– Я все вспоминаю. Мирна, прошлую неделю. Тебе передалось мое сильное чувство с прошлой встречи?
– Ничего необычного.
У меня все козыри на руках, подумала Мирна, и я заставлю его сегодня отработать свои деньги. Пусть попотеет. Она выдержала паузу, а затем спросила:
– А должно было?
– Что?
– Должно ли было остаться сильное чувство с последней встречи?
На лице Эрнста отразилось удивление. Он посмотрел на Мирну. Она бесстрашно отразила его взгляд.
– Ну, – сказал он, – мне просто было интересно, могло ли что-нибудь остаться. Может быть, какая-то реакция на мое замечание о майке и бюро знакомств?
– А у тебя остались какие-то чувства по поводу этого замечания, доктор Лэш?
Эрнст выпрямился на стуле. Он почувствовал необычайность сегодняшней ситуации, ее дерзость.
– Да, у меня было много чувств по этому поводу, – сказал он нерешительно. – И ни одного доброго. Мне казалось, я неуважительно к тебе отнесся. Представляю, как ты на меня сердилась.
– Да, я была в ярости.
– Это задело тебя?
– Да.
– Подумай об этом чувстве. Возникает ли оно при других обстоятельствах? В другое время?
Ну нет, ты не смеешь, червяк, думала Мирна. Пытаешься увильнуть. И это после всех недель уговоров оставаться в настоящем.
– Мы можем остаться с тобой здесь, доктор Лэш, в этом офисе? – сказала она с неожиданной для нее прямотой. – Я бы хотела знать, почему ты сказал это – почему ты был, по твоим словам, неуважителен?
Эрнст еще раз посмотрел на Мирну. Долгий взгляд. Он обдумывал свой следующий шаг. Благодаря своему пациенту. Это случилось впервые. Казалось, Мирна все же решила пойти ему навстречу. Несколько месяцев он уговаривал ее, призывал работать здесь и сейчас. Надо поощрить ее попытки, подумал он. И оставаться честным.
Только честность. Набожный скептик во всем остальном, Эрнст был твердо уверен в живительной силе честности. Его катехизис требовал честности – но постепенной, выборочной. И уважительной, заботливой правды: правды ради поддержки. Он бы никогда, например, не высказал резких, отрицательных – но честных – чувств по отношению к ней, которые он высказал два дня назад на семинаре, представляя случай Мирны.
Эти семинары начались год назад как еженедельная учебная группа, где встречались десять психотерапевтов для того, чтобы лучше понять свои личные реакции по отношению к пациентам. На каждой встрече один из членов рассказывал о пациенте, обращая внимание в основном на собственные чувства, вызванные пациентом в процессе психотерапии. Какими бы ни были их чувства в отношении пациента: банальными, примитивными, сексуальными, агрессивными, было это чувство ненависти или любви, участники группы искренне высказывали их и пытались обнаружить их значение и корни.
Среди многих целей, стоящих перед группой, наиболее важным было создать чувство единения. Одиночество – это главная опасность в индивидуальной практике психотерапевта, и они борются с ним, участвуя в различных организациях: учебные группы, такие, как этот семинар, институты повышения квалификации, ассоциации врачей, и еще огромное количество региональных и международных профессиональных организаций.
Семинар по контрпереносу глубоко вошел в жизнь Эрнста, и он с нетерпением ждал каждой следующей встречи – и не только из-за духа товарищества, но и для того, чтобы получить консультацию. В прошлом году он долгое время работал под руководством ортодоксального психоаналитика Маршала Стридера, который выполнял роль супервизора, и теперь семинар был единственным местом, где он обсуждал различные случаи с коллегами. Хотя большее внимание в группе уделялось внутренней жизни психотерапевта, а не самой терапии, обсуждения, без сомнения, влияли на терапию. Просто осознание того, что ты представишь свои проблемы с пациентом на обсуждение, неизбежно влияло на путь терапевта и терапии. И во время сегодняшней сессии с Мирной Эрнст представлял членов группы, молча наблюдающих за тем, как он размышляет над ее вопросом о том, почему он отнесся к ней неуважительно. Он попытался уйти от ответа, чтобы не произошло чего-то такого, о чем ему было бы стыдно рассказывать в группе.
– Я не совсем уверен в причинах, Мирна, но я знаю, что был раздражен во время нашей последней встречи, когда сказал это. Ты казалась мне упрямой. Мне представлялось, что я стучусь и стучусь к тебе в дверь, а ты отказываешься открывать.
– Я старалась изо всех сил.
– Наверное, просто никак это не проявляла. Мне казалось, что ты знаешь, что очень важно сосредоточиться на «здесь и сейчас», на взаимоотношениях между нами, но ты все еще предпочитаешь игнорировать это. Бог знает как много раз я пытался тебе это объяснить. Помнишь, на первой сессии, когда ты рассказывала о своих предыдущих встречах с психотерапевтами, ты сказала, что они были слишком далеки, совсем незаинтересованы, слишком равнодушны? И я сказал тебе, что буду работать с тобой, и основной нашей задачей здесь будет изучение наших встреч? И ты сказала, что тебе это подходит?
– Это не имеет значения. Ты думаешь, я намеренно сопротивляюсь? Скажи, зачем бы мне приезжать сюда каждую неделю, проделывать такой путь и оставлять сто пятьдесят за час? Сто пятьдесят долларов – может быть, для тебя это слишком мало, но не для меня.
– С одной стороны, это не имеет значения, Мирна, но с другой стороны – имеет. Вот как я все это вижу. Ты несчастлива в своей жизни, ты одинока, тебе кажется, что тебя никто не любит, и ты никого не полюбишь. Ты обратилась ко мне за помощью, сделав большое усилие – и это действительно долгий путь. И дорогостоящий – я все же слышу тебя, Мирна. Но здесь происходит что-то странное – мне кажется, это страх. Наверное, тебе не по себе от сближения, и ты пытаешься отгородиться, закрыться, найти во мне недостатки, насмехаться над тем, что мы делаем. Я не говорю, что ты делаешь это намеренно.
– Если ты меня так хорошо понимаешь, почему ты сказал о майке? Ты не ответил на этот вопрос.
– Я так выразился, когда ощутил свое раздражение.
– Это не похоже на ответ.
Эрнст еще раз внимательно посмотрел на пациентку. Знаю ли я ее? Откуда этот взрыв прямодушия? Но это дуновение ветерка – это лучше, чем то, что мы делали до этого. Надо постараться продолжить это как можно дольше.
– Твой вопрос понятен, Мирна. Комментарий о майке не относился ни к чему. Это был глупый комментарий. И обидный. Мне очень жаль. Я не помню, откуда он взялся. Я надеюсь, мне удастся докопаться до причины…
– Я помню из кассеты…
– Мне показалось, ты не слушала кассету.
– Я этого не говорила. Я сказала, что забыла принести ее, но я прослушала ее дома. Фраза о майке последовала сразу после моих слов о желании познакомиться с одним из твоих одиноких богатых пациентов.
– Да, точно, я помню. Я удивлен, Мирна. Я считал, что наши сессии не так много значат для тебя, чтобы запоминать их настолько хорошо. Позволь, я вернусь к своему восприятию последнего часа. Одно я помню точно – эта реплика о знакомстве с одним из моих богатых пациентов действительно вывела меня из себя. Как раз перед этим я спросил тебя, что бы я мог предложить тебе, и это был твой ответ. Мне казалось, меня унизили: твое замечание задело меня. Я должен был быть выше этого, но это оказалось мне не по силам.
