Г-н Како: — Во втором издании Зеллин включил данноеим в 1922 году толкование в главы VuIX.Cдругой стороны, правда, выдвигать свою гипотезу о смерти Моисея в работах, посвященных знаменитому мужу скорбей из Второ-Исайи, Зеллин не стал. Он сохранил, возможно, свое мнение о смерти Моисея, но отказался пользоваться им для истолкования главы из Второ-Исайи. Не исключено, что Фрейд попался на удочку академического престижа Зеллина.
Вопрос в том, читал ли Фрейд его работу достаточно внимательно.
Г-н Како: — Я полагаю, что да. Зеллин выражает свои мысли ясно и строго. Выводы ошибочны, но изложение ясно.
Это правда. Но Фрейд совершенно на его аргументацию не опирается. Он просто сообщает, что некто Зеллин выдвинул в последнее время весьма правдоподобную гипотезу о том, что Моисей был убит. Замечание очень беглое и содержит библиографические данные книжки, которая находится в нашем распоряжении, но это все. Я только что сказал вам, что, если верить Джонсу, в работе 1935 года, то есть более поздней, нежели те, с которыми мы сами справлялись, Зеллин оставался при своем мнении.
До сих пор я не слишком злоупотреблял усилиями, на которые вас подвиг и за которые приношу благодарность, но сейчас было бы интересно услышать от вас, после того, что я хочу здесь сказать, ваше мнение о смысле пророчеств Осии, с этими мелкими деталями никак не связанном.
Важным моментом является использование им того 'ich, о котором я вам в прошлый раз говорил. Новизна Осии заключается, если я правильно понял, в этом призыве — призыве совершенно особого типа. Я надеюсь, все, вернувшись отсюда, возьмутся за Библию, чтобы получить представление о тоне, в котором говорит Осия. Перед нами Яхве, обращающийся к своему народу с длинной речью, исполненной яростных, поистине сокрушительных обвинений. Говоря с вами об Осии до своего знакомства с книгой Зеллина, я признался, что не нашел ничего, что хотя бы в малейшейстепени о гипотезе Зеллина напоминало, отметив, однако, по ходу дела ту важную роль, которая принадлежит у Осии обличению ритуалов священной проституции и, наоборот, своего рода предложению со стороны Яхве, объявляющего себя супругом. Именно это место можно считать началом долгой традиции, достаточно загадочной — и далеко не очевидно, на мой взгляд, что смысл ее мы вполне способны себе уяснить — традиции, в которой Христос выступает как жених Церкви, а Церковь — как супруга Христова. Начало ее лежит именно здесь — до Осии ни о чем подобном не было речи.
Термин, который используется здесь для обозначения супруга, 'ich, это тот самый термин, который во второй книге Бытия служит для именования супруги Адама. В первый раз, когда о них идет речь, то есть в стихе 27 первой главы книги Бытия, где Тоспо дъ мужчину и женщину сотворил их, использованы, если не ошибаюсь, слова zakharи nekevah. Во второй раз — в Библии все повторяется дважды — именно 'ichобозначает существо, предмет, и, в форме ЧсЫ, ребро. Как подгадали — всего-то маленькое а и надо прибавить.
Не могли бы вы сказать несколько слов об употреблении этого слова — существует ли для того же другой термин, еще менее окрашенный сексуальностью, нежели этот?
Г-н Како: — Значения, связанные с брачными отношениями, составляют лишь малую часть всего спектра значений 'ich, именующего, в первую очередь, человека вообще. Это все равно что сказать по-английски myman, имея в виду своего мужа. По-французски топ hommeносит даже несколько фамильярный оттенок.
В следующем стихе сказано — Яхотел бы зваться твоим супругом. Напрашивается сопоставление с термином Ваал, который тоже порой принимает аналогичный смысл, обозначая одновременно господина и повелителя в смысле супруга.
Г-н Како: — Терминология здесь исключительно зыбкая. У Осии круг значений сужен, чтобы Яхве удобнее было противопоставить Ваалу.
Эта разница всемерно подчеркивается, оставаясь, несмотря на столетние усилия комментаторов, довольно неясной. Это весьма любопытно.
Г-н Како: — Эта брачная метафора появляется здесь в библейском тексте впервые. Именно она позволила позже, в Песне песен, перевести эту тему в план аллегории. Именно благодаря тексту Осип эта аллегория и стала возможной. Мне даже думалось, что мы, наверное, имеем здесь дело со своего рода демифологизацией, с переносом на общину Израиля черт богини, которая в семитских религиях является супругой Ваала. УОсии действительно есть места, где Израиль описывается как богиня. Но прямо это нигде не сказано.
Это очень важно. Именно вокруг этого вращается, в конечном счете, та мысль, которую я начал было только что развивать. Вы раньше не обращали на это мое внимание.
Г-н Како: — Создается впечатление, что религия пророков заменяет богиню самим Израилем. Это как раз и происходит у Осии — он заменяет ее народом Израиля.
Учитывая, что время позднее, полагаю, что здесь нам надо остановиться.
15 апреля 1970 года.
ИЗНАНКА СОВРЕМЕННОЙ ЖИЗНИ
X РАЗГОВОР НА СТУПЕНЯХ ПАНТЕОНА
X Разговор на ступенях пантеона
Аффекты.
Философия и психоанализ.
Наука и психоанализ.
Студент и пролетарий.
[Поскольку юридический факультет на улице Сен-Жак оказался закрыт, встреча с относительно небольшим числом участников семинара состоялась на ступенях Пантеона. Многие вопросы, в записи неразличимые, в данном тексте отсутствуют.]
Я хотел бы получить разъяснения по поводу неприятного инцидента, из-за которого мы здесь оказались. Ну, а пока я готов ответить на ваши вопросы.
X: [О диалектике Гегеля.]
Я сообразил на этих днях, что о функциях господина и раба, заимствованных мною из диалектики Гегеля, мне уже приходилось говорить раньше, причем более детально, чем я делаю это теперь.
Я никогда не говорю ничего, что не было бы продумано мною раньше, так что об этом можно было догадываться. Но другое дело вернуться к тексту моего семинара, которые всегда, как вам известно, стенографировались.
В ноябре 1962 года, ведя в госпитале Святой Анны семинар, посвященный тревоге, я, начиная, если не ошибаюсь, со второй лекции, четко обозначил нечто такое, что идентично, в принципе, тому, что говорю я сейчас о дискурсе господина. Я указал тогда на различия между позициями господина и раба как описаны они в Феноменологии духа. Именно это послужило отправной точкой для Кожева, который всегда тщательно обходил то, что у Гегеля этому моменту предшествовало, — но я заостряю ваше внимание совсем не на этом.
180
Те же мысли, которые я развиваю сейчас относительно дискурса господина, определили в свое время и способ моего подхода к тревоге.
Один человек, в мотивы которого я предпочту не вдаваться, написал целый доклад, который должен через два дня выйти в свет, где в примечании он обличает меня в том, что я, мол, отодвинул на задний план, а то и вовсе положил под сукно, такое понятие, как аффект. Неправда, будто я забываю об аффекте — напротив, благодаря их стараниям я испытываю его на собственной шкуре. Весь семинар этого года выстроен вокруг тревоги как аффекта — того центрального аффекта, вокруг которого все и упорядочивается. Поскольку тревога выступает у меня как основополагающий аффект, даже к лучшему, пожалуй, что я он с колыбели не был мне чужд.
На самом деле я всего-навсего отнесся всерьез, говоря о причинах Verneinung, к тому, о чем недвусмысленно заявляет сам Фрейд — что вытесняется вовсе не аффект. Именно в связи с этим и вводит Фрейд пресловутый термин Reprдsentanz, который я, в отличие от многих других, упорно, и не без определенных на то причин, передающих его как представительное представление, перевожу как представитель представления, что далеко не одно и то же. В одном случае, представитель сам не является представлением, в другом — это всего лишь представление наряду с прочими. Эти два перевода отличаются между собою принципиально. По моей версии аффект в результате вытеснения оказывается смещен, не поддается идентификации, ускользает — его корни становятся от нас скрыты.
В этом суть вытеснения. Аффект не подавляется — он смещается, становится неузнаваем.
X: [Об отношениях экзистенциализма и структурализма.]
Именно так — как если бы экзистенциалистская мысль была единственной гарантией возможности обратиться к аффекту.
X: — Как связана ваша концепция тревоги с концепцией Киркегора?
Вы представить себе не можете, каким мыслителем меня выставляют. Стоит мне о ком-нибудь упомянуть, как меня тут же зачисляют в его последователи. Это типично университетское головокружение. Почему бы мне, на самом деле, о Киркегоре не упомянуть? Ясно ведь, что придав в икономии — так как речь идет именно об икономии — такое значение тревоге, я не вправе был умолчать о том, что нашелся в один прекрасный момент человек, с которым связано выявление, обнаружение, не тревоги, конечно, а понятия тревоги, как сам Киркегор одну из своих работ озаглавил. И не случайно, конечно, понятие это явилось на свет в определенный исторический момент. Об этом я как раз и хотел сегодня утром с вами поговорить.
