Для древних греков образцом мужества считалась гибель на поле боя, а для христиан — мученическая кончина. Но между этими смертями существует огромная разница. Первая утверждает победу человеческого „я“, вторая же свидетельствует о полной покорности Господу. Обе разновидности отваги — как личная, так и дарованная Богом — будут присутствовать в западной культуре, переплетаясь причудливым образом, находя отражение на самых проникновенных страницах нашей духовной истории. Жорж Бернанос выражает эту двойственность в блестящей трагедии „Диалоги кармелиток“. Действие происходит во время Великой Французской революции. Главная героиня, юная и необычайно робкая Бланш де ля Форс, уходит в монастырь, дабы „положить на алтарь свою слабость“, открывая Создателю всю тревогу, весь страх, весь ужас перед страданием, а взамен просит после пострига дать ей имя Бланш Агонии Христовой. В обители она встречает другую монахиню, мать Марию — подлинное воплощение аристократического бесстрашия, презирающую малодушие послушницы. Воспользовавшись отсутствием настоятельницы и вопреки ее воле Мария заставляет всех принести обет мученичества и идти навстречу смерти. Бланш де ля Форс также дает обет, но, когда мятежники врываются в монастырь, не может преодолеть ужас и бежит в свой разоренный дом. Остальные монахини восходят на эшафот, распевая Veni, creator[59]. Но вот голова последней мученицы скатывается в корзину, а песнопение не закончено. И тогда его подхватывает Бланш, которая вопреки страху подчинилась порыву и, объятая дрожью, вернулась, чтобы разделить участь сестер. Избежать гибели удается только матери Марии: по иронии судьбы в ту роковую ночь ее не оказалось в монастыре. Тем самым Бернанос дает нам понять, что самодовольная театральная отвага — не христианское чувство. Настоящее мужество проявила как раз перепуганная до полусмерти Бланш.
Весь этот страх, это безграничное доверие к Господу, это неверие в силу собственного разума приводят в растерянность мудрецов-стоиков. Марк Аврелий восклицает: „Какова душа, которая готова, если надо будет, отрешиться от тела, то есть либо угаснуть, либо рассеяться, либо пребыть. И чтобы готовность эта шла от собственного суждения, а не из голой воинственности, как у христиан — нет, обдуманно, строго, убедительно для других“ („Размышления“, XI, 3)[60].
4. Несколько слов о стоической отваге
Я хочу поговорить о стоицизме не из любви к истории, а как раз потому, что он историей не является. Производящая глубокое впечатление мораль стоиков проникла в христианство, оказала большое влияние на многие его идеи и дожила до наших дней. Сенеку, духовного лидера той далекой эпохи, даже называли „христианином по натуре“. Тертуллиан говорил: Seneca saepe noster — „Сенека почти наш“ — „наш“, то есть христианский. Великий философ-стоик ищет свободы, независимости, силы духа, а для этого прежде всего следует сбросить гнет страха. „Прямодушный никогда не сгибается“, — пишет он. Чувства проистекают из ошибочного восприятия добра и зла. „Не сами вещи, а только наши представления о них делают нас несчастными“, — говорил Эпиктет. Мудрец способен достичь apatheia, полной невозмутимости, и бесстрастно переносит невзгоды. Стоики создали мораль чистого мужества, основанного на презрении к миру, на презрении к эмоциям. „Человек добра, — пишет Сенека, обращаясь к Луцилию, — без промедления устремится ко всему прекрасному и, хотя бы на пути стоял палач и пытатель с огнем, будет смотреть не на грядущие страдания, а на само дело, если оно честно“[61].
Итак, геройство воина осталось далеко позади. Теперь речь идет лишь об обороне. Воздерживаться и сохранять, abstinere et sustinere, — вот в чем секрет. Стойкость духа превыше всего. Впоследствии средневековая философия объединит эти два вида мужества — воинственное и оборонительное. Наступление и защита суть два проявления отваги, утверждает Фома Аквинский, великий знаток в подобных материях. И добавляет: правда, защищаться куда труднее. Тому есть три причины: во-первых, обороняющийся испытывает давление более сильного противника, в то время как атакующий уверен в победе. Во-вторых, обороняющийся уже смотрит опасности в лицо, а нападающий лишь предвидит ее. И наконец, в-третьих, на оборону уходит много времени, атака же, как правило, внезапна; легче рваться вперед, поддавшись стремительному порыву, чем, стиснув зубы, держать оборону („Сумма теологии“).
И стоики, и средневековые философы считали мужество проявлением добродетели, то есть приобретенного качества, которое способствует совершенству характера. Добродетель эту именовали стойкостью. Последователи Сенеки за неимением других страстей испытывали настоящую страсть к систематизации понятий; опираясь на труды предшественников, они выделяли четыре основные добродетели достойного мужа: благоразумие, справедливость, стойкость и умеренность. В детстве я и мои сверстники постигали эти истины, штудируя католический катехизис и не ведая, что на самом деле изучаем наследие стоиков.
Философы-стоики, заботясь о душевном здоровье, изобрели психотерапию, приемы духовного исцеления. Нет, они не стремились к психологическому комфорту, просто хотели добиться нравственного совершенства. Например, рекомендовали отказаться от богатства, чтобы достичь безмятежности. Некоторые из этих идей вполне созвучны нашему времени, хотя в ином контексте. Все когнитивные терапевты обожают цитировать приведенные выше слова Эпиктета. Бихевиористы применяют для лечения фобий ту же методику ступенчатого приближения к объекту страха, которую советовал Сенека своему ученику Луцилию:
Однако мне так нравится испытывать твердость твоей души, что я, по совету великих людей, и тебе советую несколько дней подряд довольствоваться скудной и дешевой пищей, грубым и суровым платьем, и ты скажешь: „Так вот чего я боялся!“ Пусть у тебя на самом деле будут и жесткая кровать, и войлочный плащ, и твердый, грубый хлеб. Терпи это по два-три дня, но не для забавы, а чтобы набраться опыта[62].
5. Пример из далеких земель
Тем не менее со временем понятие отваги становилось сложнее и тоньше. Смелость проявляется не только в бою, но и во всякой ситуации, требующей напряжения сил, будь то прямая угроза, тяготы или невзгоды. Не тот храбрец, кто очертя голову бросается навстречу опасности, а тот, кто противостоит ей, ведомый стремлением к добру. У мужества, по крайней мере, две составляющих: атака и оборона. Стойкость является добродетелью, побуждающей человека действовать отважно.
Итак, мы стали свидетелями кардинального переворота в восприятии мужества. Прежде полагали, что хорош тот, кто смел, теперь наоборот: смел тот, кто хорош. Не только западная культура возводила отвагу в ранг высокой добродетели, подчиняя смелость воина критериям добра. Самурай — это воин, чтящий кодекс бусидо. Сам термин „бусидо“ переводится как „путь воина“, а „самурай“ означает „служащий вышестоящему“. В книге „Бусидо, душа Японии“ Инацо Нитобе пишет, что для самурая „само по себе мужество едва ли считается добродетелью, если только не служит благому, справедливому делу“. Настоящий храбрец должен обладать высшими качествами, такими как любовь, великодушие, отзывчивость, сострадание. Заметим, что, согласно „Императорскому рескрипту солдатам и матросам“, изданному в 1882 году, главное достоинство воина — храбрость, но при этом настоящая отвага не „в жестоком кровопролитии“, а в том, чтобы „не презирать слабейшего и не бояться сильнейшего“. Истинные храбрецы в обхождении учтивы и всегда стараются завоевать любовь и уважение окружающих. Весьма любопытные рекомендации для воинского устава.
Акира Куросава получил широкую известность в Европе благодаря своему фильму „Семь самураев“, в котором режиссер предлагает зрителю несколько иное видение этих отважных воинов. Они уже не служат господину, а борются с социальной несправедливостью. Стивен Принс в книге „Кинокамера воина“, посвященной творчеству Куросавы, называет его последним самураем. Кодекс бусидо, как мы знаем, превозносил мужество, честность, стойкость и верность. Для Куросавы эти качества неотделимы друг от друга. Мужественный поступок перестает быть таковым, если не продиктован честностью, стойкостью и верностью. Мужество — явление многогранное, сложное. Например, стойкость моральная невозможна без стойкости физической или духовной. В фильме Куросавы неустрашимый самурай должен иметь цель: „преданно защищать интересы других людей“. Таким образом, японский режиссер преобразует изначальный смысл самурайского служения — служение всем приходит на смену служению одному господину. Теперь задача самурая состоит в том, чтобы сделать гуманнее этот жестокий мир.
