(Дверь отворяется, и Боб буквально влетает в комнату.)
Боб (издавая звуки наподобие пулеметной очереди): Тра-та-та-та-та! Я прокурор округа! (Свирепое выражение лица.)
Терапевт: У тебя очень крутой характер?
Боб: Будьте уверенны! Я разделаюсь с вами!
Терапевт: Ты настолько крутой, что можешь застрелить меня?
Боб: Да! И вас! И вас! И вас! И вас! (Он стреляет из своего воображаемого револьвера по различным мишеням.) Терапевт. Каждый получает пулю.
Боб: Я же говорил! Тра-та-та-та-та! Теперь все мертвы. Терапевт. Ты попал в каждого?
Боб: Да. (Он берет со стола немного глины, скатывает ее в шар и подбрасывает его несколько раз в воздух. Занимаясь этим, он одновременно разговаривает с терапевтом.) Вы знаете, что я был менялой?
Терапевт: Менялой? (Не понимая.)
Боб: Да, мой отец говорит, что я меняла. Он тоже. Ему нравятся спагетти, он ест их каждый день. Мне они нравятся тоже.
Терапевт: Вы оба любите спагетти, и вы оба менялы?
Боб: Да. Держу пари, что я могу попасть глиняным шариком в потолок.
Терапевт: Я тоже держу пари, что ты можешь попасть, и это будет весело, но, Боб, ты же видишь, что на потолке нет глины.
Боб: А почему нет?
Терапевт: Слишком трудно убирать ее оттуда.
Боб: (Он несколько раз подбрасывает шарик из глины. Когда шарик не долетает до потолка на один-два дюйма, он поглядывает на терапевта.)
Терапевт Ты хочешь понять, как я к этому отношусь?
Боб: Хочу! (Он опять подбрасывает глиняный шарик, все ближе и ближе к потолку.)
Терапевт: Боб, я знаю, тебе хочется швырнуть глину в потолок. Но этого мы здесь делать не можем. Если хочешь, можешь бросать ее в мишень или на пол.
Боб: (Он ничего не говорит, а идет к столу и начинает бить глиняным шариком по поверхности стола.)
Терапевт: (Подходит и садится напротив него, но ничего не говорит.)
Боб: Не смотрите пока на то, что я делаю. Терапевт. Ты думаешь, это удивит меня? Боб: Сейчас увидите. Терапевт. Скоро?
Боб: (Он делает глиняную фигурку.) Это человек. Терапевт. Человек?
Боб: (С большим ликованием надевает на фигурку юбку, посматривая лукаво на терапевта-женщину.) Отгадайте, кто это теперь.
Терапевт: Не знаю, Боб. Что ты хочешь сказать мне?
Боб: Моя дорогая учительница, как поживаете? (Он ударяет глиняную фигурку кулаком.)
Терапевт: Ты учительницу ударил?
Боб: Ха-ха. Нет, это я ударил вас. Терапевт. А, я поняла.
Боб: (Он ударяет глиняную фигурку еще раз.) Ну вот!
Терапевт: Я получила второй удар.
Боб: Я говорю, что это вы! А вот еще удар! (Вновь ударяет глиняную фигурку.)
Терапевт: Ты опять меня бьешь.
Боб: И это еще не все. Получай! Получай! Получай! (Он ударяет все сильнее и сильнее, почти полностью расплющив фигурку.)
Терапевт: Ты меня ужасно избил.
Боб: Конечно! Получай еще удар! Я разобью ее вдребезги! (Ударяет.) Вдребезги! (Ударяет еще несколько раз.)
Терапевт: Ты очень рассержен на меня, и я совершенно разбита.
Боб: Голову долой!
Терапевт: Итак, у меня теперь нет головы.
Боб: Вот посмотрите на ваши руки! Терапевт. У меня теперь и рук нет.
Боб: Посмотрите на ваши ноги! Терапевт. У меня больше нет ног.
Боб: Получайте! (Он бросает остатки глиняной фигурки в миску.) »
Терапевт: Меня теперь вообще нет?
Боб: Вы умерли о Я уничтожил вас. Терапевт. Я уничтожена.
Боб: С вами покончено полностью. Терапевт. Я исчезла?
Боб: Конечно. (Вдруг он улыбается.) Теперь я предлагаю вам поиграть со мной.
Терапевт: Теперь ты хочешь со мной поиграть? Ладно.
(Остальное время проходит в спокойной игре с шариком глины.)
Это было первое занятие, на котором Боб откровенно направил свою агрессию против терапевта. Враждебность, по-видимому, возникла как реакция на пресечение его желания бросать глину в потолок. Поскольку Боб не выразил словами эту связь, терапевт тоже о ней не упомянул. По-видимому, нет необходимости констатировать эту связь (в последующих контактах установка Боба в ходе терапии была иной). Он проявил новый интерес к поиску компромисса между своими желаниями и желаниями терапевта. Например, одним из его развлечений оставалась игра с терапевтом "поймай шар", особенно, когда они пытались подбрасывать в воздух одновременно три шарика глины. Его безграничная энергия изматывала терапевта. В предшествующих контактах она случайно сказала, спустя какое-то время, что очень устала и не может продолжать игру. Боб рассердился и ныл все оставшееся время: "Ну вот, разве вы еще не отдохнули?" Однако, после этого занятия, в промежутках между игрой в шарики, он время от времени спрашивал: "Вы не слишком устали? Не слишком я быстро бросаю? Если вы хотите отдохнуть, то я не против". Впоследствии он прекратил мошенничать в учебной стрельбе, хотя прежде, вне всякого сомнения, всегда это делал. Символическое убийство терапевта, таким образом, было полезным, по-видимому, частично из-за того, что жертва без гнева восприняла свою судьбу и своего палача.
Определенные ограничения существуют в любой терапии. Наиболее очевидные из них — ограничения времени и места. Ограничения имеют позитивный смысл, так как определенным образом структурируют терапевтическую ситуацию и, следовательно, снижают ее способность порождать состояние тревоги. Ограничения помогают повысить предсказуемость ситуации и таким образом обеспечивают дополнительную безопасность клиента и терапевта. Ребенок знает, что терапевт встретится с ним в обычное время в хорошо знакомой комнате. Он защищен от комплекса вины, на основании которого могут возникнуть крайне деструктивные поступки. Однако, важно, чтобы ограничения не превращались в центральную проблему. Например, ребенку обычно не позволяют испражняться в комнате для игр. Если же нечто подобное случается, то ему говорят, что для этого есть туалет и что никому не позволено испражняться в комнате. Терапевт должен дать ему однозначно понять, что если он-таки хочет нарушить терапевтические запреты, то должен покинуть комнату до конца этого дня, хотя впоследствии он может возвратиться сюда для следующего контакта. Следовательно, в данном случае ребенку самому позволено решать, хочет ли он прервать игровой контакт ради своего негативного поступка или нет. Однако, если проблема состояла в неспособности ребенка контролировать свой стул, терапевт не настаивает на этом ограничении. Если терапевт искренне не может вынести такое поведение, то, вероятно, было бы лучше передать этого ребенка другому терапевту. В противном случае, и открытая неприязнь, и болезненно скрываемый комплекс вины терапевта в связи с его неприятием ребенка могут усугубить проблемы ребенка.
Некоторые ограничения могут зависеть от физических условий игровой комнаты. Если это школьное помещение, которое используется также для терапевтических занятий, то в этом случае может быть запрещено проливать краски на пол. Если же терапевтическая комната не используется для других целей, то в такой защите пола нет необходимости. Однако, если ребенок спрашивает о причине того или иного запрета, по-видимому, наиболее благоразумно быть искренним, особенно если запрет установлен самим терапевтом. Предпочтительнее ответить ребенку так: "Ты не должен играть моими очками, потому что я боюсь, что они разобьются", а не так: "Школа (или клиника) запрещает играть моими очками". Ребенок обычно чувствует неискренность терапевта, и это его чувство препятствует терапии.
Размышление над проблемами терапевтических ограничений углубляет понимание природы клиентоцентрированной игровой терапии. В настоящее время особую важность приобрел вопрос о том, какие именно ограничения активности ребенка допустимы в терапии, чтобы терапевт не утратил эмоциональное восприятие его проявлений. Единодушия в мнениях по этой проблеме нет. Некоторые терапевты уверены, что это только повод для введения дополнительных ограничений. Наилучший выбор терапевтической ориентации станет более очевидным, если учесть мнения ряда терапевтов о результатах своих экспериментов, когда они с предельной терпимостью позволяли ребенку брать игрушки домой, разрисовывать красками лицо терапевта, мочиться в игровой комнате и тому подобное. Другой момент в нашем понимании проблемы ограничений, требующий уточнения, касается вопроса о том, позволять ли ребенку приводить с собой другого ребенка на свой терапевтический сеанс? Вначале подобное поведение воспринималось терапевтами как попытка ребенка уклониться от терапии и просто создать другую игровую ситуацию. Либо же такое поведение ребенка просто считалось непозволительным. Однако последующая практика групповой терапии привела к пересмотру этой проблемы. В групповой игровой терапии трудности приспособления ребенка к ситуации часто возникают неожиданно именно в самом начале процесса. Многим детям групповая терапия помогает больше, чем индивидуальная, несмотря на то, что отношения с терапевтом в первом случае менее близкие, чем во втором. Следовательно, нет однозначных критериев для решения вопроса: какую именно терапию (индивидуальную или групповую) предлагать в каждом конкретном случае? Одна из успешных методик состоит в том, чтобы предложить ребенку индивидуальный игровой контакт один раз в неделю, а для второго контакта, если он согласится, предложить ему включиться в группу. В тех случаях, когда терапия возможна не только как исключительно индивидуальный контакт между двумя людьми (т.е. имеются предпосылки для групповой терапии), тогда ребенку можно позволить приводить с собой друга на терапевтическое занятие. Действительно, такое разрешение можно рассматривать как путь к групповой терапии, в которой ребенок сам подбирает себе группу. Иногда это может объясняться и тем, что ребенок, спрашивая позволения привести друга, стремится уклониться от терапии. Но, если терапевт достаточно опытен и согласен принять эту установку, то и в этом случае терапия все же возможна, Разумное объяснение здесь таково: ребенку можно доверить самостоятельное разрешение своих трудностей, включая и потребность приводить с собой другого человека на терапевтический сеанс. Несомненно, тот факт, что ребенок приводит на свой игровой контакт какого-то определенного человека, не может быть абсолютно случайным» В некоторых случаях ребенок приводит по очереди тех гюдел, которые символизируют для него те или иные его проблемы, а затем сам же отпускает тех из них, потребность в которых отпадает. Не все клиентоцентрированные терапевты соглашаются на такое условие, но некоторые из них экспериментируют, предоставляя ребенку больший контроль над терапевтическим процессом.
