в самоцель. Показатели потребления рассматриваются в качестве критерия прогресса. Это столь же верно для капиталистических стран, как и для Советского Союза. В самом деле, соревнование двух систем, похоже, крутится вокруг вопроса о том, какая из них сможет обеспечить более высокий уровень потребления, а вовсе не создать лучшую жизнь. В результате человек в промышленно развитых странах все больше и больше превращается в алчного пассивного потребителя. Не вещи существуют для того, чтобы служить совершенствованию человека, а человек обслуживает вещи как в качестве производителя, так и в качестве потребителя.
Индустриальная система оказала крайне нежелательное действие еще в одном направлении. Способ производства заметно изменился с начала этого века. Как производство, так и распределение организованы в крупные корпорации, нанимающие сотни тысяч рабочих, служащих, инженеров, продавцов и пр. Ими управляет иерархически организованная бюрократия, и каждый человек превращается в маленький – или большой – винтик этой машины. Он живет с иллюзорным представлением о себе, как об индивидуальности, тогда как он превратился в вещь. В результате мы наблюдаем все большую нехватку предприимчивости, индивидуализма, желания принимать решения и рисковать. Цель – надежность, для чего надо быть частью большой мощной машины, находиться под ее защитой и чувствовать себя сильным в симбиотической связи с ней. Исследования и наблюдения более молодого поколения дают ту же картину: стремление искать надежную работу, озабоченность не столько получением высокого дохода, сколько удовлетворительным обеспечением в случае отставки; тенденция рано жениться, чтобы быстро переместиться из надежной гавани родительской семьи в прибежище супружеской жизни; стереотипное мышление, конформизм и подчинение анонимной власти общественного мнения и общепринятых образцов изъявления чувств.
Начав с борьбы против авторитета церкви, государства и семьи, характерной для последних столетий, мы описали полный круг и пришли к новому подчинению, на сей раз к подчинению не автократичным личностям, а организации. «Человек организации» не сознает, что чему-то подчиняется; он думает, что просто сообразуется с чем-то разумным и практичным. Действительно, непокорность практически исчезла в обществе «человека организации», что бы ни утверждалось идеологически. Надо помнить, однако, что способность к неповиновению – не меньшая добродетель, чем способность к повиновению. Как тут не вспомнить о том, что, согласно древнееврейским и греческим мифам, человеческая история началась с акта неповиновения. Живя в саду Эдема, Адам и Ева были еще частью природы, подобно плоду в утробе матери. Только когда они осмелились не подчиниться предписанию свыше, у них открылись глаза; они познали друг друга как посторонние, а внешний мир – как чуждый и враждебный. Акт неповиновения разорвал первичную связь с природой и сделал их индивидуальностями. Неповиновение явилось первым актом свободы и началом человеческой истории. Прометей, похитивший божественный огонь, – еще одни непокорный оппозиционер. «Лучше уж быть прикованным к скале, чем покорно прислуживать богам», – заявил он. Его акт похищения огня – это дар людям и вклад в основу цивилизации. Как и Адам с Евой, он был наказан за свое неповиновение, зато он, как и они, обеспечил возможность человеческого развития. Человек продолжал развиваться благодаря актам неповиновения, причем не только в том смысле, что его духовное развитие оказалось возможным, поскольку всегда находились люди, осмеливавшиеся сказать «нет» сильным мира сего во имя совести или веры. Но и его интеллектуальное развитие зависело от способности проявить непокорность, причем непокорность как по отношению к властям, пытавшимся обуздать новые мысли, так и по отношению к авторитету давно устоявшихся мнений, объявлявших любое изменение вздором.
Если способность к неповиновению положила начало человеческой истории, то покорность, возможно, станет причиной ее конца. Я выражаюсь отнюдь не символически или поэтически. Существует реальная возможность того, что в ближайшие 10–15 лет род человеческий уничтожит самого себя вместе со всем живым на земле. И в этом нет ни разума, ни смысла. Впрочем, факт тот, что, хотя в техническом отношении мы живем в атомном веке, в эмоциональном отношении большинство людей, включая тех, кто у власти, продолжают жить в каменном веке. Если человечество совершит самоубийство, это произойдет потому, что люди подчинятся тем, кто прикажет им нажать на смертоносную кнопку; потому, что они поддадутся архаическим страстям страха, ненависти и алчности; потому, что они подчинятся устаревшим клише государственного суверенитета и национальной гордости. Советские лидеры много рассуждают о революции; мы же в «свободном мире» много рассуждаем о свободе. Они – в Советском Союзе – отбивают у людей охоту к неповиновению явно, с помощью силы; мы же в «свободном мире» делаем то же самое скрытно, применяя более тонкие методы убеждения. Разница, конечно, есть, и она станет особенно очевидной, если принять во внимание, что данную хвалу неповиновению в Советском Союзе едва ли опубликуют, тогда как в Соединенных Штатах вполне могут опубликовать. Тем не менее я считаю, что нам грозит большая опасность полностью превратиться в «людей организации», что в конечном счете означает политический тоталитаризм, если только мы не восстановим способность не повиноваться и если не научимся сомневаться.
Есть еще один аспект современной ситуации, о котором я вскользь упомянул в начале этой книги, но который теперь следует изложить более развернуто. Это проблема возрождения гуманизма.
Рассуждая социологически, нетрудно заметить, что эволюция рода человеческого прошла путь от мелких образований типа клана и племени через города-государства, национальные государства к мировым государствам и мировым культурам вроде эллинистической, римской, исламской и современной западной цивилизации. Впрочем, в том, что касается человеческих переживаний, различие между ними не столь фундаментально, как может показаться. Член первобытного племени резко разграничивает членов своей группы и посторонних. Существуют моральные законы, которыми руководствуются члены данной группы, причем без таких законов группа не могла бы существовать. Но эти законы не применимы к «чужаку». По мере разрастания групп все больше людей перестают быть «чужаками» и становятся «соседями». Правда, несмотря на количественные изменения, качественное различие между соседом и чужаком сохраняется. Чужак – не человек, он варвар, его даже нельзя толком понять.
Задолго до того, как род человеческий оказался на пороге становления Единого Мира, наиболее передовые мыслители предвидели новую человеческую ипостась – Единого Человека. Будда размышлял о человеке как таковом, имея в виду, что люди одинаково устроены, что они озабочены одними и теми же вопросами и ответами безотносительно к культурной и расовой принадлежности. Ветхий Завет представлял человека как единого, поскольку тот уподоблен Единому Богу. Пророки предвидели день, когда народы «и перекуют мечи свои на орала, и копья свои на серпы»; когда «не поднимет народ на народ меча, и не будут более учиться воевать» (Исаия 2; 4). Они прозревали тот день, когда не