то один, то другой, но в общем они действуют заодно.
Здесь, на мой взгляд, вполне уместно решительно поддержать точку зрения, ранее предлагавшуюся в качестве предварительной гипотезы. В новейшей психоаналитической литературе предпочтение отдано концепции, согласно которой любой вид отказа от влечений, всякое препятствование их удовлетворению имеет или может иметь следствием упрочение чувства вины [36]. Полагаю, мы значительно облегчим теорию, если отнесем это утверждение только к агрессивным влечениям, и немного найдется факторов, противоречащих такому допущению. Как же в подобном случае удастся с позиций динамики и экономики психики объяснить, почему на месте неосуществленного эротического запроса появляется усилившееся чувство вины? Скорее всего, это возможно только окольным путем: препятствие на пути эротического удовольствия направляет часть агрессивной склонности против личности, мешающей удовлетворению, а сама эта агрессивность, в свою очередь, должна подавляться. Однако в таком случае в чувство вины преобразуется только агрессия, подавленная и оттесненная в Сверх-Я. Уверен, мы сумеем описать многие процессы проще и яснее, если ограничим учение психоанализа об истоках чувства вины агрессивным влечением. Изучение клинического материала не обеспечивает в данном случае однозначного ответа, поскольку, соответственно нашему предположению, оба вида влечений едва ли когда-либо встречались в чистом, обособленном друг от друга виде. Оценка же крайних случаев укажет, скорее всего, на то направление, на которое я и рассчитывал. Из этой более последовательной точки зрения я пытался извлечь хоть какую-то пользу, применив ее к процессу вытеснения. Как нам стало известно, симптомы неврозов – по сути, подменное удовлетворение неосуществленных сексуальных желаний. В ходе аналитической работы, к своему удивлению, мы узнали, что, видимо, любой невроз скрывает некоторую долю бессознательного чувства вины, которое, в свою очередь, упрочивает симптомы посредством их использования для наказания. Тут появляется желание сформулировать теоретическое положение: если сильное побуждение подверглось вытеснению, то его эротическая часть преобразуется в симптомы, а агрессивные компоненты – в чувство вины. И даже если это положение верно лишь приблизительно, оно вполне заслуживает нашего внимания.
У некоторых читателей этого труда могло сложиться впечатление, что они слишком часто слышали формулу о борьбе Эроса с влечением к смерти. Она призвана характеризовать культурный процесс, протекающий внутри человечества, но применима и к развитию отдельного человека, а сверх того призвана раскрыть тайну органической жизни. По этой причине представляется необходимым исследовать отношение всех этих трех процессов друг с другом. В настоящий момент неоднократное обращение к одной и той же формуле оправдано тем соображением, что культурный процесс внутри человечества, как и развитие индивида, – это процесс жизни, а значит, они должны быть причастны к характеристике жизни в целом. С другой стороны, именно из-за этого выделение общих черт ничего не добавляет к их различию, пока не будут установлены особенности данных явлений. Следовательно, до тех пор мы спокойно можем довольствоваться таким утверждением: культурный процесс есть модификация процесса жизни, которую он приобретает под влиянием задачи, поставленной Эросом и поддерживаемой Ананке (реальной нуждой), и задача эта – объединить обособленных индивидов в одно, внутренне либидозно связанное сообщество. Но, внимательно проследив за отношением между культурным продвижением человечества и процессом развития и воспитания отдельного человека, мы без особых колебаний склонимся к тому, что они весьма сходны по природе своей, если это вообще не один и тот же процесс в различных объектах. Разумеется, «культурное продвижение рода человеческого» – абстракция более высокого уровня обобщения, чем «развитие индивида», поэтому его труднее вообразить наглядно, да и при поиске аналогий следует знать меру, но при идентичности целей (в одном случае – включение индивида в некую человеческую массу, в другом – создание однородной массы из многих индивидов) нас не может смутить сходство применяемых для этого средств и происходящих при этом явлений. Об одной из различающих эти два процесса черте мы не вправе не упомянуть из-за ее чрезвычайной важности. Процесс развития отдельного человека упорно придерживается в качестве главной цели программы принципа удовольствия – нахождения пути к достижению счастья; включение в человеческое сообщество или приспособление выглядит как почти неизбежное условие, которое должно быть выполнено на пути к этой цели. Вполне возможно, было бы легче обойтись без этого условия. Другими словами, индивидуальное развитие видится нам продуктом интерференции двух стремлений – стремления к счастью, которое обычно мы называем «эгоистическим», и стремления к объединению с другими людьми в сообщество, именуемое нами «альтруистическим». Оба термина весьма поверхностны. В индивидуальном развитии акцент приходится, как уже было сказано, большей частью на эгоистическое стремление, то есть стремление к счастью, другое стремление, которое следует называть «культурным», довольствуется, как правило, ограничением влечений. Иначе обстоит дело с развитием культуры; здесь цель – создание единства из отдельных людей – является главным делом, а цель сделать людей счастливыми хотя еще и сохраняется, но оттесняется на второй план. Думается даже, что создание большой человеческой общности удалось бы лучше, если бы не приходилось заботиться еще и о счастье индивидов. Стало быть, процессы отдельного человека могут иметь весьма специфические черты, которые не встречаются в продвижении культуры человечества. Лишь поскольку этот первый процесс нацелен на включение людей в сообщество, он должен совпадать с последним.
Как планета, помимо вращения вокруг собственной оси, вращается еще и вокруг центрального светила, так и отдельный человек участвует в ходе развития человечества, когда движется по своему собственному жизненному пути. Но нашим близоруким глазам игра небесных сил кажется застывшей в одном и том же извечном порядке; однако в развитии живого мы еще видим, как эти силы борются друг с другом, а результаты конфликта переменчивы. Как у любого индивида два стремления – к индивидуальному счастью и к единению с человечеством – вынуждены друг с другом бороться, так и процессы индивидуального и культурного развития должны враждебно противостоять друг другу и выбивать друг у друга почву из-под ног. Но эта борьба между индивидом и обществом не является производной от непримиримого, возможно, противоречия первичных влечений – Эроса и Смерти, она означает раздрай в хозяйстве либидо, сравнимый с конкуренцией за его распределение между Я и объектами, и допускает в конечном счете их примирение как у индивида, так и, хочется надеяться, в культуре будущего, как бы сильно эта борьба ни отягощала жизнь современного человека.
Аналогия между эволюцией культуры и путем развития индивида может быть расширена еще больше. А именно: правомерно утверждать, что и сообщество формирует Сверх-Я, под влиянием которого происходит развитие культуры. Знатоку человеческой культуры было бы, видимо, заманчиво проследить за этим выравниванием соотношения сил в индивиде. Я же ограничусь выделением лишь некоторых примечательных моментов. Возникновение Сверх-Я той или иной
