Многие матери говорят, что после развода они имеют возможность проводить с детьми больше времени и вообще уделять им больше внимания и что дети, в свою очередь, имеют больше права голоса в житейской повседневности, что развивает их ответственность и самостоятельность. Конечно, это так и, вероятно, не только родители, но и дети наслаждаются таким подъемом в семейной иерархии, что в какой-то степени становится утешением во всех потерях, выстраданных в разводе. Но не имеется ли в этом явлении и своей теневой стороны? Например, если это единственный ребенок, то он становится как бы «мужем» матери. Тогда, если мать не проводит с ним вообще всего своего свободного времени, это заставляет его страдать от ревности. Раньше, несмотря на ревность, он все же мирился с тем, что у мамы есть отношения еще и с папой, теперь же ему труднее понять, почему мама вместо того, чтобы играть с ним, вдруг берет в руки книгу или предпочитает провести вечер с подругой. Большая интимность в отношениях разведенной матери с ребенком порождает у последнего иллюзию, что мать теперь безраздельно принадлежит ему одному, и если ему вдруг показывают «его место», это переживается как большая обида. Но и матери принесение женщины в себе в жертву матери и превращение ребенка в единственный источник жизненного счастья не несет ничего доброго: ребенок не может вознаградить ее так, как это мог бы сделать только взрослый партнер. А у ребенка, в свою очередь, столь тесная связь затрудняет пути отступления и лишает его чрезвычайно важного опыта радостного одиночества и возможности самостоятельно заниматься каким-нибудь делом. Итак, мы видим, что «исключительные» отношения матери и ребенка таят в себе серьезную опасность, поэтому разумнее всего со временем, когда большая боль уже позади и послеразводный кризис благополучно преодолен, освобожденное место мужа использовать для своих собственных потребностей, а не отдавать его ребенку. И это по двум причинам. Во-первых, если в «новых» отношениях матери и ребенка последнему удалось занять место отца со всеми его расширенными правами, то это приводит к стиранию границ между поколениями. В результате дети уже больше не чувствуют себя детьми, что неизбежно приводит к тяжелым внешним и внутренним конфликтам и отнимает у ребенка право оставаться тем, что он есть, а именно — ребенком. И, во-вторых, следует подумать о том, что, может быть, наступит день, когда мать захочет вступить в новое супружество. Если новому мужу матери предстоит занять — пустующее — место отца, временно отданное подругам и увлечениям, то гораздо больше вероятность, что ребенок дружески воспримет «нового пришельца» и тому удастся завязать с ним добрые отношения, что чрезвычайно важно для дальнейшего счастливого развития ребенка.
Напоминаем, что вышеприведенные сравнения касались, с одной стороны, благополучной «полной» семьи и, с другой — семьи после развода, но ни в коем случае не одной и той же семьи до и после развода. Разведенная семья, скорее всего, уже задолго до развода не была такой нормальной, благополучной, хорошей семьей. Поэтому вышеприведенные теоретические раздумья не могут являться ответом на вопрос, должен ли определенный супруг развестись или лучше сохранить супружество «ради детей». Однако они могут помочь ответить на другой вопрос: до какой степени данная семья еще в состоянии удовлетворить условиям благополучного психического развития детей? Фигдор считает, что давно пора отказаться от понятия: «остаться вместе ради детей», и обратить внимание на то, как выглядит ситуация в каждом отдельном случае.
ВЛИЯНИЕ РАЗВОДА НА ПСИХИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ — ОТ РЕБЕНКА К ВЗРОСЛОМУ
Фигдор характеризует развод не просто как тяжелый период жизни, а как судьбу, которая «дает себя знать уже в раннем возрасте, порой даже до рождения ребенка, когда между родителями образовалась трещина, которая и привела к полному развалу отношений. Таким образом, «внутренний» развод часто происходит значительно раньше «пространственного» или юридического. «Судьба» эта характеризуется и тем, что жизненная дорога детей с данного момента становится все труднее. Речь идет о шансах жизнеспособности и способности быть счастливым. Может быть, эти слова звучат и абстрактно, но абстрактны они лишь до тех пор, пока мы об этом абстрактно думаем. У каждого из нас есть свое представление о том, насколько взрослыми и насколько счастливыми мы себя чувствуем. Конечно, счастья невозможно добиться волевым усилием, оно зависит от множества условий, но кто не знает, как по-разному могут переживаться одни и те же обстоятельства, поэтому шансы жизнеспособности и умение быть счастливым имеют под собой духовную и психическую основу».
Конечно, для создания такой основы нет единого пути, как нет единого «правильного» воспитания. Сложные условия развития ребенка до, во время и после развода повышают вероятность нарушений развития и способствуют предрасположенности к будущим невротическим заболеваниям. Дети, пережившие развод родителей, продолжают страдать и много лет спустя, уже став взрослыми. Но мы не пассивные участники в играх властительной судьбы, судьбы наши вершатся не без нашего в них участия. И если родителям удается создать приемлемые условия для развития ребенка, то шансы его будущего здоровья возрастают. При неблагоприятных обстоятельствах, прогнозы значительно хуже.
Девятилетний Бруно, хоть и довольно трудно пережил развод родителей, состоявшийся два года назад, тем не менее он мог с надеждой смотреть в будущее. Контакты с отцом не были прерваны, мать старалась во всем понимать ребенка и шла навстречу его «капризам», всеми силами сглаживая его страхи. Психическое развитие мальчика до развода протекало достаточно благополучно и можно было ожидать, что и в дальнейшем тоже все будет хорошо. Но вышло по-другому. Отец Бруно съехался со своей новой подругой и та привязалась к ребенку. Этот шаг отца и ответная симпатия ребенка к «сопернице» всполошили мать и заставили ее вновь психически пережить всю боль развода. Она панически боялась, что «комплектная» семья отца полностью завладеет сыном и отнимет его у нее. С этого момента мать уже не в состоянии была прятать свои обиду и гнев на бывшего супруга и предоставлять сыну беззаботно с ним встречаться и оберегать его восхищение отцом. Все чаще между бывшими супругами разгорались преисполненные ненависти ссоры, Бруно реагировал на них обострением переживаний, приступами ярости и отказом учиться. Мать интерпретировала это как знак того, что ребенку вредит новая семейная ситуация отца, всеми силами старалась сократить контакты и — не всегда сознательно — настраивала ребенка против отца. Отец в ответ стремился обеспечить себе солидарность сына. Бруно, как мог, боролся за свои отношения с отцом, что вызывало в нем большое чувство вины перед матерью. Мать же никак не могла простить ему его «неверности». Так шансы ребенка на дальнейшее благополучное развитие были сведены на нет.
Губительны по своим последствиям нескончаемые споры за пересмотр вопроса об опеке. Еще хуже, когда ребенку предлагается «самому решать, с кем он хочет быть — с мамой или с папой». Таким образом он принимает на себя ответственность, а вместе с нею и вину за свое «предпочтение». Уже достаточно тяжело, если он просто говорит в угоду матери: «Мама, я хочу жить с тобой», но совершенно невообразимо его страдание, если он вынужден заявить это перед судом. «Втягивая ребенка в спор за опеку, родители вкладывают ему в руку нож, которым тот в отчаянии убивает в своем сердце одного из родителей. В этот момент он совершает нечто, за что, может быть, будет мстить себе и другим на протяжении всей жизни».
В результате переживаний развода у детей формируются типичные черты характера, например, проблематичным остается обращение с проявлениями агрессивности (в психоаналитическом смысле слова). Если ребенок боится своей собственной ярости, то и став взрослым, он будет бояться показать гнев или раздражение по поводу пережитых неудач или несправедливости, он так и не научится активно защищать свои интересы. Другие дети могут направить агрессивность против собственной персоны, что укрепит в них чувство вины и расплатой станут депрессивные настроения. У некоторых изначальный конфликт может оказаться вытесненным, а на его месте образуется своего рода «перманентная агрессивная готовность к упреку». У таких людей безобидные разочарования принимают форму огромной катастрофы, и они на все реагируют непомерной вспыльчивостью и отчаяньем. Эти и другие невротические проявления могут сменять друг друга, комбинироваться и в результате они укрепляются как черты характера. Некоторые дети учатся делить мир на злых и добрых и, соответственно, по отношению к одним проявляют только дружеские чувства, а к другим — только враждебные. Став взрослыми, они сохраняют этот стиль жизни. Или возьмем, например, человека, подверженного чувству вины и направляющего свою агрессивность внутрь себя, т. е. так называемый подчиненный характер. Такие люди стараются всем угодить и в обществе их характеризуют как милых и достойных уважения и любви. Сами они этим тоже очень довольны. Но вот маленькая ступенька наверх, и они уже панически боятся вдруг что-то сделать не так. Еще одна ступенька — и ты уже чувствуешь себя «использованным», а окружающие становятся «неблагодарными». Теперь для защиты от страха уже не хватает упреков лишь по отношению к себе самому и вот уже сыплются «побочные удары» — жалобы не жестокосердие, неблагодарность, людскую несправедливость и т. п. В результате все это стоит любви окружающих, приводит к конфликтам в семье и трудностям в воспитании детей, а в особо тяжелых случаях — к тяжелым депрессиям и стремлению к самоуничтожению.
