сено в Мешундах…»
Думаю, что любое литературное произведение похоже на реку, имеющую по руслу различную
глубину. Автор то «заглубляет» читателя в жизнь героев, то поднимает к собственной авторской
позиции. И эта его позиция похожа на своеобразную мель реки. Пожалуй, ни один пишущий не
минует в своём повествовании этих авторских мелей, от чего его произведение лишь выигрывает,
поскольку река красива не только полноводьем, но и шумливыми перекатами. Судя по всему,
глубиной произведения можно считать и художественность повествования, которая вправе
несколько отступать, когда у автора есть необходимость напрямую высказать свои мысли или
позицию. Я же решил пойти ещё дальше, превратив эти авторские мели, в своеобразные острова,
которые назывались бы у меня, «межглавами» (Мешунды), «предглавами», «подглавами».
Подобные вставки в произведение имеют право на существование уже потому, что в нашей жизни
есть факты, которые писатель просто не имеет права переплавлять в литературу. Он обязан лишь
максимально правдиво, почти документально поведать о них. Почему бы читателю, плывущему по
реке повествования, не давать возможность выходить на эти авторские острова, чтобы он мог
передохнуть и взглянуть на течение со стороны, получая дополнительный угол зрения? Ведь читая
566
книгу, он порой невольно останавливается и сам, вспоминая что-то, создаёт, таким образом, в
русле этой реки острова собственного опыта. Более того, можно сказать, что чем больше личных
островов создаст читатель на реке того или иного произведения, тем ценней для него эта книга.
Так что уж авторские-то острова тут вполне законны…
На эти вставки можно взглянуть и по-другому. Не очень хорошо, когда произведение плоское,
без теней. Объём, тень, воздух в книге обязательны, ведь жизнь именно такова. Но ещё
интересней, если своеобразная тень есть и у всего произведения в целом. В данном случае, тенью
основного текста романа как раз и могут служить мои биографические вкрапления.
Так было задумано мной вначале, однако постепенно в ходе работы, пришло решение
исключить «личные» отступления из главного русла романа, но оставить их в примечаниях,
предоставив читателю возможность выбора либо отвлекаться на них, заглядывая в конец книги,
либо плыть без всяких остановок…
*4
Было у меня однажды выступление по национальному вопросу, похожее на мини-лекцию Ивана
Степановича, на партийном собрании совхоза «50 лет СССР» в селе Боржигантай, тогда ещё
Читинской области. В те годы я заочно учился в литературном институте имени Горького, где
преподавалась такая неуклюжая дисциплина, как «История партии». Однако изучая этот объёмный
и нудный предмет, я почему-то пришёл к выводам, которые оказались совершенно
противоположны тем истинам, что желал внушить нам наш чрезвычайно серьёзный
преподаватель, по слухам бывший консул в Соединённых Штатах. И эти свои выводы, в частности
прогноз, что Советский Союз в скором времени обречён на развал, я изложил в контрольной
работе. Конечно же, тогда мне крупно повезло в том, что проверял мою контрольную не бывший
дипломат, а другой, менее радикальный преподаватель. И, как мне показалось, эта работа
озадачила его. А поскольку в литературном институте было принято писать резюме на
контрольные работы, то отзыв преподавателя состоял из совета не умничать, а лучше ещё глубже
и внимательней изучить работы В.И.Ленина. А куда же глубже, если я и без того дошёл до развала
страны? Как правильно истолковать рекомендацию преподавателя я тогда так и не понял, потому
что, не смотря на резкость отзыва, работа была оценена на четвёрку. Теперь-то я понимаю, что
моя контрольная заслуживала и пятёрки, но преподаватель не мог поставить «отлично» хотя бы из
соображений собственной безопасности.
Помню, моей работой заинтересовался кое-кто из сокурсников, её уносили, чтобы переснять. Я
же, признаться, сделав эти выводы, и сам не был уверен в их правильности. Но потом вдруг
многое стало сбываться. И поначалу я даже гордился этим: «Ну вот, видите, видите, я же говорил».
Однако чем дальше заходил процесс разрушения страны, чем больше становилось жертв и
неприятностей, тем меньше высовывался я со своим «я», потому что это походило уже на какое-то
карканье. Ну, говорил, да и говорил. Мало ли кто о чём тогда говорил…
Но это было после, а во время написания контрольной я жил ещё в совхозе.
И вот однажды на партийном собрании, кажется, совсем даже и не к месту, я прочёл целую
лекцию по национальному вопросу. Зал слушал меня так, будто в зале не было никого. Закончив
выступление, я вернулся на место.
– Ну что ж, товарищи, – сказал парторг, будто подводя итог, – а как у нас дела с кормами на
отарах и молочно-товарных фермах?
На мою лекцию никто никак не среагировал. Все сделали вид, что в зале меня попросту нет. В
мою сторону даже не смотрели. Осторожность была даже во взглядах глаз. Хотя шли уже
восьмидесятые годы.
Через неделю после партсобрания в дверь моего дома постучался незнакомец. Подтянутый,
серьёзный, с выражением значительности на лице. По-городскому вежливый, со сдержанным, но
представительным брюшком. Не называя себя, нежданный гость сообщил, что хочет просто
побеседовать со мной. По всей манере поведения, по жестам было очевидно, что человек это не
гражданский. Да и вопросы его прямо касались темы моего, казалось бы, никем не замеченного
выступления. Я не стал скрываться и юлить. Лекцию, прочитанную в клубе, я даже более
развёрнуто повторил и для него. Теперь моя «аудитория» состояла лишь из одного слушателя,
притом слушателя, особенного, но по ходу лекции мне стало понятно, что я владею и этой
«аудиторией». Строгий гость слушал меня очень внимательно, задавал уточняющие вопросы. И
чем дальше углублялся я в тему, тем больше убеждался, что ему это интересно уж просто «по-
человечески». Конечно, сам факт, что меня проверяют, не мог не раздражать. Спросил он меня,
конечно, и об источниках информации на основании которой я делаю такие выводы. Уж не
наслушался ли я каких-нибудь вражеских голосов по радио? «А зачем тут какие-то голоса? –
удивился я. – Вот они источники, – я показал стопку учебников по истории партии и книг с работами
Ленина, – надо лишь свежо и непредвзято взглянуть на них». Честно излагая свои взгляды, прямо
отвечая на вопросы строгого гостя, я не знал, что может последовать дальше. Ведь должен же
какой-то вывод сделать и он…
567
Однако никакого вывода не последовало, никакого резюме, как в институте, он мне не написал
и даже ничего не ответил. А просто попрощался (не помню, пожал руку или всё обошлось так) и
направился к двери.
– Вы хотя бы сказали какое у вас звание, – попросил я, кажется, лишь для того, чтобы показать
ему
