слов больного.
– Больной на то и больной, чтобы говорить вам что попало. А «зеленоватая» – определение субъективное. Может, ему она зеленоватая, а вам – зеленая с прожилками крови. Как раз сейчас он сдает мокроту, на столе баночка. Возьмите и скажите, что видите.
На долю секунды я потеряла самообладание, и на моем лице проскочила тень брезгливости. Такое мог заметить разве что специалист каких-нибудь подразделений ФСБ. Ну и разумеется, моя преподавательница.
– Вам что, противно?
– Нет… Если честно, да. Я не для того училась, чтобы мокроту рассматривать! – Это была роковая ошибка.
– Вы с ума сошли? У вас еще молоко на губах не обсохло, а уже столько гонора! – Наша наставница была просто в ярости. Но у нее имелось своеобразное чувство юмора и большое желание из никчемных студентов вырастить достойных специалистов. – Открывайте банку. Теперь вы скажете, чем мокрота пахнет, и каждое утро будете мне докладывать, как меняются ее запах и внешний вид.
Рассказать вам о моих чувствах в те минуты? Пожалуй, не буду.
Дальше была сдача истории болезни – 100 с лишним листов, безжалостно испещренных красной пастой. Каждый просмотр неизменно приправлялся множеством эпитетов, метафор и сравнений, которые должны были либо выдворить нас из медицины, либо укрепить в стремлении стать врачом. В такие моменты хотелось, чтобы преподаватели имели право материться.
Поверьте, матерные слова звучат менее оскорбительно, нежели те обороты речи, которыми нас наставляли на путь истинный.
Вам сейчас, наверное, кажется, что это мерзко, а преподавательница – гестаповец под прикрытием? Во время обучения факультетской терапии мы именно так и думали. Лишь много позже ко мне пришло осознание, насколько я благодарна своим преподавателям. И за муштру, и за завуалированные оскорбления, и за жесткость. Не раз все то, чему меня научили в университете, здорово облегчит мне жизнь. С этой преподавательницей мы еще встретимся в дальнейшем: она окажется деканом пятого курса. Но на момент окончания цикла терапии мы перекрестились, думая, что наши мучения окончены.
Хирургия – восхитительная специальность. Радикальное решение проблем – это вам не шутки. Буквально за несколько часов хирург способен избавить человека от боли, а то и вовсе спасти от смерти. Это впечатляет.
С хирургией мы были знакомы с первого курса. Тогда нам разрешали присутствовать на операциях, приезжать на дежурства, и это было то еще приключение. С годами пыл студентов поугас: рядовые операции более не удивляли – мы успели многое повидать, а кто-то даже ассистировал хирургам. Я всегда знала, что это не моя история – кровь, распилы, накладывание швов. Действовать надо быстро, здесь и сейчас, ведь от этого зависит жизнь пациента. Я на таком адреналине жить не люблю, но желание узнать и увидеть все, что предлагают, было сильнее меня.
На очередном цикле хирургии после прохождения теории мы должны были присутствовать на операциях. На первой – обязательно, на остальных по собственному усмотрению.
Операция, на которую отправилась я, была реконструктивной [9] под контролем рентгена. Какую именно кость восстанавливали, я уже не помню, но было здорово. Доктора в специальных фартуках, все происходящее в тканях дублируется на монитор.
Длилась операция несколько часов, и под конец из «зрителей» остались лишь самые стойкие. Выйдя в коридор, я услышала чей-то возмущенный голос и заглянула в соседнюю операционную. Пациента готовили к наркозу. Анестезиолог ворчал, что хирурги опять опаздывают.
– Извините доктор, а какая операция планируется? – Я прервала недовольное бормотание пожилого врача, и он с удивлением взглянул на меня.
– Ампутация нижней конечности. А что? Присутствовать хотите?
– Я никогда не видела ампутацию вживую. Можно остаться?
Откуда ни возьмись появились хирурги:
– Оставайся! Только инструменты не трогай. – Мне приветливо улыбнулись и указали, где можно расположиться.
Решила остаться. Не каждый день выпадает возможность хоть одним глазком взглянуть на такую показательную операцию.
Готовились доктора действительно долго. Намылись, оделись, осмотрели хирургическое поле: у больного была диабетическая стопа, приведшая к массивному некрозу.
Позже я узнала, что пациент долго страдал сильными болями и до последнего отказывался от оперативного вмешательства. Но, когда процесс распространился, боль стала невыносимой, а состояние мужчины начало стремительно ухудшаться. Дальше тянуть было нельзя – на кону стояла жизнь пациента.
Диабетическую стопу я уже видела и ее последствия тоже, поэтому встала поближе и с жадностью ловила каждое слово хирургов.
– Ампутацию проводим выше места повреждения, вот здесь. Разрезаем кожу по кругу, коагулируем [10], если что-то кровит. Дальше подкожно-жировая клетчатка…
Было действительно занимательно. Я думала о том, какая хирургия благородная специальность и как здорово она спасает человеческие жизни. Завораживает.
А меж тем хирурги, вооружившись тонкой леской с мельчайшими зазубринами, начали пилить кость. Пилить в буквальном смысле, как если бы это было какое-то бревно! И это было последней мыслью, что я успела запомнить.
В себя пришла я уже в коридоре, куда меня вывели (или вынесли, кто знает), так как я потеряла сознание. Только не думайте, что я такая впечатлительная – испугалась распила. Во всяком случае, мне хочется верить, что это все духота, запах крови и недостаток кислорода из-за маски.
Учеба в медицинском выстроена таким образом, чтобы у студентов была возможность увидеть если не все специальности в деле, то хотя бы бóльшую часть из них. И конечно же, акушерство и гинекологию в том числе. Помимо клинических циклов, которые проходят непосредственно в больницах, мы были обязаны посещать специализированные практики: поликлиническую и стационарные (акушерство, хирургия, терапия). Акушерство интересовало меня сильнее всего, ведь туда я пришла, будучи на седьмом месяце беременности. Нас радушно встретила заведующая родильным отделением, провела по коридорам, показала палаты. Несмотря на то что роддом располагался в старом здании, там было весьма уютно. На первом этаже находилось приемное отделение и кабинеты врачей, на втором – родильные палаты.
Нас проинструктировали и развели по пациенткам. У одной женщины схватки длились уже более десяти часов. Раскрытие [11] шло слабо, она была измотана и, естественно, на общение не настроена. Вообще процесс родов – таинство для женщины, и не каждая согласна этим таинством делиться, но некоторые, наоборот, очень нуждаются в поддержке со стороны.
Меня перенаправили к другой пациентке. Совсем юная девушка, срок беременности – 33–34 недели. Решила поклеить дома обои, отошли воды. На скорой привезли в роддом. Она нервничала и не совсем понимала, чем чреваты такие ранние роды и что за суета вокруг. Пациентку тревожила незнакомая обстановка и происходящие с ее телом изменения, но, увидев меня и мой
