давления. Механизм этого заболевания можно описать так: в аорте, выходящей из сердца, есть специальные рецепторы, реагирующие на ее перерастяжение. Артериальное давление повышается, аорта принимает больше крови, чем должна, и растягивается, рецепторы реагируют, и это сопровождается болевым синдромом.
О своей находке я сообщила преподавательнице, и мы вместе отправились в отделение. Она в моем присутствии сама опросила пациентку, изучила историю, дневники, результаты обследований и… согласилась со мной. Исправила диагноз, вместе мы скорректировали лечение, которое теперь точно должно было помочь. А мне за мои старания спустя всего несколько дней от начала цикла уже был выставлен автомат.
Тогда я поняла еще одну важную вещь: молодой врач не значит плохой, а опытный врач не всегда прав. Не стоит бояться чужого авторитета, как это часто бывает у молодых специалистов, наоборот, нужно говорить о своих находках – они могут оказаться настоящим сокровищем.
Судебно-медицинская экспертиза. Эта дисциплина преподается на старших курсах медицинского университета. Если младшекурсников пугают анатомией, фармакологией, патологической анатомией, физиологией, то кошмар старших – СМЭ. Что в ней такого страшного?
Большой объем теории, суровые преподаватели и сама работа судмедэксперта. Но меня в экспертизе многое привлекало.
Судмедэксперт укажет врачу на ошибки, исследуя медицинскую документацию; он поставит точку в судебном разбирательстве, выступив с экспертным заключением; он первым установит причину смерти человека и поможет следствию выяснить, кто же этой смерти поспособствовал. Все это безумно интересно!
Бытует миф, что СМЭ занимается только вскрытиями, хотя на самом деле можно всю жизнь проработать с медицинской документацией, в отделе живых лиц или с гистологическим материалом [18] и не прикасаться к трупам.
Правда, отдел танатологии [19] все же особенный. Вскрытие – увлекательнейший процесс (если вы, конечно, не из брезгливых). Судмедэксперт может узнать не только то, от чего человек умер, но и то, как он жил и чем болел. Профессионал читает тело человека будто открытую книгу, которая готова ему поведать свою историю, тайны, трагедии.
Сам цикл был непростительно коротким – всего два месяца. За это время нам предстояло превратиться из клиницистов в некое подобие экспертов, поэтому теории было катастрофически много, а практики – еще больше. Каждое занятие нам выдавались документы и препараты. По документам мы должны были составить судебно-медицинский отчет, а препарат представлял собой орган в формалине, кожный лоскут, кость – в общем, кусочек человеческого тела, который нужно было правильно описать, отметить все повреждения и предположить, что случилось.
Единственное, чего мне не хватило во время изучения цикла, – экскурсии в морг. Тогда я была просто влюблена в экспертизу и всерьез собиралась избрать ее своей стезей. Студент-медик, выбирая дальнейший путь, должен иметь полное представление о своей будущей профессии (особенно если его в полубессознательном состоянии выводили из операционных). Это решение определит всю его оставшуюся жизнь, вот почему так важно исследовать интересующую дисциплину с разных ракурсов. Но, как и все хорошее, цикл СМЭ быстро подошел к концу, а на вскрытии я так и не побывала. Однако благодаря преподавателям мое погружение в экспертизу продолжалось вплоть до окончания обучения в вузе.
Совместно с другими энтузиастами и молодыми экспертами я участвовала в научной деятельности, и мне таки удалось посетить морг. Впервые меня туда привел знакомый эксперт. Он уговорил начальство пустить меня в секционный зал. Вообще, ни о каких экскурсиях в морг и речи быть не может – это запрещено, но, видя горящие глаза и настойчивое желание стать экспертом, заведующие, как правило, шли навстречу. Впрочем, сейчас мне кажется, что они разрешали мне присутствовать на вскрытии исключительно с воспитательной целью: полагали, что я испугаюсь и передумаю.
В следующий раз мне наконец-то предстояло вживую наблюдать работу судмедэксперта. Я приехала в бюро рано утром, и меня очень тепло встретили. День у них начинался с просмотра документов. Каждый файл из рук эксперта переходил в мои руки, а моим мнением интересовались буквально по каждому вопросу:
– Вот рентгеновский снимок, посмотри внимательно, что видишь? И что ты можешь сказать по этому поводу?
Было безумно приятно почувствовать себя не студентом-слепышом, а настоящим профессионалом.
Затем мы перешли к экспертизе живых лиц. Эксперт беседовал с потерпевшими и осматривал их, комментируя все, что видит, а женщина-секретарь конспектировала каждое его слово. Нескольких пострадавших обследовала я под его руководством. Эксперт стоял рядом и задавал наводящие вопросы.
– Кровоподтек багрового цвета, размерами 5 на 6 см, в поясничной области справа, – произнесла я, изучая синяк на спине пострадавшей.
– Поясничная область большая, скажи конкретнее. И цвет. Разве он просто багровый?
Я была в неописуемом восторге.
Затем пришло время отправляться в секционный зал. Эксперт спросил меня, бывала ли я когда-либо в морге. Я с гордостью ответила, что была. Он лишь загадочно улыбнулся и пропустил меня вперед. Мы обогнули здание бюро и остановились у дверей морга. Я вошла внутрь, но, сделав всего пару шагов, оцепенела. В тусклом освещении я не сразу заметила трупы, лежавшие по обе стороны. Ряды трупов. Проход сужался до узенькой тропинки. Такого раньше мне видеть не приходилось. Я инстинктивно попятилась, но спиной уперлась в эксперта. Он подтолкнул меня вперед:
– Чего испугалась? Ты же сказала, уже была в морге. Так просилась, а теперь пятишься.
– Да, но… Там такого не было.
Пройдя в зал, я снова застыла на месте. С пилой в руках и в окровавленном фартуке меня дружелюбно встретил санитар. Когда мы вошли, он заканчивал подготавливать тело.
– Да не бойся ты, – произнес мужчина, не отрываясь от работы.
Секционных стола было два, причем заняты были оба. Вдоль стен стояло несколько каталок с телами, ожидающими вскрытия. Я замерла в нескольких метрах от стола, не решаясь подойти ближе. Эксперт приступил к своей работе. Он пояснял каждое свое действие, показывал мне каждую патологию. Любопытство пересилило страх, и я подошла ближе.
Теорию СМЭ мы изучали досконально, особое внимание уделяя характерным признакам, по которым можно установить причину смерти. Когда я увидела их своими глазами – как по учебнику, – я аж взвизгнула:
– Этот человек умер от переохлаждения!
– Верно.
– Но на улице ведь плюсовая температура?
– Да, но, чтобы умереть от переохлаждения, необязательно валяться в снегу в минус тридцать.
Сразу пропали и страх, и брезгливость. Теперь мы заговорили на одном языке. Больше вскрытия меня не пугали.
Работа закончилась на позитивной ноте. Я была в восторге от дня, проведенного в бюро. Когда я вышла из морга, один из экспертов позвал меня в кабинет. Наш с ним разговор я вспоминала еще
