подобного антисоциального элемента формируется твердыми убеждениями, такими как:
• Органы власти контролируют, унижают и наказывают.
• Супруг(а) является манипулятором, обманщиком и отвергает его/ее.
• Посторонние люди вероломны, своекорыстны и враждебны.
• Никому нельзя верить.
Из-за этих убеждений и по причине шаткой самооценки потенциальный агрессор и преступник часто интерпретирует поведение других людей как антагонистическое по отношению к нему. Более того, все его реакции определяются убеждением, что любой контроль за ним, любое унижающее действие со стороны другого человека делает его уязвимым. Поэтому в его сознании создается набор взаимосвязанных убеждений, направленных на защиту от других людей, которые и определяют «контратаки» насильственного характера, направленные на предполагаемых агрессоров:
• Чтобы защитить мою свободу/честь/безопасность, мне надо ответить ударом на удар.
• Грубая физическая сила – единственный способ заставить людей себя уважать.
• Если не ответить, люди будут постоянно на мне «ездить».
Убеждения и восприятия склонного к насилию индивидуума аналогичны тем, которые есть у боксера на ринге. Во время поединка он все свое внимание фокусирует на действиях соперника. Каждое движение последнего является угрозой, на которую необходимо ответить встречным движением. Если боксер хоть на мгновение потеряет концентрацию, может пропустить решающий удар. В борьбе до победы он должен нокаутировать противника или сам будет нокаутирован, в ходе схватки постоянно переходит от ощущения уязвимости к осознанию того, что он – мастер своего дела. Удовлетворение от нанесения решающего удара перевешивает страх и боль самому получить такой удар.
Точно так же склонная к насилию личность расценивает всю свою жизнь как битву. В процессе защиты самого себя от воспринимаемых физических и психологических угроз он, можно сказать, мечется между ощущениями уязвимости и безопасности. Постоянно мобилизован на схватку из-за нескончаемой, навязчивой привычки всегда воспринимать черты воинственности в поведении других людей. В типичной последовательности чувств и мыслей факт конфронтации немедленно «включает» общее внутреннее направленное на защиту убеждение, которое и формирует в нем оценку ситуации; например: «Они загоняют меня в угол (оскорбляют меня, пытаются доминировать)». Подобная пропитанная негативом интерпретация события в первый момент рождает ощущение беды, затем – гнева и стремления восстановить чувство собственной состоятельности и независимости. Такой человек верит, что сможет достичь этих целей физическим нападением на того, кто ему угрожает, или на кого-то еще, кто подворачивается под руку, поэтому испытывает сильное желание сделать это. Так как любой выпад в его адрес ему кажется ничем не оправданным, он чувствует себя вправе сделать что-то насильственно-жестокое, чтобы залечить рану, нанесенную психике. А далее он дает самому себе разрешение осуществить это желание и начнет атаку, если не распозна́ет конкретные сдерживающие факторы в данной ситуации.
Критическим элементом этого процесса является активация вызывающих враждебность убеждений, когда происходящее затрагивает специфические для данной личности «слабые места», уязвимости (например, чувство оскорбленности или отверженности). Когда убеждения активированы, этот человек начинает обрабатывать информацию об инциденте в режиме первобытного мышления, при котором его мысли отличаются крайней предвзятостью и склонностью к сильным преувеличениям. При этом часто проявляются следующие особенности:
• Персонализация: он интерпретирует действия других как специально и намеренно направленные против него.
• Селективность: он фокусирует внимание только на тех аспектах происходящего, которые соответствуют его предвзятым убеждениям, блокируя в сознании все, что им противоречит.
• Ошибочная интерпретация мотивов: он интерпретирует нейтральные или даже позитивные намерения как манипулятивные или злонамеренные.
• Сверхобобщение: он рассматривает единичный случай неприятного или враждебного ему действия как правило, а не исключения; например, «все настроены против меня».
• Отрицание: он автоматически перекладывает на других ответственность за любое насилие, одновременно считая себя полностью невиновным. Это отрицание может быть столь всеобъемлющим, что он забывает о роли, которую сам сыграл в эскалации конфликта до уровня применения насилия. Столкнувшись же с указаниями на его роль в ссоре, например, со стороны правоохранителей, минимизирует значимость любых своих провокаций в развитии событий.
Общая когнитивная модель, в дополнение к описанию психологии агрессора, реагирующего на действия, воспринимаемые им как нападки на себя, может быть применена более конкретно к ряду насильственных действий – таких как семейное насилие, подростковая преступность, жестокое обращение с ребенком и просто преступления, связанные с применением насилия, например грабеж или разбой.
Жестокое обращение с супругом
Распространенный образ жестокого мужа – мужчина, получающий удовольствие от избиения своей жены, который в мгновение ока впадает в безумную ярость [96]. Однако такой имидж не является правильным отражением личностей большинства мужчин, замеченных или обвиненных в домашнем насилии. Несмотря на индивидуальные различия, определенные «красные линии» можно проследить в провокациях и в собственно насильственных проявлениях большинства таких супругов. Домашнее насилие происходит не в вакууме; как правило, оно является кульминацией конфликта, в котором и муж, и жена используют все имеющиеся ресурсы для нападения друг на друга или защиты друг от друга. Жена может прибегать к язвительным словесным уколам, оскорблениям, пощечинам, иным ударам, метанию различных предметов, а ее муж – грязно ругаться, угрожать и, наконец, избивать ее [97]. Так как он сильнее, физическое насилие является его последним и окончательным «доводом» [98].
Хотя наиболее предосудительным элементом домашнего насилия является рукоприкладство по отношению к физически более слабой и потому уязвимой к подобным проявлениям жены, важно помнить, что муж при этом считает себя психологически уязвленным ее словами и действиями. В его глазах все выглядит так, что она унижает и третирует, посему он вынужден прибегать к силе, чтобы отвратить ощущаемую угрозу себе и восстановить должный баланс в отношениях. В действительности эти искаженные представления только приумножают урон, наносимый его психике, и направляют его мысли в узкое русло насильственных действий как единственно возможного разрешения ситуации. Поэтому несогласие и сопротивление жены воспринимаются как реальная угроза авторитету мужа; сварливое ворчание и критика – как признаки неуважения; отказ к вступлению в интимные отношения и эмоциональная отстраненность означают полное непринятие и отвержение. Однако самым страшным оскорблением со стороны жены для него являются слова или действия, которые он воспринимает как угрозу измены.
Те же типы когнитивных искажений, наблюдаемые в случаях ненасильственного разрыва отношений, например ощущение себя униженным или оскорбленным, приводят к жестокостям в случаях супружеских столкновений с применением насилия. Чувство высокого эмоционального напряжения предшествует враждебной реакции мужа, вызванной его негативными интерпретациями происходящего между ним и женой. Он склонен преувеличивать неприятные для него моменты в поведении жены, считая их проявлениями ее заниженной оценки его личности, основанными на том, что, как он считает, является его образом в ее глазах: «Она думает, что я придурок, слабак и просто пустое место», – и т. д., и т. п. Когда этот проецируемый образ становится в его голове устоявшимся, он – этот образ – автоматически формирует интерпретацию мужем каждого действия
