Они приняли эту посылку, поскольку она соответствовала их надеждам и чаяниям, но они пошли дальше и построили на ее основании некоторые другие выводы. Поскольку для стихийного самоуправления необходимо иметь простое, замкнутое на самом себе сообщество, демократы приняли как само собой разумеющееся, что при управлении этим простым и ограниченным кругом дел один человек может быть столь же компетентным, сколь и его последователь. Более того, доктрина абсолютно компетентного гражданина обладает практической истинностью в сельских условиях. Каждый деревенский житель рано или поздно оказывается причастным ко всему, чем занимается данная деревня. В местном управлении происходит ротация мастеров на все руки. Доктрина абсолютно компетентного гражданина не встречала никаких серьезных трудностей до тех пор, пока демократический стереотип не нашел всеобщего применения. Тогда получилось, что, глядя на сложнейшую цивилизацию, люди видели замкнутый мир одной деревни.
Отдельный гражданин не только мог решать все общественные дела, но и принадлежал обществу душой и телом. Он был достаточно глубоко вовлечен в дела своей общины, где знал всех ее членов и был в курсе их дел. Представление о том, что квалификации обычного человека достаточно для управления общиной, легко превращалось в идею, что ее достаточно для любой цели, так как (и мы отмечали это выше) количественное мышление не входило в данный стереотип. Но существовал и еще один аспект этого представления. Поскольку предполагалось, что каждый проявляет достаточный интерес к важным делам, важными считались лишь те дела, которые вызывали всеобщий интерес.
Это означало, что взгляд на внешний мир формировался на основании не подвергавшихся критике картин мира в сознании людей. А эти картины поступали в их сознание в виде стереотипов, которые передавались им родителями и учителями и практически не корректировались под воздействием их собственного опыта. Лишь немногие из них выезжали по делам за пределы своего штата. И еще меньшее число людей путешествовало за границу. Большая часть избирателей жила почти всю свою жизнь в одном месте. Располагая лишь несколькими газетенками и брошюрами, слушая политические речи и сплетни, они должны были как-то понять большой мир коммерции и финансов, войны и мира. Число общественных мнений, основанных на любом объективном сообщении, было очень мало по сравнению с теми, которые строились на случайных догадках и фантазиях.
Таким образом, по многим причинам самодостаточность была духовным идеалом эпохи становления. Физическая изоляция маленьких поселений, одиночество пионеров, теория демократии, протестантская традиция, ограниченность политической науки — все это заставило людей поверить, что они могут извлечь политическую мудрость из собственного сознания. Не удивительно, что выведение законов из абсолютных принципов отняло у них так много энергии. Американская политическая мысль должна была жить за счет своего капитала. В законничестве она нашла проверенный корпус правил, из которых могли быть сплетены новые правила без использования данных опыта. Их формулировкам была придана столь курьезная сакральность, что внимательный иностранный наблюдатель не мог не подивиться контрасту между динамикой практической энергии американцев и статической теоретичностью их общественной жизни. Эта непоколебимая любовь к твердым принципам была единственным известным путем достижения самодостаточности. Но это означало, что общественные мнения о внешнем мире любого сообщества состояли, в основном, из нескольких стереотипных образов, организованных в систему (pattern), выведенную из их правовых и моральных кодексов и оживленную чувствами, пробужденными местным опытом.
Так демократическая теория, начав с прекрасного, по своей сущности, восприятия человеческого достоинства, в силу отсутствия инструментов познания окружающей реальности была вынуждена откатиться назад, к мудрости и опыту, который смог накопить в течение своей жизни избиратель. Господь Бог, согласно Джефферсону, сделал души людей «своим особым хранилищем подлинной и крепкой добродетели». У этих избранных людей, живших в самодостаточном окружении, все события разворачивались непосредственно перед глазами. Им не были нужны гарантии надежности источников информации, поскольку те являлись очевидными и равно доступными для всех. Не было также необходимости беспокоиться о конечных критериях правдивости информации. В самодостаточном сообществе человек допускал или, по крайней мере, мог допустить единообразный моральный кодекс. Следовательно, единственным местом, где могли существовать различные мнения, было логическое применение принятых стандартов и принятых фактов. Поскольку мыслительная способность была также вполне стандартизирована, ошибка в рассуждениях становилась предметом всеобщего обсуждения. Отсюда следовало, что истина достигалась путем свободного движения в ограниченных рамках. Данное сообщество могло воспринимать поступавшую информацию, не требуя доказательств. Свои кодексы оно передавало через школу, церковь и семью. А главной целью воспитания ума являлась способность делать заключения на основании посылок, а отнюдь не способность формулировать посылки.
Глава 18
Роль силы, патроната (patronage)[308] и привилегии
«Произошло то, чего следовало ожидать, — писал Гамильтон. — Меры со стороны Соединенных Штатов не были приняты; нарушения со стороны каждого из штатов постепенно, шаг за шагом, достигли апогея, что в конце концов затормозило государственное управление и привело к ужасному его состоянию… [поскольку] в нашем случае для полного осуществления каждой важной меры, которая исходит от Соединенных Штатов, в условиях конфедерации необходима согласованность тринадцати различных суверенных воль». Как же могло быть иначе, вопрошает он, если «Правители соответствующих членов Соединенных Штатов… сами оценивают адекватность принимаемых мер. Они рассматривают соответствие предложений или требований своим непосредственным интересам или целям; учитывают явные преимущества и неблагоприятные для себя моменты, связанные с принятием данных мер. Они смотрят на эти меры с подозрением и озабочены местными проблемами, не опираясь при этом на знание общей ситуации в стране и принципов государственного управления, столь необходимое для правильного суждения. К тому же, они очень привержены местным целям, которые не могут не привести к заблуждению. Точно такой же процесс, вероятно, повторяется в каждой части этого органа. И выполнение планов, составленных советами как целостными объединениями, всегда находится в зависимости от интересов и полномочий плохо информированных и полных предрассудков мнений каждого участника совета. Те, кто хорошо знаком с работой народных ассамблей, кто видел, как при отсутствии внешнего давления обстоятельств бывает трудно подвести их к принятию единодушных решений по важным вопросам, легко поймут, насколько сложно вдохновить несколько таких ассамблей, заседающих на значительном расстоянии друг от друга и в разное время, а также находящихся под впечатлением от различных событий, на длительное сотрудничество с общими взглядами и едиными целями»[309].
Продолжавшиеся в течение десяти лет яростные споры в конгрессе, который, согласно Джону Адамсу, «был только дипломатической ассамблеей»[310], послужили вождям войны за независимость «полезным, но горьким уроком», поскольку показали, что происходит, когда ряд замкнутых сообществ заключен в одной среде. Таким образом, когда они отправились в Филадельфию в мае 1787 года, объявив своей целью пересмотр Статей Конфедерации, у них уже сложилось резко отрицательное отношение к фундаментальной посылке демократов XVIII века. Они не только встали в сознательную оппозицию к демократическому духу своего времени, будучи убежденными, по словам Медисона, что демократии «всегда представляли собой зрелище бурной стихии разногласий и споров». Но также, если брать внутреннюю политику государства, эти лидеры были полны решимости создать противовес идеалу самоуправляющихся сообществ в рамках самодостаточного окружения. Они прекрасно видели коллизии и неудачи анклавной демократии, при которой люди стихийно управляют делами. Проблема в их понимании заключалась в том, чтобы восстановить управление (government)[311] в противовес демократии. Они понимали управление как возможность самовластно принимать государственные решения и продвигать их в народ. А демократия, по их мнению, представляла собой отстаивание своих требований на самоопределение местными сообществами и различными классами в соответствии с текущими интересами и целями.
