Таково, Магда, мое проклятие. Наше проклятие. Оно меня погубило. Я теряла голову от желания и бежала за мужчинами. Я лишилась работы. Никто не хотел меня нанимать. Домовладелец отказал мне от квартиры. Чтобы выжить, мне пришлось продавать свое тело. А из-за Мергеша ни один клиент не приходил ко мне дважды. Побыв со мной один раз, мужчины больше ко мне не приближались: они ничего не помнили про меня, лишь смутно припоминали что-то ужасное, связанное с нашей встречей. Вскоре весь Будапешт меня презирал. Ни один врач мне не верил. Даже известный психиатр Шандор Ференци не мог мне помочь. Он сказал, что у меня воспаленное воображение. Я клялась, что говорю правду. Он потребовал вещественных доказательств, свидетелей. Но откуда мне было взять доказательства? Переспавшие со мной мужчины не помнили ни меня, ни сон. Я сказала Ференци, что он получит доказательство, если проведет со мной вечер и увидит все своими глазами. Я пришла к нему за помощью, потому что слышала, что он практикует «поцелуйную терапию», но он не пожелал воспользоваться моим приглашением. Наконец я отчаялась и уехала в Нью-Йорк, надеясь вопреки всякой надежде, что Мергеш не сможет пересечь океан.
Остальное ты знаешь. Через год я зачала тебя. Кто твой отец — я не знаю. Теперь ты знаешь, почему. И еще ты теперь знаешь, почему я не держала тебя при себе, почему отослала в закрытую школу. Зная все это, ты должна решить, что будешь делать, когда закончишь учебу. Конечно, ты всегда можешь приехать ко мне в Нью-Йорк. Что бы ты ни решила, я буду по-прежнему ежемесячно посылать тебе деньги. Больше я никак не могу тебе помочь. Я и себе не могу помочь.
Твоя мать Клара
Артемида бережно сложила письмо, сунула обратно в конверт и посмотрела на Эрнеста.
— Теперь ты знаешь про мою бабушку. И про меня.
Эрнеста заворожила эта невероятная история, зачаровал пряный запах китайских блюд, доносившийся со стола. Все время, пока Артемида читала, Эрнест украдкой поглядывал на пар, идущий от остывающих контейнеров, но, хоть и умирал с голоду, выдержал приличия и не стал есть. Теперь уже можно. Он передал Артемиде ростки гороха и вонзил палочки в говядину с пятью сортами грибов.
— Артемида, а что было с твоей матерью? — спросил он, удовлетворенно жуя чуть хрустящий, удивительно сочный гриб.
— Она пошла в монастырь, но через несколько лет ее выгнали за ночные похождения. Тогда она занялась тем же промыслом, что и бабушка. Она отослала меня в школу, а когда мне было пятнадцать лет, покончила с собой. Это письмо отдала мне бабушка; она пережила мою мать на двадцать лет.
— А средство, о котором говорил Мергеш — чтобы загладить вину — вы выяснили, что он имел в виду?
— Мать и бабушка ломали над этим голову много лет, но так и не разгадали загадку. Бабушка пошла к другому врачу, доктору Бриллу, известному нью-йоркскому психиатру. Но он решил, что у нее утрачена связь с реальностью. Поставил ей диагноз «истерический психоз» и посоветовал лечиться покоем по методу Вейра[26] — провести год-два в психиатрической лечебнице, в постельном режиме. Если принять во внимание состояние финансов моей бабушки и природу проклятия Мергеса, кажется, это у доктора Брилла была утрачена связь с реальностью.
Когда Артемида начала убирать посуду, Эрнест остановил ее:
— Успеем еще.
— Эрнест, — сказала Артемида напряженным, высоким голосом, — может быть, теперь, когда мы поужинали, ты захочешь пойти со мной наверх.
Она помолчала и добавила:
— Ты теперь знаешь, что я не могу удержаться, чтобы не попросить об этом.
— Извини, — сказал Эрнест, поднимаясь и направляясь к двери.
— Ну хорошо, до свидания, — крикнула ему в спину Артемида. — Я все понимаю. Только не извиняйся. Ты не виноват.
— Что ты понимаешь? — спросил Эрнест, оборачиваясь в дверях. — Куда я, по-твоему, иду?
— Ты намерен убраться как можно дальше. И тебя можно понять. Я знаю, почему ты уходишь. И не виню тебя.
— Видишь, Артемида, я же тебе говорил, что ты не все знаешь. Я ухожу лишь на двадцать футов — к машине, за сумкой.
Когда он вернулся, Артемида наверху принимала душ. Эрнест убрал со стола, упаковал оставшуюся еду, взял сумку и пошел наверх.
Следующий час в спальне доказал одно: грибы ни при чем. Все было так же, как и в прошлый раз. Жаркий, пышный блуд, кошачье вылизывание, чувственный язык, фейерверки, медленно нарастающие до пиротехнической кульминации, взмывающие римские свечи, рев гаубицы. За несколько секунд перед Эрнестом промелькнули все прошлые оргазмы его жизни: годы выплескиваний в елозящую ладонь, в полотенца, в раковины, потом — череда пышногрудых любовниц, прекрасных сосудов утешения, в которые он изливал заботы своей жизни. Благодарность! Благодарность! А потом чернота — он провалился в мертвый сон.
Эрнеста разбудил вой Мергеша. Комната опять затряслась; снова раздались скрежет и царапание в стену дома. Страх шевельнулся у Эрнеста в душе, но он быстро встал с кровати, энергично встряхнул головой, сделал глубокий вдох, спокойно открыл окно, выглянул и крикнул: «Мергеш, сюда. Побереги когти. Окно открыто.»
Вдруг воцарилась тишина. И Мергеш впрыгнул в комнату, изодрав по дороге тонкие льняные занавески. Шипя, с поднятой головой, с горящими красными глазами, с выпущенными когтями он кружил вокруг Эрнеста.
— Мергеш, я тебя ждал. Может быть, присядешь?
Эрнест сел в массивное каповое кресло из красного дерева рядом с ночным столиком, за пределами которого простиралась темнота. Кровать, Артемида и остальная часть комнаты исчезли.
Мергеш перестал шипеть. Он поглядел на Эрнеста. С клыков капала слюна, все тело напряглось.
Эрнест полез в сумку.
— Может, съешь чего-нибудь? — спросил он, открывая заблаговременно принесенные наверх контейнеры, оставшиеся с ужина.
Мергеш подозрительно заглянул в первый контейнер.
— Говядина с пятью сортами грибов! Ненавижу грибы. Потому она их всегда и готовит. Грибное рагу! — Эти слова он произнес насмешливо, нараспев, потом повторил: — Грибное рагу! Грибное рагу!
— Ну, ну, — произнес Эрнест успокаивающе и монотонно, как иногда говорил на терапевтических сессиях. — Давай я выберу для тебя кусочки мяса. Прости меня, пожалуйста! Я мог взять целую запеченную треску. Или утку по-пекински. Даже фрикадельки по-хунаньски. Или свинину «шу мей». Или курицу со свининой. Или говядину «минь». Или…
— Ладно, ладно, — рявкнул Мергеш. Он ринулся на кусочки говядины и проглотил их одним махом.
Эрнест продолжал на той же ноте:
— Или ассорти из даров моря, или соленые креветки, или целого жареного краба, или…
— Мог бы, мог бы, мог бы, но ведь не взял же! А если бы и взял, так что? Что ты думаешь? Что загладишь зло остатками от обеда? Что я куплюсь на черствые объедки? Что я просто голодный зверь?
Мергеш и Эрнест молча глядели друг на друга. Потом Мергеш кивнул на контейнер с рулетиками из курицы с кинзой в чашечках из салата.
— А это что?
— Рулетики из курицы. Очень вкусно. Давай я тебе выберу курицу.
— Не надо, оставь, — сказал Мергеш, выбивая контейнер из рук у Эрнеста. — Я люблю зелень. Я из рода баварских травоедов. Нынче трудно найти хорошую траву, не пропитанную собачьей мочой.
Он сожрал курицу с кинзой и дочиста вылизал салатные чашечки.
— Неплохо. Так значит, ты мог взять жареного краба?
— Жаль, что не взял, но я и так набрал слишком много мяса. Оказалось, что Артемида — веганка.
— Веганка?
— Да. Это вегетарианцы, которые вообще не едят животных продуктов, даже молочных.
— Значит, она не только проклятая убийца, но еще и дура. И еще раз скажу — ты тоже дурак, если думаешь загладить вину, ублажая мой желудок.
— Нет, Мергеш, не думаю. Но я прекрасно понимаю, почему ты подозрительно относишься ко мне и к любому, кто подходит к тебе по-дружески. У тебя была нелегкая жизнь.
— Жизни, а не жизнь. Я прожил восемь, и все без исключения кончились одинаково — несказанной жестокостью, убийством. Погляди на последнюю! Артемида меня убила! Посадила в клетку и как ни в чем не бывало кинула ее в реку, и смотрела, как я медленно погружаюсь, пока вонючая дунайская вода не закрыла мне ноздри. Последнее, что я видел в той жизни — ее торжествующий оскал, в то время как мой последний вздох поднимался пузырьками на поверхность. А ты знаешь, в чем было мое преступление?
Эрнест покачал головой.
— В том, что я кот.
— Мергеш, ты не обычный кот. Ты необыкновенно умный кот. Надеюсь, я могу говорить с тобой откровенно.
Мергеш, вылизывая контейнер из-под куриных рулетиков, рыкнул в знак согласия.
— Я должен сказать тебе две вещи. Во-первых — конечно же, ты понимаешь, что тебя утопила не Артемида. Это была ее бабушка Клара, которая уже давно умерла. Во-вторых…
