Детским психологам пришлось бороться за свободу проявления чувств ребенком. Пришлось учить родителей разумно подходить к этой свободе, потому что мы не можем ради свободы самовыражения допустить физически вредное или опасное поведение. Однако, даже став взрослыми, мы и себе и другим позволяем лишь очень небольшие Отклонения.
Чувства становятся респектабельными
Романтический влюбленный является великолепным исключением из всего этого. В любви чувства не нуждаются в отрицании. В любви мы позволяем себе отчетливо осознавать их. Мы живем ими, усиливаем их, культивируем и, конечно, выражаем — перед любимой, друзьями, а если выразить их не перед кем, перед самим собой. Влюбленным позволено также разговаривать с собой, не бросив ни тени на уверенность в своей разумности.
Когда влюбленный выражает свои чувства, сами чувства становятся более респектабельными. Мы очарованы их выражением и, возможно, даже испытываем ностальгию. Когда выражаются другие чувства: гнев, враждебность, горе, мы считаем их угрожающими. Но не любовь. Когда в комнате, полной народа, мы видим двоих молодых людей, которые, не отрываясь, смотрят друг на друга, не замечая присутствия остальных, мы улыбаемся теплой доброй улыбкой. Мы можем подумать, что это у них пройдет, что это можно рассматривать как скоротечный недуг, мы можем цинично рассуждать об исходе, но мы не отвергаем это чувство. Напротив, оно нам нравится.
Романтическая любовь дает нам еще одну свободу — свободу быть неловким и неумелыми. Если мы страдаем от сознания своей неадекватности в каком-то аспекте жизни — а у кого нет такого ощущения? — мы часто перегибаем палку, и наше поведение становится неловким, необычным и неуместным. В романтической любви все это считается разрешенным. Влюбленный может метаться, произносить напыщенные тирады, запинаться о собственные ноги, натыкаться на мебель, забывать здороваться или прощаться, забывать о делах и встречах, делать бессмысленные замечания — короче говоря, выглядеть дураком в тысячах ситуаций, и мы его не обвиним.
Знаменитый глупец от любви — герой пьесы Ростана «Сирано де Бержерак». Огромный нос Сирано делает его стеснительным. Так что же, он старается скрываться от всех, прятаться? Напротив, изо всех сил старается быть заметным. Носит на шляпе большой белый плюмаж, становится великолепным фехтовальщиком и постоянно провоцирует дуэли, в которых может продемонстрировать свое мастерство. Он становится знаменитым хвастуном и спорщиком. Но когда влюбляется в Роксану, не смеет ухаживать за ней из страха быть отвергнутым. Вместо этого он поручает изливать весь свой пыл красивому, но недалекому Кристиану. Он делает это великолепным литературным стилем, и поскольку Роксана способна оценить поэтически выраженные романтические чувства, Кристиан ее завоевывает.
Несмотря на всю нелепость Сирано, мы его любим. Даже Роксана его любила, что становится ясно в последней сцене, когда он умирает, а она целует его на прощание.
Третья свобода, которую дает романтическая любовь, это свобода от рассудительности. Романтическая любовь не критична и не разумна. Это бегство от ума и расчета. Любящий следует за своими чувствами. Он поступает в соответствии с ними, и в то же время у него есть полное оправдание. Это не его выбор, не его воля определяет путь. Он — беспомощная жертва сил, которые сильней его, сил любви. Обладая таким великолепным оправданием, он наслаждается собой и своими чувствами.
Романтический влюбленный снисходителен к себе, как кошка. Кошка не ласкает вас; когда она о вас трется, она ласкает себя. Так же поступает и романтический влюбленный. Он считает, что влюблен в свою избранницу, но чаще он влюблен в любовь; он наслаждается своим состоянием влюбленности, погружается в радости романтической любви.
Объектом этой любви кажется возлюбленная, но чаще он любит образ, который сам же проецировал на возлюбленную, как на экран. Он влюблен в собственное создание, которое является частью его самого.
Если бы он видел в возлюбленной личность, какой она на самом деле является, ему пришлось бы использовать свой разум и способность рассуждать. Он задумался бы над тем, хорошо ли она держится, способна ли удовлетворить его потребности, сможет ли дать ему тот тип общества, который ему нужен. Он даже подумал бы, хорошей ли матерью она станет для его детей.
В романтической любви он свободен от здравого смысла и рассудительности. Сантаяна описывает романтического любовника свободным, как воздух, вольным «любить то, что воображает, и преклоняться перед тем, что создает», перед собственным произведением искусства. И справедливо добавляет, что «романтическая любовь — на девять десятых любящий и только на одну десятую — объект любви».
Добавьте к этому возбуждение и драматичность, потому что романтическая любовь всегда драматична. Влюбленность уводит нас из мира банальностей, из рутины повседневности и помещает на американские горки. Мы взлетаем и опускаемся, парим и падаем. В любви мы часть жизненной драмы. Мы не можем планировать, заглядывать вперед. У нас нет сценария, каждую сцену мы играем с листа, потому что совершенно очевидно, что чувства нельзя планировать, эмоции движутся непредсказуемым курсом. Молчание, пауза, ударение в слове или слоге способно вечер сделать из радостного мрачным и наоборот. Вся разница в том, говорит ли любимая «да» или «ДА!»
Драма становится лучше в ретроспективе: воспоминания о возлюбленной слаще ее присутствия. Многие влюбленные предпочитают меньше времени проводить с возлюбленной и больше мечтать о ней, вспоминая последнюю встречу и предвкушая предстоящую. Когда влюбленные вместе, они много времени проводят молча, глядя друг на друга. А если разговаривают, то вполне вероятно, что, если кто-нибудь из них скажет что-то разумное, соответствующее реальности, драма будет уничтожена, чувства оскорблены и встреча закончится ссорой.
Литература, в которой описана романтическая любовь, объясняет, почему это так. Обычно описываются мечты о возлюбленной и очень мало говорится о времени, проведенном с ней. Сколько времени на самом деле провели вместе Ромео и Джульетта? Великая любовь Данте к Беатриче выросла из тридцати секунд, когда он на самом деле ее видел, однако поэт мечтал о ней всю жизнь. Дороти Паркер[64] в небольшом романтическом рассказе описывает молодую женщину, страдающую от безответной любви. Героиня берет такси и едет в центр города не для того, чтобы увидеть мужчину, которого любит, а просто чтобы объехать квартал, в котором он живет, и подумать о нем. Это причиняет ей боль, и она страдает, однако читатель ее понимает и сочувствует ей.
Во всем этом проявляется действие некоего механизма, который психологи называют процессом идеализации. Если выразиться просто и резко, это форма сексуального преувеличения. Влюбленный переоценивает и преувеличивает красоту, добродетель, качества возлюбленной. Он не делает точной, рациональной или зрелой оценки объекта своей любви; его оценка тороплива, преувеличена и, скорее всего, полна ошибок.
И аналитики предполагают, что, когда мы романтически влюбляемся — без обдумывания и рассудительности, не пытаясь установить, каков на самом деле объект нашей любви, — мы в итоге создаем укрытие, убежище для своей сексуальной цели, а цель эта в основном нарцисстическая. Объект любви для нас и есть такое убежище.
Как мы уже отмечали, в детстве мы прежде всего влюбляемся в себя как в единственный источник удовлетворения, а затем любим пищу, руку, которая нас кормит, родителя, которому принадлежит эта рука. Постепенно ребенок начинает любить родителей и других людей, но в своей основе его любовь еще младенческая, нарциссти- ческая; он любит родителей и других людей за то, что они о нем заботятся, предоставляют ему удовольствия и комфорт. Он еще не думает об их счастье и благополучии, только о своем собственном. В основном его любовь — это любовь к себе.
В ранних разновидностях любви он чувствует потребность в представителе противоположного пола, но его способность к любви еще очень незрелая. В своих ранних отношениях он по-прежнему в основном любит себя. Он любит состояние влюбленности. Молодой влюбленный по-прежнему погружен в снисходительность и любовь к самому себе, его интересуют собственные эмоции, собственные любовные радости и страдания. Его, по существу, не интересуют чувства возлюбленной, вернее, интересуют лишь в том отношении, в каком они затрагивают его чувства. Ему не интересно знать, какая она на самом деле; больше реальной девушки ему нравится созданный им самим ее образ.
