Истерия
Прежде чем продолжить рассмотрение проблемы сознания, нам придется ненадолго остановиться на проблеме истерии. Как мы скоро увидим, она имеет важное значение для нашей темы. Фрейд и Брейер начинали с истерии. Психоанализ начинался как лечение истерии. Открытие бессознательного и аутентификация истерии взаимозависимы и теоретически, и исторически. Отметим, что истерия, столь долго считавшаяся исключительно женской болезнью, составляет условие, которое привело к возникновению анализа. Следует обратить внимание и на существующее по сей день своеобразное сочетание женщин, истерии, сексуальной фантазии и анализа: доминирование женщин в анализе; женщина как доминирующий источник материала для «истории болезни»; аналитик и его «отслеживание» женщин; сексуальные фантазии как предполагаемая причина истерии; фантазии переноса как предполагаемая причина возникновения психоанализа* (во всех своих работах Пьер Жане возражал против идеи базирования истерии на ее сексуально-эротических феноменах; по его мнению, они не этиологичны с Шарко и Фрейдом является главным автором работ по истерии. Он предпринял попытку освободить истерию от мизогении (женоненавистничества), отводя ей менее значимую, симптоматическую роль (тогда как Фрейд выдвигал ее на передний план). Тем не менее поскольку Жане рассматривал истерию как abaisse-ment du niveau menial (снижение умственного или ментального уровня), он далее стал рассматривать ее как неполноценность функционирования, хотя и не как специфически женскую неполноценность. Юнг заимствовал у Жане ряд идей и нередко особо ссылался на понятие abaissement du niveau menial (снижение ментального уровня) и неполноценную часть функции. В этих состояниях ума, иногда называемых истерическими, имеет место мистическое соучастие с окружением и коллективным бессознательным. К сожалению, в том виде юнгианского анализа, который теперь широко практикуется, abaissement (снижение) и неполноценность ассоциируются с красным фрагментом архе-типического спектра — с эмоцией, общественной и физической жизнью; поэтому неполноценный аспект функции считается неполноценным и в ценностном смысле). Какой архетип лежит в ос нове истерии? Какое Wellanschauutung какой сверхчеловеческой силы проявлялось в конце прошлого века в событиях, называвшихся рассеянностью и трансом, arc de cercle*(драматическое изгибание франц.), религиозным эротизмом, трансформациями психического в тело — событиях, которые внезапно появлялись и столь же внезапно исчезали? (Даже египтяне считали истерию женским недомоганием.)Как сказал Фрейд в некрологе о Шарко: «Это самое загадочное из всех нервных заболеваний (до сих пор не найдена приемлемая точка зрения, с которой врачи могли бы рассматривать его) приобрело в то время дурную репутацию, которая распространилась на врачей, лечивших этот невроз. Согласно общему мнению, при истерии могло произойти все что угодно; истерикам абсолютно не верили. В первую очередь, работа Шарко вернула субъекту чувство до стоинства; постепенно люди отказались от насмешливого отношения, на которое могла рассчитывать истеричка, рассказывая свою историю; она перестала быть симулянткой»* (менее благоприятный отзыв о Шарко дал другой его ученик)Что же происходило? «Болезненный аффект, плач визг, несвязная речь», — как говорит Фрейд. Слово «истерия» впервые появляется в трактате Гиппократа «О болезнях женщин». В письме Демокрита, адресованном «Гиппократу», которое цитировалось еще в XVII в. Сайденхэмом в знак сочувствия к аналогичной неприятности, матка объявляется «причиной 600 бед и неисчислимых страданий»** (в корне слова hyster, как я обнаружил, содержится любопытная связь женского с неполноценным. В греческом языке hysteria означает «чрево» или относится к яичникам (как в трактатах Аристотеля История животных \ Размножение животных). Hysteros означает «последний» и во многих своих комбинациях относится к последней позиции по месту (например, позади), по времени (например, приходящий следующим или вслед) и по качеству (например, подчиненный). ЛидделлиСкотт (A Greek-English Lexicon, 9th ed.Oxford, 1968.P. 1905b-1906a) посвящают hysterosn многообразию ее форм большую статью, которая включает следующие значения: приходить «слишком поздно», отставать, быть «медлительным», демонстрировать «нехватку», «недостачу», «нужду», «дефицит», «неполноценность». По их мнению, Платон знал об этой двойной возможности, когда во фрагменте, посвященном чреву [TnMeft=Timaeus 91C], использует различные смысловые оттенки слова «вторая женщина». Согласно «Лексикону», общий этимологический корень обеих идей (чрево и неполноценность) находится в санскритском ud, «вверх» вместе с его сравнительными формами «выше» или «более высокий» (в значении «последний»); в психологическом отношении они относятся к чреву, яичникам, брюху (также производным от санскритского корня). Сайденхэм утверждал, что одна из его шести пациенток была истеричкой. В качестве болезни утробы {греч. hysteria) истерия могла быть только у женщин. Платон объясняет это следующим образом: «То, что называется матрицей или чревом, живое существо внутри них с желанием рождения ребенка, оставленное на неподобающе долгое время бесплодным, сердится, огорчается и, скитаясь по телу, преграждая дыхательные каналы и тем самым препятствуя дыханию, доводит страдалицу до крайнего страдания и вызывает различные расстройства». Чрево воспринимается как самодвижущееся, возможно, автономное и поэтому как «живое существо» (Cornford) или «животное» (Jowett и Taylor). Истерия была эффектом жаждущего животного в женщине. Она была болезнью, при которой автономное животное доминирует в человеке, отсекая женщину от рпеита, дыхания, духа и низводя ее до уровня животного начала ее чрева. Первая английская работа по истерии была напечатана в 1603 г. Эдвардом Джорденом, знатоком черной магии при дворе Джеймса VI в Шотландии. Его книга «A Brief Discourse of a Disease Called the Suffocation of the Mother» служит водоразделом, отделяющим древний предрассудок, называвшийся одержимостью, от современного предрассудка, который называется истерией. Он даже поднял область болезни от яичника до мозга. Более того, он перенес сам вопрос из области иррационально-религиозной проблемы в область светского объяснения. Приведем суждение д-ра Эстер Фишер-Хомбергер, цюрихского специалиста по истории медицины, на чьей статье «Hysterie und Misogynie» базируется данный раздел: «Когда диагностируется истерия, значит, до мизогении (женоненавистничества) рукой подать». Женская неполноценность принимает новый оттенок, когда истерия переходит в компетенцию светской науки. Теперь колдунья становится пациенткой, причем не злой, а больной. Психиатрическая защита не избавляет от зла, а лишь перемещает его в сферу светской терминологии. Женоненавистничество не меняется; оно сохраняется в новой форме. Природу женщины все еще обвиняют, и даже в большей мере. Этиология заключена не в сатанинских силах, а в ее собственном чреве, в женской структуре как таковой. Ее физиология несовершенна. В конечном счете колдунью мог спасти Бог. Ее женское достоинство можно было восстановить посредством веры. В действительности для средневекового подхода к истерии причина болезни преимущественно носила религиозный характер, она знаменовала кризис веры. «Malleus Malefica-rum» (1494) объясняет происхождение слова femina от fe (вера) и minus (меньше): женщина имела меньшую веру, чем мужчина, что напоминает не только все, что нам довелось узнать о женской неполноценности, но и о повторяющемся вопросе «Имеет ли женщина душу?» Диагноз истерии претерпел немало злоключений, о которых мы здесь не станем излагать, но «истеричка» и «колдунья» всегда были связаны. Например, во французской психиатрии XIX в. при клинических демонстрациях истерии применялся древний способ проверки колдуньи — в нее втыкали шпильки и иглы. Хотя французы и распознавали истерию у мужчин, она главным образом была женским недугом. Она преимущественно относилась к женщинам даже тогда, когда Жорж и Бруссэ стали рассматривать ее как заболевание нервной системы, а не только матки. Кроме того, порицалась физиологическая неполноценность: «…к истерическим реакциям склонна только не сформировавшаяся, неразвитая нервная система»*. Ввиду повторяющихся фактов заболеваний истерией среди женщин сама их частота послужила аргументом для соединения в XIX в. эволюционных представлений с теорией женской неполноценности, которое достигло кульминации в работах Мебиуса. Слабость веры в «Malleus Maleficarum» теперь стала слабостью физического строения, врожденным психофизиологическим дефектом, слабоумием. Этот дефект физического строения особенно связывался с сексуальностью женщины. Менее ста лет назад, примерно в то время, когда Фрейд занимался у Шарко в Париже, Райхер при лечении истерии (в Салпетриере) обращал основное внимание на яичники. Были изобретены механические приборы для их сдавливания или замораживания. В Германии Хегар (1830–1914) и Фридрих (1825–1882) применяли более радикальные методы, включая оварэкто-мию и каутеризацию клитора. Как и во времена Платона, источник истерии по-прежнему искали во чреве женского тела, на которое и обрушились все хирургические вмешательства".В период, предшествовавший Первой Мировой войне, между французской и немецкой психиатрией шла битва, которая базировалась на статистических данных по частоте заболеваний истерией. Вообще говоря, немецкоязычная психиатрия противилась мнению о том, что истерия может быть мужской болезнью, приводя в качестве доказательства низкую частоту случаев истерии среди мужчин. Если бы французы зафиксировали более высокую частоту таких случаев среди мужчин, то это было бы следствием того, что французские мужчины более истеричны, т. е. менее пригодны для выживания, более вырождены. Хотя уже в 1931 г. Фрейд и написал, что истерия «характеристически женская» болезнь, тем не менее именно благодаря ему понятие мужской истерии было перенесено из Парижа в Австрию. Он принес в немецкий язык Шарко и Бернхайма, что было довольно опасным мероприятием в то время, когда на повестке дня стояли вопросы расы, нервной дегенерации и национального характера. Мы вскоре вернемся к этому вопросу. Хотя истерия и была болезнью, тем не менее она казалась порождением зла, так как ее психиатрические описания указывали на моральную неполноценность истерички. В 1866 г. Дж. Фалрет рассматривал истерию как моральное безумие: «Одним словом, жизнь истерички ест» не что иное, как одна непрестанная ложь». Гризингер пишет о «склонности истериков обманывать и лгать — чертах несомненной зависти, большей или меньшей недоброжелательности». В 1893 г. Крепелин назвал истерика «виртуозом эгоизма» и довольно «безжалостным». Он высказал мнение, что истерия является формой болезни неразвитой, наивной души, которая для мужчин была психопатическим расстройством, но «Истерия женщин скорее согласуется с естественным направлением развития; при некоторых обстоятельствах она означает пребывание на детском уровне». Можно заметить, что Мебиус не был одинок. Крепелин, возможно, заимствовал у него нечто большее, чем термины «экзогенное» и «эндогенное». (Мебиус, вероятно, действительно оказал влияние на представления Крепели-на об истерии; в его учебнике в первой сноске на литературу по истерии [Р. 1547] упоминается Мебиус). В своем учебнике 1910 г. Дюбуа говорит, что ученый как разумный мужчина никогда не может стать истериком; истериками могут стать только те мужчины, которые проявляют умственную слабость, детские эмоции, женскую эмоциональность. Экскурс в область истерии имел два важных момента. Во-первых, он содержит предостережение: caveat emptor(качество на риск покупателя лат.). Остерегайтесь, услышав психиатрический диагноз «истерия»; как и упомянутый выше мазохизм, это показательный случай. Не следует недооценивать влияние Крепелина. Его психиатрия не относится исключительно к сфере злобы дня, Zeitgeist (дух времени нем.); его диагноз отражает великую женоненавистническую традицию, которую мы только что рассматривали. У Крепелина описание истерии все еще содержит отзвуки описания колдуньи. Более того, в разгар Первой Мировой войны Крепелин опубликовал восьмое издание своего четырехтомного учебника, который на протяжении тридцати лет был основным, написанным на немецком языке руководством по психиатрии, быть может, самой главной книгой за всю историю современной психиатрии. Книга имеет отпечаток общего фона — военных событий и указывает на идеи, которые вошли в следующий период истории, в наше время и наши войны. В главе, посвященной истерии, Крепелин говорит следующее: «Нередко полагают, что романские и славянские народы выказывают большую склонность к истерическим заболеваниям, чем германцы. Учитывая повышенную возбудимость и страстность романских народов и несомненную эмоциональную мягкость славян, сопоставимых с более спокойным и рассудительным нравом германцев, это мнение следует признать возможным. Евреи, у которых длительное время доминировали браки между кровными родственниками, также легче поддаются истерии». Вторая причина моего экскурса в область истерии связана с центральным моментом нашей темы. Выше я задал вопрос: "Какой архетип лежит в сфере истерии? Какое мировоззрение какой сверхчеловеческой власти там проявляется?" Если бы мы нашли ключ к пониманию истерии, мы смогли бы раскрыть не только вопрос этого синдрома, но и более глубокие причины, по которым этот синдром столь тесно связан с (а) мужским женоненавистничеством, (б) отказом признать необходимость истерии для аполлонического сознания, (в) открытием бессознательного и (г) физико-географическими характеристиками психоанализа. Поскольку истерия столь тесно связана с каждым из этих вопросов, она, быть может, сама является ключом. Если истерия таит в себе одновременно и загадку, и ключ к ней, тогда мы могли бы проникнуть в эту загадке найдя ключ к ней в ее собственном типе сознания. Имагинативный врач эпохи Возрождения, врач, наделенный к тому же и немалыми литературными дарованиями, уже открыл путь к решению этой загадки. В своем романе «Гаргантюа и Пантагрюэль» Рабле использует поразительное сравнение. Он говорит об истерических женщинах как о «вакханках в день вакханалий». Он говорит о связи между истерической женщиной и менадой. Итак, Дионис был вызван к жизни.
