И.С. Беритов определяет рефлекс как «реакцию одного органа или системы органов, произведенную центральной нервной системой в ответ на внешние или внутренние раздражения» [169] . Если подойти с точки зрения этого совершенно бесспорного определения рефлекса к описанному выше процессу, то мы найдем, что он представляет собой объединение многих рефлексов. Эти рефлексы осуществляют, координируют весь процесс – от начала до конца. Они взаимосвязаны отнюдь не механически, но образуют сложные иерархические системы, или «уровни». Они динамичны; даже врожденные рефлексы не являются стереотипными, но при определенных физиологических условиях они так же изменчивы, как и рефлексы индивидуально приобретенные [170] .
Может ли, однако, характеристика рассматриваемого процесса быть сведена к характеристике протекания этих рефлексов, их взаимосвязей и взаимозависимости? Очевидно – нет.
Для того чтобы увидеть это, достаточно изменить условия протекания процесса. Поместим паука в другую исходную позицию, заменим, например, как это было сделано в опытах Рабо, вибрирующее насекомое каким-нибудь другим вибрирующим телом; внесем, наконец, изменения в органы движения самого паука, например, лишим его одной из конечностей. Осуществляющие данный процесс рефлексы при этом соответственно изменятся. Вместе с тем этот процесс, рассматриваемый как деятельность, может оставаться тем же самым. Что же сохраняется в этом процессе? Сохраняется его общая направленность. Значит, характерным для деятельности является не то, каковы механизмы, посредством которых она осуществляется, а прежде всего то, на что она объективно направлена.
То, на что направлена деятельность, иногда обозначается термином «цель» (Кёлер, Тольман и др., у нас – Беритов). По ряду чисто теоретических соображений мы, однако, предпочитаем обойтись здесь без этого термина и заменить его другим, а именно, термином «предмет деятельности». Таким образом, предметом деятельности мы будем называть то объективное, на что она – положительно или отрицательно – направлена.
Этот термин – «предмет деятельности» – однако тоже имеет свои отрицательные стороны, благодаря которым он может породить недоразумения. Одну из этих отрицательных сторон мы оговорим заранее. Она заключается в том, что, как мы уже имели случай отметить, термин «предмет» двусмыслен: в обычном словоупотреблении он обозначает всегда нечто положительное и вещное. Здесь же мы употребляем этот термин в его более общем, философском значении. (Например, отношение как предмет мысли; музыка как предмет музыкального чувства и т. п.). Таким образом, говоря, например, о предмете деятельности читающего человека, мы будем подразумевать, конечно, не книгу как вещь, а постигаемое содержание ее и т. д.
Итак, деятельность существенно характеризуется через свой предмет и не может быть сведена к осуществляющим ее физиологическим (рефлекторным и иным) процессам. Это, конечно, отнюдь не значит, что существуют еще какие-то особые «чисто психические» механизмы или функции, которые ее осуществляют. Хотя деятельность и не есть физиологическая категория, однако, она, конечно, осуществляется физиологически и иначе осуществляться не может. Поэтому она необходимо предполагает наличие известной морфофизиологической организации, а если, с одной стороны, она ею лимитируется, то, с другой стороны – что еще важнее, – изменяясь и усложняясь под влиянием внешних условий, она сама создает необходимость дальнейшего развития органов и функций животных, происходящего в ходе естественного отбора по общим законам биологической эволюции [171] .
Мы должны сделать здесь еще одно предварительное замечание. Оно относится к разграничению понятий деятельности и поведения. Бихевиористы, введшие в психологию понятие поведения, также отличают поведение от осуществляющих его процессов. Они, однако, рассматривают их различие как различие целого и части; рефлекс – часть, реакция, поведение – целое. Эта точка зрения сохраняется в бихевиоризме и до сих пор. Изменилось лишь понимание характера отношения целого и части. Прежние атомистические («молекулярные») взгляды на поведение уступили свое место теории его целостности («молярности»), что, конечно, не могло изменить основного: общего объективистского и феноменалистического подхода к поведению. Не могло изменить этого подхода и приписывание поведению целенаправленности, так как сама цель (purpose) выступила в качестве имманентной его детерминанты (immanent determinant) и иначе с позиций бихевиористского «антиментализма» выступить не могла. Поэтому понятие «поведение», в сущности, сохранило свое первоначальное значение как понятие единственной психологической реальности: в пределах психологического анализа нет пути, нет перехода ни к поведению, ни от поведения. Что бы ни атрибутировалось поведению, оно остается так же безнадежно замкнутым в себе, как на противоположном полюсе субъективной психологии остается замкнутым в себе сознание [172] . Поэтому поведение, как и интроспективное изучение «чистых фактов сознания», в действительности есть лишь первоначальное установление явлений, которые еще не нашли своего раскрытия. И поэтому, хотя мы и сохраняем понятие «поведение», но мы сохраняем его лишь на правах чисто описательного.
Переходя к вопросу о психологических особенностях деятельности, мы, прежде всего, должны выяснить особенности ее предмета. Но мы уже знаем, в чем оно заключается: то конкретное свойство, на которое направлена деятельность, не совпадает с тем, что непосредственно отвечает биологической необходимости, необходимости сохранения и развития жизни животного. То, что, существенно характеризует предмет психической деятельности, есть, следовательно, не сами по себе воздействующие физические или химические свойства, но эти свойства в их отношении к другим, объективно связанным с ними свойствам, непосредственно существенным биологически.
Как же обозначить это отношение, характеризующее предмет деятельности животного? Этот вопрос оказался терминологически самым трудным. Все же его необходимо было решить. Не находя другого, более адекватного термина, мы назвали это отношение термином «смысл», хотя против этого термина и существует целый ряд возражений, аргументированных главным образом исторически, тем, что этот термин употребляется в идеалистической философии в совершенно другом его понимании. Однако за этот термин говорит целый ряд чисто фактических, исходящих из сути дела, соображений.
Итак, что же представляет собой то отношение, которое мы назвали термином «смысл»? Это и есть то отношение объективных воздействующих свойств, которому подчиняется деятельность субъекта. Значит, то отношение, которое мы обозначили термином «смысл», существует только там, где существует реальный деятельный субъект. Это очень важно подчеркнуть, потому что если мы абстрагируемся от этого, то мы немедленно утратим материалистическое понимание термина «смысл».
Признание существования смысла чисто объективных отношений потому и является идеалистическим, что в нем необходимо содержится скрытое признание существования субъекта. Признается, например, смысл процесса эволюции жизни, но так как в самом понятии смысла уже содержится представление о субъекте, то естественно, что это признание далее ведет за собой признание и некоего деятельного жизненного начала – «жизненного духа», витальной силы – «горме», «мирового разума» и т, д. Таким образом, понятие смысла приобретает то извращенное значение, которое исторически его скомпрометировало. Тем не менее мы не можем отказаться от этого понятия. Выбрасывая его из психологии, мы неизбежно оставляем эту науку системой знаний, не способных обобщить наиболее существенные для нее факты.
Итак, мы еще раз подчеркиваем, что смысл отнюдь не есть для нас нечто взятое абстрактно от реального субъекта, но это не есть для нас и категория чисто субъективная, т. е. категория, относящаяся к субъекту, рассматриваемому в абстракции, в его замкнутости и отдаленности от окружающего мира. Смысл в нашем понимании есть всегда смысл чего-то и для кого-то, – смысл определенных воздействий, фактов, явлений объективной действительности для конкретного, живущего в этой действительности субъекта.
Вводя понятие смысла в зоопсихологию, мы, естественно, должны его ограничить. Поэтому применительно к животным мы будем употреблять термин « инстинктивный смысл», имея в виду в дальнейшем противопоставить ему понятие сознательного смысла.
Является ли то отношение, которое мы назвали инстинктивным смыслом предмета деятельности, отношением постоянным? Разумеется, нет. Поскольку это есть отношение того воздействия или ряда воздействий, т. е. вообще предмета, на который направлена деятельность животного, к свойствам, отвечающим определенной биологической необходимости, то достаточно, чтобы изменилась эта необходимость (например, чтобы соответствующая потребность была удовлетворена), как произойдет изменение и этого отношения, т. е. того смысла, который имел для животного данный предмет.
