Нельзя сказать, что мошенник от природы страдает психопатией и совершенно не заботится о судьбе других людей. Скорее дело в том, что все мы в его глазах не заслуживаем уважения как человеческие существа. Каждый из нас – мишень, а не уникальная личность. Мы просто цифры в статистике: не полноценный индивидуум, а очередное «дело» в общем потоке. Психологи называют это «эффектом отдельной жертвы»: люди в целом больше сочувствуют отдельному индивидууму, чем их статистической совокупности. Если вас попросят, например, пожертвовать деньги для организации «Врачи без границ», вы, скорее всего, дадите меньше, чем если бы вас попросили сделать взнос на лечение восьмилетней девочки Анник из Эфиопии, страдающей от малярии. Казалось бы, в этом нет смысла, ведь организации нужно больше денег, чем одному человеку, и ваш вклад окажется более полезным, если вы пересмотрите размеры взносов, однако эмоциональная связь с отдельной жертвой, с которой мы как будто заочно знакомимся и можем идентифицировать себя, слишком сильна. Малышка Джессика из Техаса, упавшая в колодец в 1987 году, получила более 700 000 долларов благотворительных взносов. На лечение Али Аббаса, мальчика, пострадавшего во время военного конфликта в Ираке, за несколько дней собрали 275 000 фунтов. Даже в помощь собаке, которая осталась одна на борту корабля в Тихом океане, собрали около 50 000 долларов. Мы больше встревожены, больше эмоционально потрясены, больше сопереживаем, когда видим перед собой конкретное лицо, слышим одно имя. Сопротивляться этому порыву очень трудно. Даже мать Тереза как-то заметила: «Если я вижу толпу, я не действую. Если я вижу одного человека, я действую». Мошенник ставит этот принцип с ног на голову. Он должен рассматривать нас как однородную массу. Так он не будет чувствовать никаких угрызений совести, когда нужно будет порвать с нами или поставить заглушку – бросить нас на произвол судьбы и ускользнуть от властей, которые так и не узнают, что произошло.
В 2005 году психологи Дебора Смолл, Джордж Левенштейн и Пол Словик попытались преодолеть эффект отдельной жертвы с помощью чистой логики. В ходе четырех исследований они систематически объясняли участникам, что именно происходит у них в голове, когда они видят отдельную жертву и так называемую статистическую жертву. Затем они измерили, сколько денег каждый участник передавал благотворительной организации или физическому лицу. Результаты оказались весьма далеки от ожидаемых. Люди действительно начинали перечислять меньшие суммы отдельным жертвам – но отнюдь не из-за того, что направляли разницу в адрес благотворительных фондов (статистических жертв). Нет, они просто становились менее щедрыми в целом. Форма практически не имела значения: люди все равно, как правило, давали больше отдельным жертвам и меньше – статистическим. И если к отдельной жертве прилагались статистические данные – это Анник, она страдает от малярии, так же как 67 % тамошнего населения, или 61,4 миллиона человек, – пожертвования заметно сокращались.
Одно из объяснений невероятного успеха Розалес, позволившего ей так долго продолжать свое дело, заключается в том, что она ни на мгновение не задумывалась о тех, чьи репутации разрушала. Почему Хартцелл продолжал десятилетиями обманывать десятки тысяч человек: они были для него толпой, а не индивидуумами. Обманув человека, легко это логически обосновать, убедить себя, что он сам напросился. Нельзя обмануть по-настоящему честного человека, гласит поговорка. Конечно, это далеко не так, но при помощи разумного объяснения многое можно оправдать. Оно позволяет мошеннику разыграть аферу до конца и благополучно исчезнуть во мраке, порвав с жертвой и заставив ее молчать с помощью заглушки, если до этого дойдет дело. А потом продолжать игру снова и снова, отмечая каждое успешное завершение новым началом.
Но для самих себя мы не просто цифры в статистике. Наш взгляд на мир глубоко эгоцентричен и неразрывно связан с уверенностью, будто мы так же важны для окружающих, как мы важны для самих себя. Мы не можем постичь, что другим нет до нас дела, поэтому и держимся за свою репутацию. Мы думаем, что все вокруг подмечают наши малейшие движения, каждую мелочь, которую мы произносим, тончайшие изменения в поведении. Поэтому в конце концов наша озабоченность своей репутацией позволяет игре мошенника продолжаться снова и снова: разрыв и заглушка проходят с неизменным успехом. Мы молчим. И колесо снова поворачивается. Те же игроки. Те же жертвы. Те же уловки. Все это держится на нашей потребности видеть лучшее не только в мире, но и в самих себе.
Глава 10
(Подлинная) древнейшая профессия
Жулики и мошенники движут миром. Негодяи им правят.
Пол Остер
Бебе Паттен выглядела ослепительно: высокая и элегантная, в длинном платье из струящегося белого шелка, с розами в волосах. Она брала пример с лучших. Девочкой (тогда ее еще звали Бебе Харрисон) она училась с Эйми Семпл Макферсон – великой Сестрой Эйми – в Международном институте консервативного евангелизма. Теперь, стоя на сцене перед многотысячной толпой прихожан, она могла с уверенностью сказать, что превзошла свою наставницу. Она посадит дерево, сказала она. «Аминь», – ответили люди. Они соберут с него плоды, воскликнула она. «Аминь», – ответили люди. Она исполняла волю Господа. Она спасала грешников. И нет ничего страшного в том, что спасение имеет свою цену.
Внизу ее муж был занят сбором пожертвований. Она встретила Карла Томаса Паттена (сам он называл себя «К. Томас», и шутил, что буква «К» означает «касса») в Окленде, Калифорния. Паттен был высоким и крепким, весил почти 100 кг. Рядом с ним большинство мужчин выглядели жалко, он превосходил их если не ростом, то сложением. Он всегда тщательно одевался. Бебе нравилось это в мужчинах. Он обожал ковбойские ботинки ручной работы – только лучшие – и никогда не появлялся на людях без ковбойской шляпы и шелкового галстука-шнурка. У него была отменная деловая хватка – еще одна черта, которой Бебе восхищалась. Его отец был бутлегером из Теннесси, и, хотя сам Карл даже не закончил школу – его исключили за то, что он установил в подвале самогонный аппарат, – он всегда умел выйти сухим из воды. Даже когда его осудили на два года за то, что он перегонял в другие штаты краденые машины, он добился, чтобы судья отложил приведение приговора в исполнение. Когда он говорил, люди слушали. Ковбой из Теннесси, подумала Бебе, станет отличным проповедником.
Вскоре Фундаментальная пасторская ассоциация посвятила Паттена в сан. С тех пор дела пошли в гору. Десять лет религиозных собраний принесли чете Паттенов кругленькую сумму: сборы, предназначенные для разнообразных благотворительных миссий, по большей части оседали на их личных счетах. Теперь они наконец были готовы покончить с кочевой жизнью.
Прошло шесть лет с тех пор, как в 1944 году они поселились в Элм-Табернакле, одном из самых неблагополучных районов Окленда. Они начали с крошечной кафедры в местной церкви. В то время их последователи едва могли бы заполнить первые ряды. Но они проповедовали о вере, добре и истине. Люди услышали зов – или, скорее, прочитали одно из рекламных объявлений, которыми Томас неустанно забрасывал газеты. Он тратил от пяти до шести тысяч долларов в неделю, чтобы напомнить: «Зеленые пальмы! Хористки в белом! Музыка! Чудеса! Благословения! Исцеления!» Через несколько недель толпа уже не помещалась в церкви. Они перебрались в помещение Оклендского женского клуба. Но он вскоре стал слишком тесен, чтобы вместить всех желающих. За женским клубом последовал оклендский стадион, рассчитанный на восемь тысяч зрительских мест. Менее чем через пять месяцев, обогатившись на 35 000 долларов, они начали проводить собрания в здании Городского клуба. Горожане были исключительно благочестивы. Паттенам это нравилось. Здесь они найдут свой дом.
Бебе читала проповеди в апостольской пятидесятнической традиции. Пока она вместе со своей паствой переживала «изнурительные и эмоциональные схватки с дьяволом», Томас собирал деньги. Он был на прямой связи с Господом, и его спаситель всегда подробно рассказывал, чего они сегодня достигнут, с точностью до цента. Бернард Тэпер в своем очерке, опубликованном в New Yorker в 1959 году, вспоминал, как зычный голос Паттена разносился по обширному помещению: «Ну что ж, братья и сестры, Господь говорит, что сегодня нам предстоит собрать здесь пять тысяч двести сорок долларов и пятьдесят пять центов во исполнение Его воли, а слово Господа крепко. Если Господь сказал мне, что деньги здесь, значит они здесь. Это факт. Кто скажет со мной “Аминь”?». Ответом был хор голосов: «Аминь». «Аллилуйя, славьте имя Господа! Это немалые деньги, но – верите или нет, братья и сестры, – среди вас есть три человека, которые сегодня откроют свое сердце Господу и дадут по тысяче долларов каждый. Разве это не прекрасно? Давайте хором скажем: “Аминь”!» Аминь. «Сколько человек верит, что Господь говорит правду? Сколько человек верит, что здесь действительно есть три человека, которые дадут по тысяче долларов? Поднимите руку». Снова хор голосов. «Итак, кто же будет первым? Кто-то на заднем ряду?» Робко поднятая рука. «Молитесь за него, братья и сестры. Он поднял руку. Это брат Лилиан. Благослови тебя Господь, пусть ангелы воспоют тебе хвалу! Разве это не чудесно? Итак, осталось еще два человека, которые сегодня ощутят на себе прикосновение Святого Духа, еще только два человека…» Так продолжалось дальше. Если возникало сопротивление, гнев Господа не заставлял себя долго ждать. «Господь поразит неверующих через две минуты! Время пошло…»
