Вот просыпаюсь я утром в прескверном состоянии души и тела. Голова болит. Звуки бьют по ушам. Была бы я лампой, мне хватило бы надписи «не толкать, не кантовать». Именно это я и пытаюсь сказать окружающим: «У меня такое состояние… в общем, “не толкать, не кантовать”». Пожалуйста, не говорите так громко. Пожалуйста, не включайте музыку». Не тут-то было! В ответ я слышу: «Точно нельзя включать музыку? А если я сделаю чуть тише? А если не бравурную, а минорную? А давай попробуем, если тебе будет плохо, мы сразу выключим…» А вот если бы я была стеклянной лампой, никому бы и в голову не пришло отвечать: «Тебя точно нельзя бить молотком? А если я ударю чуть мягче? А если не молотком, а молоточком? А давай попробуем стукнуть, и если ты треснешь, мы сразу перестанем бить…»
Один из самых долгих и трудноразрешимых конфликтов меж мной и супругом возник на первый взгляд из-за ерунды. В порыве увлечения реставрацией мебели я расписывала масляными красками столик. «Только, пожалуйста, не говори мне ничего под руку» — заранее предупредила я мужа. Что ничуть не помешало ему час спустя подойти и задать мне какой-то вопрос. Моя рука дрогнула. На поверхности появился незапланированный мазок. Мы поссорились. Выяснили отношения. Помирились. А вечером того же дня он появился у меня за спиной и громко сообщил какую-то новость… В эту минуту я старательно вела кисточкой ровную линию. Линия превратилась в зигзаг, тихий идиллический вечер выходного дня — в ад кромешный. [4]
И дело было не в испорченном столике! «Послушай, — кричала я, — мы ведь утром уже ссорились по этому поводу. Ты уже мог убедиться, если сказать мне что-то внезапно, я вздрагиваю. Всегда. Гарантированно. Поэтому я и попросила: «Не говори». Я разъяснила на словах. Ты увидел на примере. Как еще я могу объяснить?» И, наверное, если я добавлю, что мне понадобилось почти полгода, чтоб пережить этот случай, вы не поймете меня. А вот если бы я была колесом телеги, а мой благоверный — палкой, вы б меня поняли сразу! Может ли телега чувствовать себя в безопасности рядом с тем, кто два раза за сутки собственноручно пустил ее под откос… и не видит в том проблемы! «Я просто забыл. Зачем так кричать?» — не понял муж.
Говорят, мужчины с Марса, а женщины с Венеры, они любят глазами, мы — ушами, мы верим словам, они — поступкам. И я могу перечислить с десяток ситуаций, в которых им действительно трудно понять нас… Но если на третьем году совместной жизни вдруг выясняешь, что ни словами, ни поступками ты не способна объяснить ему простейшую истину — «не суй палку в колесо, когда оно на ходу» — тут есть от чего впасть в ступор. Потому как, во-первых, непонимание гарантирует: завтра катастрофа разразится опять. А во-вторых, как теперь верить, что я в принципе могу объяснить ему что-то? Вдруг понимание невозможно вообще?
Коль так, Марс и Венера здесь ни при чем. Как-то подруга рассказала о многолетнем конфликте с матерью. «Каждый раз, когда мама делала мне чай, я обжигалась — он был слишком горячий. Я много раз просила: «Мамуля, пожалуйста, разбавляй его кипяченой водой. Или хотя бы предупреждай меня: “Осторожно, он не остыл”». Но ситуация повторялась. Каждый раз мама ставила передо мной чашку и говорила: «Пей», я послушно делала глоток, вскрикивала… Было больно и обидно до слез. Мама только пожимала плечами: «Разве ж он горячий? Он почти холодный». А папа фыркал «Тоже мне, барыня. Возмущается, что ей чай не так подали».
Во всем остальном мать подружки была милейшим человеком. Просто сама она любила горячий чай. И так и не смогла запомнить: у них с дочерью разная степень чувствительности. В итоге правило заучила дочь: никогда не доверяй маминому «пей»! «Пойми, — объяснял мне супруг, — я не могу так сразу запомнить, что ты вздрагиваешь от каждого слова. У меня такой проблемы нет». «Так-то оно так, — соглашалась я, — но если бы я была антикварными часами на жардиньерке, ты бы запомнил, «подставку не стоит трясти» с первого раза». Если бы моя подружка была блузкой, на бирке которой стоит значок «нельзя гладить», клянусь, ее мать ни разу б не ошпарила ее утюгом! Вот и выходит, дело не в мужском и женском. И вовсе не в памятливости, а в отношении. Как тут не позавидовать блузке? Часам, вазе, компьютеру…
«Простите, я не могу помочь вам с ремонтом сейчас. У меня столько дел по работе. Займемся им через месяц», — предлагаю я двоюродной тете: «Точно? — недоверчиво уточняет она. — А что, интересно, у тебя за дела? Может, все же попробуешь?». Если бы я была вазой, никто бы не стал требовать от меня химический состав хрусталя и справку от эксперта — от чрезмерного давления он может треснуть. Каждый, кто работает на компьютере, знает, если открыть слишком много «окон», тот может зависнуть, и последствия этого непредсказуемы и опасны. И вообще, ваза имеет право не знать свой состав! И я тоже не знаю… Может, я устала, мало спала, переутомилась, мне не хватает витаминов. Я знаю одно: сил не осталось. Еще одно дельце, и я «перегорю». Как и в прошлый раз, когда я поддалась на ее уговоры, попыталась угодить «вашим и нашим» и заработала нервный срыв. «Вы ж помните?» — взываю я к родственнице. «Ну, да… — тянет она. — Что-то у тебя тогда не сложилось».
Она не помнит о своей вине. Ей невыгодно помнить! Запомнив, нужно сделать усилие, изменить нечто в себе. А забыв, можно продолжать в том же духе. Конечно, она ничего не понимает в компьютерах. Но если бы после двухдневной глажки у нее перегорел утюг, она бы точно не стала перенапрягать его так второй раз. Как не задуматься, может, утюг она ценит больше? Может быть, муж все же любит компьютер больше меня? С ним он живет душа в душу!
«Подумай, — пытаюсь растолковать я ему, — если бы я была телевизором или видеомагнитофоном с инструкцией по применению, ты бы давно прочел ее, разобрался во всех нюансах и соблюдал все правила. Я ж знаю, как бережно ты относишься к технике! Ты б не стал проверять, что будет, если во время работы выдернуть вилку компьютера из розетки или разобрать его и засунуть туда руку… Почему же ты продолжаешь говорить под руку мне? Ты бы не стал ставить на видеомагнитофон кастрюлю с борщом и брызгать в телевизор водой. Но сколько раз я просила тебя не брызгать в меня водой, когда мы купаемся. Почему ты делаешь это? Представь, что я — телевизор, и у меня тоже есть инструкция!»
Да, отправляясь с милым в ЗАГС, я была убеждена, что ему повезло больше других — он получил в жены женщину с подробной инструкцией по эксплуатации. Благодаря склонности к самокопанию и привычке раскладывать все по полочкам, я изучила большинство своих слабостей, склонностей, недостатков. За годы жизни с самой собой я обучилась самоэксплуатации и точно знала, если не наступать мне на пять-шесть любимых мозолей, я — очень полезный в быту предмет. Не хуже, чем пылесос. Почти как компьютер! Я была так горда, озвучивая свои знания мужу: «Не ставь на меня горячие кастрюли, не поливай водой, не суй мне палки в колеса — от этого я ломаюсь. Проверено собственным горьком опыте…» Знала бы я, что весь мой опыт будет поставлен им под сомнение, — муж будут верить лишь своему. И сколько бы я ни повторяла ему: «Не делай этого, я взорвусь», он примет правило только после трех-пяти взрывов… А ведь не стал бы он взрывать пять телевизоров! Три компьютера!
«Ладно, бог с ним, с компьютером, — не прекращала попыток я. — Представь, что я часы (муж собирает часы и любит чинить их на досуге). Идеальный механизм. Но ты же знаешь, любой инородный предмет, пыль, ржавчина выводит его из строя. Твоя привычка говорить мне под руку — тоже… Понимаешь меня?» «Я понимаю, что ты хочешь сказать, — кивнул он. — Просто, прости, не могу представить тебя часами. Ты ж не неодушевленный предмет…»
На первый взгляд — логично. На второй — обидный абсурд. Каким бы сложным механизмом ни обладал неодушевленный предмет, он все равно устроен намного проще, чем человек. Но даже в отношениях с примитивной механической мясорубкой мы соблюдаем ряд правил по ее эксплуатации. А по отношению к близким — нет! Мы признаем в мясорубке индивидуальность — ее отличие от терки и чайника. А в близких нет? Они не вправе отличаться от нас? Как часто мы упрямо подкраиваем их под себя, из душевной лени отказываясь запомнить десяток особенностей их характера. Только ребенок может попробовать забить гвоздь хрусталем, из детского любопытства «А вдруг получится?» Почему мы так часто безжалостно пробуем на прочность наших родных из эгоистичного «А вдруг, несмотря на десяток личных проблем, они выполнят нашу просьбу?» Не значит ли это, что нам просто нет дела до их проблем? И свои компьютеры, вазы, утюги, блузки, часы мы действительно любим больше?
«А если нет, — сказала я мужу, — давай начнем все сначала. Представь себе, что я мясорубка. Правило первое: когда я работаю, не суй в меня пальцы…»
