«А если нет, — сказала я мужу, — давай начнем все сначала. Представь себе, что я мясорубка. Правило первое: когда я работаю, не суй в меня пальцы…»
Недавно мне позвонили из журнала и попросили сдать три статьи вместо одной. Затем мне позвонили из другого издания, напомнить: «Мы ждем от вас текст на неделе». Взяв календарь, я честно распределила работу по дням и смирилась с безрадостной мыслью: в ближайшее время выходных у меня точно не будет… Вдруг взгляд мой приметил число, а ум осознал катастрофу: аккурат, 23-го (завтра!) я обещала продюсерам сесть за сценарий. И написать его в кратчайшие сроки!
Вот тут-то у меня и случилась истерика.
Пожалуй, я готова подписаться под утверждением «все женщины — истерички». Во всяком случае, с другими я не знакома. Хоть, подозреваю, вы лично знаете дам, кажущихся со стороны «железными леди», «снежными девами» или, напротив, непробиваемыми оптимистками. Но это парадный фасад. Мою подругу № 1 считали циничной стервой. Все подчиненные боялись ее, как огня… А она каждый день рыдала в подушку. Мою подругу № 2 все считали ходячим энерджайзером — у меня на глазах она разгромила половину квартиры. Моя знакомая (милая, интеллигентная, кроткая), впав в истерику, швырнула в супруга торт…
В какой-то момент ты точно проваливаешься в мокрую, влажную яму. Ум исчезает. Ты открываешь рот и начинаешь орать, обвиняя во всех смертных грехах всех, кто подвернулся под руку. Не знаю, как вы, я в этот момент не переношу себя на дух. И, отходя от истерики, как от наркоза, оглядываясь назад, с трудом узнаю свое «я» в этом кричащем, ревущем, бездумном существе… И страшно сочувствую мужу. Ему приходится с этим жить!
Не знаю, как вы, но, выходя за него, я честно представилась ему истеричкой. «Предупреждаю», — говорю я новым знакомым, — «я — не спокойный человек. Я способна сорваться». И вот любопытно, многие мне не верят. Некоторые говорят прямо: «Ты даже слишком расчетливая, бесчувственная. Ты все продумываешь». Эх, видели бы они меня, злобно вышвыривающую на пол вещи из шкафа. Я страшно опаздывала и не могла найти сумку…
Впрочем, в том-то и таится подвох: они меня не видели!
В юности я впадала в истерики так часто, легко и привычно, что слезы и крики стали моей повседневностью. Я била посуду с таким постоянством, что энное время спустя завела на кухне специальную полку. Там жили пустые и ненужные банки, поджидающие моей грядущей истерики. Бить их было не жалко… Я была асом многосерийного плача (Знаете? Когда ревешь часа четыре подряд, то тихо всхлипывая, то вновь взвывая с утроенной силой). Истерика была логичным финалом всех моих ссор с родными и близкими, любимыми, друзьями, работодателями. И слыша от мамы упрек «Ты — истеричка», я даже не спорила. Я знала, кто я такая.
Позже я сняла квартиру. И, прожив в ней года два, вдруг с удивлением осознала: за все это время я не только не «истерила» — не обронила ни слезинки. Клянусь! На пятом году самостоятельной жизни я забыла, что женщинам свойственно плакать. Я помнила: «я — истеричка». Но знание это стало теоретическим. Настолько, что те, кто познакомился со мной год, полгода назад, были уверенны: я «даже слишком бесчувственная». Я не изменилась — изменились лишь обстоятельства.
У меня не было причин для истерики!
Не то чтобы любимые перестали меня предавать, друзья — разочаровывать, а у начальства выросли крылья. Просто никто не пытался включить телевизор на полную громкость в тот миг, когда я пишу очередную статью. Никто не пытал меня: «Почему ты сидишь с кислым видом?» Никто не доказывал мне «Ты должна делать то-то и то-то» в тот миг, когда мне хотелось посидеть и покукситься. Поселившись одна, я вычеркнула из жизни одновременно два взрывных фактора.
Первый известен нам под кодовым названием «последняя капля». С детства я знала, что могу завестись из-за любой ерунды. Но понятия не имела: я могу пережить любовный удар, десятки проблем, неприятностей, трагедий, если в критический час на голову мне не капнет та самая…
Жизнь не скупится на стрессы. Начальник сказал, что ему не понравилась ваша работа. Мужчина нарушил обещание. Поездка сорвалась. Тебе обидно и больно. Но разве обида и боль — приятные чувства? Отнюдь. Тогда зачем их переживать? Разве взрывные эмоции совместимы с трезвым расчетом? Нет. Значит, нет ни малейшего смысла решать эту проблему сейчас. Лучший способ, апробированный мною неоднократно, сказать, подобно Скарлетт О’Хара: «Я подумаю об этом завтра». Купить детектив или диск, и «выключить» голову. Сколько ссор я перепрыгнула лишь потому, что бросала трубку в тот миг, когда во рту клокотали злые слова. Живя одна, я научилась увиливать от ненужных мне стрессов, выяснений отношений и срывов. Переключаться, ждать, пока чувства остынут, разум вернется, и вдумчиво произносить отрепетированный текст, вместо взрывного «А не пошел ли бы ты?!».
Но раньше, возвращаясь домой под мышку со своей катастрофой, я садилась к телевизору, желая отвлечься, и слышала от бабушки: «У меня сериал. Что значит, ты хочешь?… Почему мы должны все подстраиваться под тебя?» Стоит ли уточнять, что в этот момент катастрофа возвращалась ко мне бумерангом, помноженная на «меня никто не любит», «не понимает», «мои проблемы никому не нужны». Именно эти слова я с ревом кричала в ответ…
Но, вырвавшись из чужого быта, сменив семейный уклад на свой собственный, я поняла: истерика — только реакция. Естественная реакция на нетактичность, нежеланье понять, слепоту близких. На несправедливость. На тяжесть мира, навалившегося на наши плечи и добившего нас «последней каплей».
Когда нам кажется, что мир невыносимо тяжел — мы орем. Мужчины — пьют. К слову, как и алкоголь, истерия засасывает. Мы начинаем кричать по поводу и без. Привыкаем решать все проблемы с помощью крика. Опасный синдром. Но, будучи крикухой с большим юношеским стажем, я точно знаю: мы не рождаемся истеричками. Порой достаточно изменить обстоятельства, и сварливая, нервная, невыдержанная, срывающаяся из-за любой ерунды супруга превратиться в спокойного, думающего, уравновешенного человека… Не верите? Попробуйте сами!
Бывает, однако, и наоборот. После пяти лет удобной самостоятельной жизни, я вышла замуж. И, прожив в браке два года, вдруг, с удивлением осознала: за это время я плакала больше, чем за предыдущие пять лет. Не то чтобы я была несчастна с мужем… Просто, когда я дописывала очередную статью, кто-то опять включал телевизор (пусть и не на полную громкость). Когда я сидела с кислым лицом, меня снова спрашивали: «Почему?» Вот я и ответила: «У меня катастрофа. Завтра я должна сесть и писать сценарий, который я не сяду писать ни завтра, ни послезавтра, ни после…»
Забавно, если бы я не произнесла это вслух, я б не заплакала. Точно не заплакала б, кабы он не ответил: «Ничего. Ты справишься»!
Второй фактор взрыва — наличие публики. Как-то я прочитала историю. Пятилетний ребенок долго и самозабвенно рыдал до тех пор, пока не заметил, что в комнате никого нет. «Зачем же я плачу?» — спросил он и преспокойно взялся за игрушки. Бывает, что мы истерим в одиночестве, но, как известно, сами с собой пьют одни алкоголики. Чаще наши слезы и крики рассчитаны на конкретного слушателя. Наша истерика бьется о него, как мяч о стену, и возвращается к нам. Помну, я долго бегала за ревущей белугой подругой, пытаясь утешить ее. Пока не поняла, все, что я говорю (что бы я ей ни говорила!) вызывает только новый припадок.
И, по правде, я не знаю, возможно ли отыскать слова, способные успокоить кричащее, крушащее, топающее существо, в которое мы превращаемся в миг провала. Мою подругу бросил парень. Но все, что я могла ей сказать по данному поводу, было трезвым — а, значит, несовместимым с эмоциями. Ей казалось, она это не переживет, а я говорила ей про дальнейшую жизнь. Я объясняла мужу: «Мне конец. Я завалила работу», а он, «бездушная сволочь», противоречил очевидному, уверяя меня: «Все будет хорошо».
Анализируя причины самоубийства, философ Николай Бердяев заметил: «люди кончают с собой оттого, что принимают миг боли за вечность». Им кажется: так плохо, как сейчас будет всегда. И все же, ключевое слово здесь — «кажется». На следующий день я позвонила продюсерам и перенесла сроки. В журнале мне объяснили: нет ничего страшного в том, что я сдам вторую статью чуть попозже. Муж мужественно пережил мой нервный срыв. И хотя еще вчера его «хорошо» вызывало у меня обиженный, отрицающий рев, протрезвев, я, естественно, с ним согласилась…
И все же, пожалуй, нет ничего ненормального в том, что, когда удельный вес неприятностей, мнится нам большим, чем мы способны поднять, — мы кричим. Мы протестуем! Мы не помышляем покончить с собой, а яро сопротивляемся «мигу, принятому за вечность», мысли «так плохо будет всегда»…
Конечно же нет! Достаточно лишь немного изменить обстоятельства, и мы вообще позабудем, что женщинам свойственно плакать.
