Обширность и порядок – химера, противоречащая законам человеческого самосознания. Вся история России потрачена на создание этой античной химеры – льва с головой козла. В конце концов, этот зверь преобразовался в двуглавого орла – в невиданную птицу уже из русской мифологии, в орнитологического урода, который сидит сразу на двух стульях. И никто, кажется, не понимает, что западная и восточная культуры есть логически замкнутые в себе системы, каша из которых вызывает несварение желудка. Вот Россия и мается животом. Такая двуглавость трагически сказалась на судьбе самого русского поэта. Он хотел быть по-европейски вольнодумным и по-азиатски ревнивым. На Черной речке морозным утром какой-то француз влепил в него пулю. А не сиди на двух стульях. Либо балы и любовные многоугольники, либо гарем и мужняя честь. Имперская Россия сама себя поставила в противоестественную позу. Стоит ли ей обижаться на то, как с ней поступают при этом? И на Западе, и на Востоке. И спереди, и сзади. Сидеть нужно на одном стуле и смотреть в одну сторону.
Киевская Русь. Князь Владимир рассылает гонцов во все стороны света, чтобы узнать про верования и обычаи других народов и принять лучшие из них. Выбор византийского христианства летописец Нестор объясняет чуть ли не эстетическими причинами: понравились князю красота убранства храмов и пышность религиозных обрядов в Византии. Приняв новую веру, Владимир крестит Русь в православие. И поплыли по Днепру поверженные истуканы перунов и даждьбогов. Чудны дела твои, Господи, - пишет Нестор. Это красочное объяснение очень лестно для русского национального чувства, но скорее всего причины были политические. Католицизм всегда рассматривал византийскую версию христианства как восточную ересь, близкую к арианству. Но главное различие двух ветвей христианства заключается, конечно же, не в тонкостях теологии. Никому нет дела до филиокве и целибата. Главное различие заключается в земном устройстве двух Церквей. В католицизме высшая духовная власть отделена от высшей светской власти. И во все времена этой Церкви ее папы добивались контроля над королями. Наместники бога ставили себя выше земных правителей. Появление независимых Англиканской, Лютеранской и Кальвинистской церквей, которые при этом ничего не изменили в своих догматах, стало следствием противостояния национальных королей Ватикану. Но в православии высшее духовное лицо никогда не отделялось от высшего светского лица. Царь-басилевс Византии был одновременно и Верховным жрецом. Именно этим и объяснялся выбор князя Владимира. Его бабка Ольга, женщина волевая и дальновидная, недаром приняла православие в единоличном порядке. И впоследствии все русские князья и цари подтверждали ее выбор. Они не желали подчиняться папам, они предпочитали сами быть Верховными жрецами. Выше царя нет никого на Руси!
Новгородский князь Александр, прозванный Невским. С северо-запада наступают крестоносцы, с юго-востока татаро-монголы. Невозможно дать бой двум этим силам. Следовательно, нужно смириться с одной из них. Кто такие крестоносцы? Это армия католицизма, воины Христовы. Кто такие монголы? Дикие язычники. Что нужно им? Католикам нужны русские души. Монголам – золото, корм для коней и женщины. Души их даже свои собственные не очень интересуют. Александр дает отпор католикам ( даже если Ледовое побоище – миф) и покоряется монголам. А могло ведь быть наоборот. Александр мог принять папство. Но Русь сохранила православие. В католической Европе папы свергали королей, на Святой Руси царь Иван Грозный удавливал патриархов прямо в их монастырях. Чувствуете разницу? Ни один европейский король не мог позволить себе такой удовольствие – придушить божьего наместника в храме. В лучшем случае неугодного папу можно было запутать в интригах или тайно отравить. Но убить как раба не мог никто из них. В православном каноне родился боевой клич русской армии: за бога, царя и отечество. Именно в таком порядке: сначала бог, потом царь, потом империя. Никаких пап-посредников между первым и вторым и никакого народа между вторым и третьим. Было бы странно, если бы мясо империи воевало за самого себя. Ведь тогда не осталось бы ни бога, ни царя, ни империи. Только народ.
Российская империя. Живет простой русский человек где-то на окраине необъятного российского государства. Не растут в его земле апельсины. Ну, так он о них и не думает! Нет их в его самосознании, в том единственно значимом для него мире, где он живет. Нет апельсинов в его настоящей родине. И не надо. Но вот говорят этому простому русскому человеку, что где-то за тридевять земель есть город Москва. А в том городе есть Кремль. А в том Кремле есть трон. А на том троне сидит человек, которому он – вечный раб и слуга. Задумывается человек. Есть у него дом, есть жена, дети, скотина, кум с кумой, скупой сосед, все есть. Царя нет. Может, врут люди, и нет никакого царя, которому нужно быть вечным рабом и слугой? Где он, этот царь? Хоть покажите его. Именно так европейские и все прочие короли поступали, - показывали себя невежественному народу. Но державы-то у них размером с одну российскую губернию. Не может русский царь объехать всю свою империю, чтобы показать себя. А простому русскому человеку некогда по ужасным русским дорогам добираться в Москву, чтобы убедиться: есть такой город и есть там царь на троне. Вот и отправляет русский царь своих слуг царевых вместо себя, чтобы напомнили они всем, кто здесь бог. Опричнина не была порождением злой воли или больного ума Ивана Грозного. В ней была целостность империи. И ехали опричники по необъятной родине и, точно библейские ангелы, напоминали всем, кому они должны кланяться. Псами рвали непокорных рабов и метлами выметали строптивых слуг. Огнем напоминали простому русскому человеку, чтобы он сам не забыл и детям своим рассказал, кто здесь первый после бога. Растут апельсины на Урале и в Сибири! Кто тут не верит? Есть за тридевять земель город Москва, в ней – Кремль, в Кремле – трон, на троне – православный царь, и все ему – вечные рабы и слуги. Кто тут не верит? Все империи существуют вопреки здравому смыслу, и совершенно закономерно, что население этих империй утрачивает здравый смысл, который лежит в основе его гражданской нравственности.
«Король умер, да здравствует раскол!» - так звучит русский династический девиз. Всякий раз, как в России умирает очередной Хозяин, наступает Смутное время. Юг хочет отделиться от севера, восток – от запада, и деревня Тмутаракань – от Москвы. Опостылела жизнь такая! А на верхних этажах пирамиды – беготня: Хозяина нового ищут.
Молодому царю Петру очень нравится Европа: науки, ремесла, промыслы, торговля – все блага, основанные на свободном проявлении человеческой натуры. Оно и понятно, - у них ведь Хартия вольностей, у них Ганзейский союз, у них орден масонов-каменщиков! Царь Петр возвращается на необъятную родину и устанавливает… Крепостное право. Почему? Потому что иначе империя развалится на десятки Голландий, Швейцарий и Даний. И заживут в них вольные ремесленники и земледельцы. И наплюют они на Царь-град! И не будет Священной империи! Великий царь Петр с лицом сытого кота низвел свой народ до положения скота. Все ради империи, Единой и Неделимой.
При этом российский дворянин становился имперским чиновником по своей сути. Ему совсем было не обязательно служить в каком-нибудь департаменте и носить мундир. Он мог по-медвежьи жить в своей помещичьей глуши и не вылезать из засаленного халата. Его чиновничий долг заключался в том, чтобы не объявлять республику в своих владениях и не давать Хартию вольностей русским холопам. При этом он мог сколько угодно корчить из себя вольнодумца. Русский дворянин очень похож на какого-нибудь ямайского губернатора, от которого требуется только одно – сохранять верность английской короне и не объявлять республику на Карибах. А там пусть делает, что хочет, хоть перевешает половину туземцев. Короне какая печаль? Лишь бы Карибы были английскими! Трудами Петра российский народ измельчен, стерт в порошок, разложен по ящикам-губерниям и накрыт дворянской решеткой. Ни одна человеческая песчинка не может по собственной воле переместиться из ящика в ящик. Но ее можно продать или обменять на породистого щенка. Ровно столько стоит имперское мясо. Осталась лишь тонкая окаемка жира вокруг этого мяса – казачество, которому и предлагается за свою вольницу охранять границы Единой и Неделимой даром. После смерти очередного Хозяина только из этой пограничной каймы и мог вырваться главный русский девиз: король умер, да здравствует раскол! Началась Крестьянская война под предводительством казачьего хорунжего Емельяна Пугачева, в которую беглые крепостные тянулись со всех сторон, как некогда в армию гладиатора Спартака – все римские рабы. Екатерина 2, будто славный римский полководец Красс, подавив восстание неблагодарных холопов, повесила замок на петровскую тюрьму.
