Пользуйтесь возможностью учиться у пациентов. Обязательно интересуйтесь мнением пациентов о том, что они считают полезным в терапии. Выше я отметил, что терапевты и пациенты часто не сходятся во взглядах на выводы о полезных аспектах терапии. Соображения пациента о пользе почти всегда относительны и часто включают некое действие терапевта, выходящее за рамки процесса, или некий наглядный пример последовательности и близости терапевта. Например, один из моих пациентов вспоминал мою готовность встретиться с ним даже после того, как он сказал мне по телефону, что заболел гриппом. (Незадолго до этого терапевт, наблюдающий за его семьей, опасаясь заразиться, сократил сеанс, когда тот начал чихать и кашлять.) Другая пациентка, убежденная в том, что я прекращу занятия с ней из-за регулярных вспышек гнева, рассказала мне, что самой полезной из всех моих интервенций стало правило назначать дополнительный сеанс автоматически всякий раз после очередного приступа злости по отношению ко мне.
Во время еще одного опроса, завершающего терапию, пациентка вспомнила эпизод последнего сеанса перед моим отъездом. Тогда она вручила мне историю, которую только что сочинила, а я отправил ей записку, в которой написал об удовольствии, которое получил от чтения. Письмо стало конкретным доказательством моей заботы, и она часто обращалась к нему за поддержкой во время моего отсутствия. Не слишком много времени требуется, чтобы проведать по телефону глубоко несчастного или близкого к суициду пациента. Зато это имеет огромное значение для самого пациента. Одна пациентка, имеющая болезненное пристрастие к кражам в магазинах и уже отбывшая тюремный срок, рассказала мне, что самым важным поступком в длинном процессе терапии стал поддерживающий телефонный звонок, сделанный мною во время моего отсутствия во время рождественской распродажи: время, когда она часто не могла контролировать себя. Ей казалось, что она не может быть столь неблагодарной и пойти на кражу, когда я старался изо всех сил, чтобы показать свою заботу. Если терапевты тревожатся о зависимости от заботы, они могут сами попросить пациента принять участие в продумывании стратегии того, как нужно поддерживать их в критические периоды.
В другой раз та же самая пациентка вновь проявляла свою болезненную склонность к воровству, но ее поведение так изменилось, что теперь она крала только недорогие предметы — например, конфеты или сигареты. Она пыталась логическим образом объяснить свое воровство, как и всегда, тем, что ей необходимо сбалансировать семейный бюджет. Это убеждение было очевидно иррациональным: во-первых, она была богата (хотя и отказывалась ассоциировать себя со сбережениями своего мужа), а кроме того, сэкономленная с помощью воровства сумма была весьма незначительна.
«Что мне нужно сделать, дабы помочь вам сейчас? — спросил я. — Как мы можем помочь вам преодолеть ощущение собственной бедности?» «Мы могли бы начать с того, что вы дадите мне немного денег», — сказала она с озорной улыбкой. После чего я вытащил бумажник и отдал ей пятьдесят долларов в конверте с пояснением вычесть из этих денег цену того предмета, который она собиралась украсть. Другими словами, она должна была красть у меня, а не у владельца магазина. Эта интервенция позволила ей побороть ту навязчивую страсть, которая владела ею, и месяц спустя она вернула мне пятьдесят долларов. С этого момента мы вспоминали это происшествие всякий раз, когда она старалась найти рациональное объяснение воровства.
Один мой коллега поведал мне, что как-то лечил танцовщицу, которая после завершения терапии сказала ему, что наиболее значимым его поступком в ходе терапии стало посещение одного из ее сольных выступлений. Другая пациентка по завершении терапии вспомнила о моей готовности проделать с ней аура-терапию. Яростная сторонница новомодных идей, один раз она пришла в мой кабинет, уверенная в том, что заболела из-за трещины в своей ауре. Она легла на мой ковер, и я, руководствуясь ее инструкциями, пытался исцелить этот разрыв, водя руками от головы до пят в нескольких дюймах над ее телом. Я очень часто выказывал свое скептическое отношение к различным новомодным подходам, и потому она восприняла мое согласие удовлетворить ее просьбу как знак любви и уважения.
Глава 12. Участвуйте в личностной терапии
На мой взгляд, личностная терапия, безусловно, представляет собой самую важную часть психотерапевтического обучения. Вопрос: что является самым ценным орудием терапевта? Ответ (и на это нельзя не обратить внимания): его собственное «я». Я еще дам в этой книге обоснование и методику использования терапевтом собственного «я» с различных точек зрения. А пока позвольте мне начать с простого утверждения — что терапевт на своем собственном примере обязан показывать пациенту путь. Нам следует проявить готовность войти в тесный контакт, а этот процесс требует, чтобы мы сами умело разрабатывали лучший источник достоверных данных о нашем пациенте — наши собственные чувства.
Терапевты должны знать свою собственную темную сторону и быть в состоянии сопереживать любым человеческим желаниям и порывам. Опыт личностной терапии позволяет студенту-терапевту ощутить многие аспекты терапевтического процесса из кресла пациента: склонность идеализировать терапевта, мечты о зависимости, благодарность заботливому и внимательному слушателю, власть, данную терапевту. Молодые терапевты должны проработать свои собственные невротические проблемы; должны научиться принимать обратную связь, выявлять свои собственные мертвые зоны и представлять себе, какими видят их другие; они должны ценить свое влияние на других и научиться обеспечивать чуткую обратную связь. Наконец, психотерапия — это психологически требовательное занятие, и терапевты обязаны развивать в себе широкие познания и внутреннюю силу для того, чтобы справиться со многими навязчивыми профессиональными опасностями. Многие учебные программы предписывают студентам пройти курс личностной психотерапии: например, некоторые калифорнийские психологические аспирантуры теперь требуют от 16 до 30 часов индивидуальной терапии. Это хороший почин — но и только. Самоисследование — это процесс, который длится всю жизнь, и я рекомендую, чтобы терапия была как можно более глубокой и продолжительной и чтобы терапевт проходил ее на различных этапах своей жизни.
Моя собственная терапевтическая одиссея за более чем сорокапятилетнюю карьеру проходила следующим образом: 750-часовой (пять раз в неделю) традиционный фрейдистский психоанализ в психиатрической клинике (вместе с обучающим психиатром в консервативной Балтиморско-Вашингтонской школе), год психиатрии с Чарльзом Рай-крофтом (психиатром в «средней школе» Британского института психоанализа), два года с Пэтом Баумгартнером (гештальт-терапевтом), три года психотерапии с Ролло Мэй (психиатром Белого института Уильяма Алансона, специализирующегося по межличностной и экзистенциальной терапии) и частое краткое сотрудничество с терапевтами, представляющими всевозможные дисциплины, включая бихевиоризм, биоэнергетику, работу с супружескими парами, поддерживающая группа без лидера, состоящая из терапевтов-мужчин (которая все еще продолжается и во время написания данной книги) и, в 1960-е, групповая психотерапия самой разной направленности, в том числе с нудистской группой-марафоном.
Обратите внимание на два аспекта этого списка. Во-первых, разнообразие подходов. Молодому терапевту очень важно избегать ограниченности и приобрести понимание сильных сторон самых разнообразных терапевтических подходов. Хотя студенты тем самым и жертвуют уверенностью, сопутствующей традиционным взглядам, они получают нечто крайне ценное — более глубокое понимание сложности и неопределенности, лежащее в основе терапевтических занятий.
Я убежден, что не существует лучшего пути познания психотерапевтического подхода, чем испытание его в качестве пациента. А потому я относился к любому периоду душевного смятения в своей жизни как к образовательной возможности, возможности понять, что именно могут предложить самые разные подходы. Конечно, особенный метод Должен подходить конкретному типу душевного расстройства; например, бихевиоризм лучше всего подходит для излечения дискретного симптома — потому я обратился к терапевту-бихевиористу, чтобы тот помог мне с бессонницей, которой я особенно страдал в своих поездках с лекциями или семинарскими занятиями.
Во-вторых, я прибегал к терапии на разных этапах моей жизни. Несмотря на великолепный и продолжительный курс терапии в самом начале карьеры, вы можете столкнуться с совершенно иным положением дел в разных обстоятельствах жизненного цикла. Только когда я начал в большом объеме работать с умирающими пациентами (на четвертом десятке моей жизни), я ощутил выраженный страх смерти. Никто не получает удовольствия от страха — и уж конечно не я, — но тогда я с радостью воспринял возможность изучить эту область с хорошим терапевтом. Более того, во время работы над книгой «Экзистенциальная терапия» я знал, что глубокое изучение собственной личности расширило бы мои знания экзистенциальных проблем. И потому я начал плодотворный и чрезвычайно информативный курс терапии с Ролло Мэем.
