И хотя нашу шкалу сложности поведения вполне можно соотнести со сложностью строения и организации организма (чем проще организм, тем как правило, проще и механистичнее его поведение), тем не менее — нельзя полагать поведение простейших живых существ исключительно безусловно-рефлекторным. Определённые зачатки способности к обучению обнаруживают уже гидры — едва ли не самые просто устроенные живые существа. Правда, в этом случае речь идёт об очень несложных условных рефлексах, отнюдь не складывающихся в сложную поведенческую активность. При всей их «условности», это всё-таки рефлексы — вполне механистические реакции на элементарный стимул.
Продвигаясь дальше по шкале сложности рефлексов, мы вскоре обнаружим, что стимул начинает вызывать уже не элементарное мышечное сокращение, а целый комплекс движений, вначале простой, но затем доходящий до весьма изощрённого. При этом, этот сложный комплекс движений продолжает походить на рефлекс в некоторых очень важных отношениях:
При всей возможной замысловатости, этот комплекс движений шаблонен — т. е. из раза в раз повторяется в практически неизменном виде. Такие шаблонные комплексы движений учёными так и называются — поведенческие паттерны (от «pattern» — шаблон). Как и безусловные рефлексы, эти комплексы поведения не нуждаются в разучивании, а следовательно, являются врождёнными.
Запускается этот сложный комплекс движений каким-то простым событием, главным образом — внешнего мира, хотя с учётом состояния внутреннего (например, у не готовой к размножению особи, половое поведение может не запуститься даже при наличии внешних стимулов). Это именно односложное событие, хотя и не обязательно столь же элементарное, как в коленном рефлексе. Например, появление в поле зрения предмета с определёнными и заранее известными контурами и цветом, услышанная фиксированная последовательность звуков, или запах, и тому подобное. Как правило, распознавание этого сигнального образа также не нуждается в обучении, и осуществляется в манере сопоставления с шаблоном, что, опять же, говорит о его преимущественной врождённости. Случаи, не вполне подпадающие под это «правило», мы рассмотрим ниже, лишь заметим, что такие исключения встречаются тем чаще, чем дальше мы уходим «вправо» по нашей мысленной шкале.
В большинстве случаев более или менее очевидна какая-то целесообразность этого сложного комплекса движений для жизни и продолжения рода — адаптивность. Нередко, впрочем, атавистичная и парадоксальная.
Здесь мы имеем дело с инстинктами — поведенческими актами, имеющими определённое сходство с рефлексами, но отличающимися от них большей сложностью последовательности движений, а также наличием признаков определённой обработки информации от органов чувств. Обработка входящей информации в данном случае заключается лишь в распознавании образов — зрительных, слуховых и иных. Если рефлекс (например, зрачковый) вызывает реакцию зрачка на любой яркий свет, то инстинкт (например, половой) запускает, хотя и шаблонный, но разветвлённый комплекс поведенческой активности при созерцании другой особи, обладающей определёнными очертаниями, размерами, структурой кожи, цветом отдельных частей, и даже поведением. А тут двумя (и даже двумя сотнями) нейронов не обойдёшься.
Разумеется, у мало-мальски интеллектуальных видов (а это, кстати, далеко не только приматы, и даже не только позвоночные!), классические инстинкты — отнюдь не верх сложности поведения. Поэтому наша шкала продолжается далее, и мы обнаруживаем там поведение не столько сложное, сколько неоднозначное. Во-первых, возрастает количественное и качественное разнообразие входных стимулов, что само по себе уже повышает альтернативность и неоднозначность реакции на них. Во-вторых, в чисто врождённые, жёсткие схемы реагирования вплетаются, вначале робко, элементы подстройки под актуальную текущую обстановку (обучение). Сначала эта подстройка весьма примитивна — в определённый период особь просто жёстко запоминает конкретный вид объекта, на который далее будет осуществляться вполне классическое инстинктивное реагирование (это явление называется «импринтингом»; мы к нему вернёмся ниже). Запоминание становится не вполне жёстким, и может стать «перезапоминаемым».
Наивысший на данный момент уровень сложности поведения — поведение, основанное на способности к выявлению глубинных закономерностей, и построению моделей каких-то явлений окружающей обстановки. Эта способность позволяет, в частности, с приемлемой адекватностью предсказывать сколько-то далёкое будущее, и является, пожалуй, главной отличительной особенностью высокорассудочного поведения.
В промежутке между высокорассудочным поведением и сложными инстинктами находятся всевозможные обычаи, традиции, и «культурные нормы», которые есть плод длительного и сложного обучения (подстройки под среду), но не являются рассудочным поведением в его высшем смысле. Ведь следование культурным нормам происходит по большей части вполне шаблонно, «на автопилоте», что не позволяет отнести такое поведение ко всецело рассудочному в высшем смысле этого слова. Не будем отнимать хлеб у философов и психологов, углубляясь далее в тему рассудка — лишь вкратце повторим: переходя от рефлекторного реагирования к инстинктивному, и далее — к рассудочному, мы наблюдаем, прежде всего, рост объёма и степени актуальности принимаемой во внимание информации о внешней среде, и усложнение алгоритмов её обработки. Причём этот количественный рост сопровождается не только и не столько ростом числа элементов, составляющих это поведение, сколько качественным изменением характера реагирования — оно становится менее шаблонным и более гибким, что открывает возможности решения ранее неизвестных задач и эффективной реализации долгосрочных стратегий поведения.
Однако за всё надо платить — и не только отнюдь не малыми издержками обладания большим мозгом [28], но и более низкой оперативностью. Рассудочное (и переходное к нему) поведение базируется на новоприобретённых знаниях, которые надо сначала приобрести, а уж потом использовать. Первые же столкновения с, даже типовой ситуацией, при только рассудочном реагировании, вызовут неэффективное, а то и фатально ошибочное поведение. Например, при встрече со змеёй. Не говоря уж о том, что сама по себе рассудочная деятельность — вещь довольно медленная, особенно в сравнении с рефлексами. Если б человеку приходилось раздумывать над степенью напряжения четырёхглавой мышцы бедра, то он совершенно точно не мог бы ходить — тут требуется на два порядка более быстрое реагирование. То же самое можно сказать и про инстинкты — по крайней мере — значительную их часть, хотя это и менее очевидно. Поэтому сугубо шаблонное реагирование продолжает быть и нужным, и востребованным, и работать даже у самого высокоразумного человека, хотя во многих конкретных ситуациях оно будет менее целесообразно, чем рассудочное.
Фактически, инстинкты срабатывают в большинстве жизненных ситуаций, и даже в таких, где они, по сути, совершенно неуместны — ведь инстинктивные механизмы, тем более — рефлексы, построены как достаточно формально срабатывающее на шаблон «автоматические устройства»; а «подходящий» инициирующий шаблон при сильном настрое всегда можно «угадать» в окружающей обстановке. Разумеется, неуместными инстинкты являются далеко не всегда — взять хотя бы материнский инстинкт; но полное доверие им во всех жизненных ситуациях, очевидно, не подобает разумному человеку. Благо эволюционно-молодые мозговые структуры, реализующие рассудочное поведение, имеют возможность модифицировать или даже подавить инстинктивные импульсы. Эта задача облегчается тем, что инстинктов у человека много, среди которых есть оппозиционные друг другу, и задача может свестись к вполне рассудочному подбору нужного — наподобие подбора нужной цитаты из классиков: при известной сноровке можно подобрать как «за здравие», так и «за упокой» одного и того же вопроса у одного и того же автора.
Но иметь принципиальную возможность блокировать инстинкты — это ещё не всё. Кроме возможности, требуется ещё и желание это сделать, или хотя бы осознание необходимости этого. А вот с этим бывают большие проблемы! Мало того, что не все и не всегда имеют достаточную силу воли, чтобы не поддаться эмоции, так очень часто и не видят в этом необходимости! Особенно — если в душе идеалисты, и боготворят природу-мать: раз «организьма», дескать, просит, значит надо. Даже если «она» просит водки…
Как отмечают специалисты по морфологии мозга [28], при всей своей разумности, человек весьма склонен к инстинктивности реагирования, что в своей основе обусловлено принципом экономии энергии. Дело в том, что энергопотребление неокортекса при решении сложных ассоциативных задач огромно, и в ряде случаев сопоставимо с затратами на двигательную активность. Эволюционно-древние структуры, реализующие врождённое поведение, работают быстрее и экономичнее, и потому используются в большинстве житейских ситуаций не менее (а то и более) активно, чем новая кора. Фактически, новая кора и неспособна к постоянной работе «на полной мощности». Её задача — брать на себя «пиковые нагрузки», т. е. эпизодически решать очень сложные задачи, перемежающиеся достаточно длительным отдыхом, когда деятельностью организма заведуют более древние, простые, и потому — менее прожорливые структуры. И это вполне подтверждается на практике, что, мы надеемся, станет очевидным читателю после прочтения книги. Однако степень активности инстинктов, и степень их приоритетности в практических поступках у каждого конкретного человека своя, и эту степень мы называем примативностью. Мы подробно рассмотрим это понятие в третьей части.
