до слез.
Тетушка была хранителем всей нашей семьи. Когда отец был еще маленьким, его мать (сестра Тетушки, моя родная бабушка) работала мастером на стеклянной фабрике в Куала-Лумпуре. Дорога от Ипоха занимала два часа, поэтому бабушка сняла квартиру в Куала-Лумпуре и жила там всю неделю, встречаясь с детьми лишь по выходным. В ее отсутствие о детях заботилась Тетушка. Она работала секретаршей и постоянно держала малышей на коленях. А еще она организовала небольшую кредитную контору. Со временем она скопила столько денег, чтобы купить два дома для племянниц. Мой отец и его сестры считали Тетушку второй матерью. Бабушка умерла, когда мне было семь лет, и Тетушка приняла на себя роль матриарха семьи. Своей властью она пользовалась, чтобы меня баловать.
Стоило мне войти в комнату, Тетушка кидалась ко мне и начинала ворковать:
– Ho gwaai, ho gwaai. Такая воспитанная! Такая хорошая!
Она вылавливала рыбные шарики из своего супа и отдавала мне, учила меня играть в маджонг, гладила по рукам.
И остальные взрослые следовали ее примеру – они хвалили мои глаза и даже мои прыщики. Тетушки отправлялись на рынок специально, чтобы купить мне любимые лакомства – мягкую вяленую свинину, булочки с карри, сливочные пирожные с ананасами и другие вкусности. Одна моя двоюродная сестра хотела стать художницей. У нее был целый шкаф с рисунками и набросками. Я решила ей подражать и начала рисовать. Все тут же столпились вокруг меня, восхваляя мой природный талант. Сестра выскочила из комнаты и несколько дней со мной не разговаривала.
Однажды мы с мамой отправились в банк, где у нас был собственный сейф. Я видела, как она осторожно перебирает сокровища в красных бархатных коробочках.
– Твоя бабушка подарила тебе свой лучший нефрит, и когда‑нибудь ты унаследуешь все это, потому что ты – ее любимица, – прошептала мама, застегивая на моей шее золотую цепочку с подвеской в виде золотого кролика с рубиновыми глазами. – Она подарила это тебе, когда ты была совсем маленькой. Кролик в честь года кролика!
– Но почему я ее любимица? – не поняла я. – Что я сделала?
– Все просто. Твой отец – старший сын в семье, а ты – его первенец. Естественно, ты ее любимица.
Мне показалось, что таким словам место в романе Эми Тан, а не в реальной жизни. Я не могла в это поверить.
Я чувствовала себя особенной, когда оставалась с Тетушкой вдвоем. Ближе к вечеру, когда все остальные еще дремали, я, шлепая босыми ногами по мраморному полу, шла на звук сочного треска зеленых стручков фасоли в пальцах Тетушки, усаживалась в ротанговое кресло – плетеный узор мгновенно отпечатывался на моих ягодицах – и тоже принималась чистить фасоль.
– Ho gwaai, ho gwaai. Такая хорошая девочка! – мягко ворковала она. – Пришла помочь своей Тетушке!
Она рассказывала мне о своей жизни в Ипохе, о безликих для меня прабабушках, о том, как они с сестрами собирали манго. А потом она делилась со мной китайской мудростью – говорила то же самое, что миллион лет назад ей говорила ее мать. Тетушка всегда считала, что главное в жизни – это оптимизм.
– Когда падает небо, укройся им, как одеялом, – постоянно повторяла она. – Превращай большие проблемы в мелкие, а мелкие вообще ничего не значат. Когда тебя кто‑то обижает, не копи обиду в сердце. Забудь. Отпусти. Улыбнись сквозь слезы. Проглоти свою боль.
Я рассеянно кивала. Но когда просыпались мои братья и сестры и я бежала играть с ними, черно-белые воспоминания о старых предках в полотняных костюмах и об их забавных фразах откладывались в моей памяти. Я всегда думала, что Тетушка пытается объяснить мне мои корни и истоки. Она хотела, чтобы американская девочка, выросшая на гамбургерах из «Макдоналдса», хоть на немного оставалась китаянкой. В то время я даже не догадывалась, каким был главный мотив Тетушки: она хотела дать мне всё необходимое, чтобы выжить.
Когда мне исполнилось тринадцать, мама взяла меня в китайский ресторан и заказала мою любимую лапшу с креветками.
– Прости, но я больше не могу, – сказала она. – Я развожусь с твоим отцом.
На этот раз ни слезы, ни мольбы не помогли бы – она приняла твердое решение.
– Ты должна серьезно подумать, с кем ты хочешь остаться.
Она привезла меня домой, собрала чемодан и уехала.
Я звонила ей каждый день – бралась за телефон, как только просыпалась, и прекращала звонить часа в три утра. Ответила она мне лишь раз – в рабочий день около полуночи.
– Со мной все в порядке. Перестань мне звонить!
Голос ее звучал на удивление спокойно. Там, где она находилась, было шумно. Я услышала музыку. Бар? Мама повесила трубку. Я позвонила снова. Никакого ответа. Через неделю я перестала звонить.
Впервые мама вернулась через два месяца – приехала забрать кое‑какую одежду. Услышав, как ее машина въезжает в гараж, я кинулась вниз. Мне так хотелось услышать: «Ну как ты тут без меня?» или «Я без тебя скучала». Хотя бы «Привет!». Но мама просто вошла в дом и сразу уставилась в кошачий лоток, стоявший у двери.
– Ты не меняла лоток с моего отъезда? – завизжала она. – Посмотри только! Здесь полно дерьма! Все должна делать я?! Да что ты за тварь такая!
Она потащила меня на кухню, схватила палочки и ударила меня. Когда она занесла руку снова, я сказала:
– Перестань меня бить – или я не стану жить с тобой.
Мама замерла. Впервые в жизни баланс сил между нами изменился. Неожиданно я отказалась раскачиваться в ее темпе, соскочила с качелей, оставив ее в одиночестве. Мама выскочила из дома, а я поняла, что решение уже принято. В моей душе что‑то закрылось, и маме больше никогда этого не открыть. Отец мой тоже не был ангелом, но я была ему нужна. Он поклялся, что никогда больше меня не ударит, и я ему верила. А маме будет прекрасно и без нас. Выбор был очевиден.
Через пару недель мама снова вернулась и позвала меня на кухню.
– Стефи, – заявила она. – Я нашла нового мужа. У него большой дом. Если поедешь со мной, тебя ждет хорошая жизнь. С кем ты хочешь остаться? Со мной или с отцом?
Я равнодушно посмотрела на нее.
– Я хочу остаться с папой.
– Ты об этом пожалеешь, – ответила она.
Это были последние слова, сказанные мне матерью.
Когда мама нас бросила, отец много времени проводил, лежа на полу. Я помогала ему, вела
