Во время диагностической беседы с ними я попытался реконструировать обстоятельства их ЛСД переживания и динамику их проблем. История, которую я услышал, хотя и может показаться невероятной ЛСД терапевтам и людям, знакомым с природой психоделических состояний, к сожалению, является типичным примером неотложного вмешательства в случае кризиса, основанного на традиционных медицинских и психиатрических моделях. Фармацевтические лаборатории, в которых производился ЛСД, находились примерно в трех сотнях километров от Праги, где в то время базировалось большинство клинических и лабораторных центров исследования ЛСД. Когда компания получила заказ на изготовление чехословацкого ЛСД, было решено проинформировать персонал об эффектах этого препарата и о том, что нужно делать в случае непреднамеренного отравления. Для этого директор пригласил психиатра, работающего в местной клинике, у которого не было никакого личного и профессионального опыта с ЛСД, а также подготовился сам, прочитав несколько статей по «моделированному психозу». Во время семинара с персоналом этот обладающий весьма поверхностными знаниями психиатр умудрился создать чуть ли не апокалипсический образ ЛСД. Он рассказал, что эта бесцветная, не имеющая запаха и вкуса субстанция может коварно проникнуть в их организм, как это случилось с др. Альбертом Хофманном, и вызвать состояние шизофрении. Он посоветовал, чтобы в местной аптечке всегда было достаточное количества торазина – сильного транквилизатора, который следовало использовать как средство первой помощи, - и настаивал на том, чтобы жертв отравления без промедления привозили в психиатрическую клинику.
В результате таких инструкций оба лабораторных сотрудника получили дозу торазина сразу после того, как у них проявились эффекты препарата, после чего их срочно поместили в отделение для серьезно больных местной психиатрической больницы. Там они провели остаток периода действия препарата и несколько следующих дней в компании психотических пациентов. Находясь под совместным действием ЛСД и торазина, заведующий отделом наблюдал несколько судорожных припадков и долго разговаривал с пациентом, который показывал ему свои раны, полученные при попытке самоубийства. Тот факт, что профессионалы в области душевного здоровья поместили его в общество серьезно больных пациентов, значительно обострил его страх оказаться в таком же состоянии. Анализ его ЛСД состояния, которое было серьезно усечено влиянием торазина, показало, что он переживал элементы БПМ II, и заключение в отделении для серьезно больных пациентов и его приключения там стали мощным усиливающим фактором этого безнадежного состояния.
Переживания его ассистентки были более поверхностными; ее реакцией на психиатрическое отделение было стремление взять себя в руки и любой ценой удерживать контроль. Ретроспективных анализ ее переживания показал, что она подходила к травматическим детским воспоминаниям, но из-за неблагоприятных внешних обстоятельств она сделала все возможное, чтобы подавить их и не дать им всплыть на уровень сознания. Ее ощущение того, что она теряет волосы, оказалось симптомов глубокой психологической регрессии; ее детский образ тела, соответствующий тому возрасту, когда она пережила травматическое событие, был связан с естественным отсутствием волос.
Во время посещения Психиатрического Исследовательского Института в Праге эти два сотрудника не смогли не только проработать свои симптомы, но и даже изменить свое негативное отношение к ЛСД и отказаться от своих неприятных чувств по отношению к нему. Мы объяснили им природу ЛСД состояния и обсудили с ними нашу терапевтическую программу и принципы проведения сессий. Прежде чем уйти, они смогли обсудить эффекты ЛСД с пациентами, проходящими психолитическое лечение, которые прошли свои первые сессии в совсем других условиях. Я заверил их и руководство лаборатории в том, что нет смысла паниковать, если кто-то случайно получает отравление ЛСД; собственно, именно эту ситуацию мы постоянно воспроизводили в ходе нашей программы. Им посоветовали создать специальную тихую комнату, где отравившиеся могли провести остаток дня, слушая музыку в компании хорошего друга.
Через несколько месяцев мне позвонил заведующий отделом. Он сказал, что у них опять случился несчастный случай: девятнадцатилетняя ассистентка случайно вдохнула некоторое количество паров, содержащих ЛСД, Она провела остаток дня в удобной комнате, примыкающей к ее лаборатории в компании своего друга и, по ее словам, «это было самое лучшее время в ее жизни». Она сочла свои переживания очень приятными, интересными и полезными.
Техники избегания, разработанные движением самопомощи, хотя и менее вредны, чем подходы, основанные на медицинской и психиатрической модели, но столь же пагубны для результата сессии. Попытки втянуть субъекта в малозначимые разговоры («убалтывание»), отвлекание его внимания на цветы и красивые картины, выведение их на прогулку - все это не решает корневой проблемы. Это не более чем стремление выиграть время: внимание индивида переключается на какие-то другие предметы и удерживается на них до тех пор, пока кризис не отступит или не уменьшится вместе с тем, как действие препарата ослабеет. Эти подходы основаны на ошибочном мнении, что причиной проблем является сам препарат. Как только мы понимаем, что мы имеем дело с динамикой бессознательного, а не с фармакологическим состоянием, близорукость этого подхода становится очевидной. Опасность применения техник, которые способствуют избеганию, заключается в том, что субъект не встречается и не разрешает свой подсознательный материал, который лежит в основе эмоционального или психосоматического кризиса. ЛСД сессия, на которой всплывающий гештальт не завершен, приводит к затянувшимся реакциям, негативным эмоциональным и физическим последствиям и «флэшбэкам».
ГРАМОТНОЕ ВМЕШАТЕЛЬСТВО ПРИ КРИЗИСНЫХ СИТУАЦИЯХ ВО ВРЕМЯ ПСИХОДЕЛИЧЕСКИХ СЕССИЙ
Обсудив факторы, которые способствуют возникновению несчастных случаев при «домашнем» использовании ЛСД, и описав опасные методы, характерные для профессионального и любительского методов вмешательства, я бы хотел наметить в общих чертах оптимальных подход к психоделическому кризису, основанный на понимании его динамики. Что именно считать ситуацией, которая может считаться случаем, в котором требуется помощь на ЛСД сессии, определить достаточно трудно, и само это определение зависит от множества факторов. Оно отражает взаимодействие между собственными чувствами субъекта по поводу переживания и мнения и терпения присутствующих людей, а также мнение профессионала, вызванного на помощь. Последнее является фактором критической важности; оно зависит от уровня понимания терапевтом процессов, происходящих во время сессии, его или его клинического опыта с необычными состояниями сознания и его или ее свободы от тревожности. В случае вмешательства при психоделическом кризисе, как и в случае психиатрической практики вообще, радикальные меры часто являются отражением ощущения страха и неуверенности, которые испытывает сам помогающий, не только перед лицом возможной опасности, но и связи со своим собственным бессознательным. Опыт ЛСД терапии и новые переживательные направления психотерапии ясно показывает, что встреча с глубоким материалом другого человека обычно расшатывает психологические защиты и активирует соответствующие области бессознательного того человека, который ассистирует и присутствует на процессе, если только они не были проработаны помогающим заранее. В силу того, что традиционная терапия ограничена работой с биографическим материалом, даже профессионал с хорошей образовательной базой и практикой в области анализа, недостаточно подготовлен к тому, чтобы работать с мощными переживаниями перинатальной и трансперсональной природы. Превалирующая тенденция к тому, чтобы сваливать все эти переживания на шизофрению и подавлять их любым способом, отражает не только недостаток понимания, но также и привычный паттерн самозащиты от собственного бессознательного материала помогающего.
В силу того, что уровень образования и клинического опыта ЛСД терапевтов повысился, становится все более и более очевидным, что негативные эпизоды на психоделических сессиях следует воспринимать, не как непредсказуемые несчастные случаи, а как характерные и естественные аспекты терапевтической работы с травматическим материалом. С этой точки зрения разговорное выражение «bad trip» просто не имеет смысла. Для опытного ЛСД терапевта неуспешная ЛСД сессия – это не та, на которой субъект испытывает паническую тревогу, саморазрушительные стремления, чувство вины, потерю контроля или сложные физические ощущения. При должном подходе болезненная и сложная ЛСД сессия может привести к серьезному терапевтическому прорыву. Она может способствовать разрешению проблем, которые незаметно отравляли существование субъекта на протяжении многих лет и портили его повседневную жизнь. Неуспешной сессий он сочтет ту, на которой сложные чувства начали всплывать, но субъект полностью не погрузился в процесс, и гештальт остался незавершенным. С этой точки зрения все психоделические переживания, на которых процесс оказался прерванным назначением транквилизатора или грубым внешним вмешательством, например, транспортировкой в психиатрическую больницу, оказываются опасными не из-за природы психологического процесса, а из-за метода работы с кризисной ситуацией, который помешал позитивному разрешению сессии.
