Пирамида власти, если рассматривать ее иерархические (пространственные) уровни во временном аспекте, становится моделью истории цивилизации. Большинство людей бессознательно именно так и воспринимают развитие человечества. Для многих власть единого «мудреца и праведника», наместника нуминозного Я (Бога) становится иконой мироустройства. Обывателю по недоразумению кажется, что наилучший миропорядок может быть установлен некой уникальной личностью, которая одним своим авторитетом будет пресекать грешные поползновения исполнителей своей благородной воли.
Марксизм, основывая историю человечества на прогрессе средств производства, не подтверждает эту идиллическую картину и дает известный терминологический ряд:
родовая община – рабство – феодализм – капитализм – социализм – коммунизм.
В наших терминах эта концепция имеет следующий вид:
первобытный анархизм – олигархия – охлократия – аристократия – высокоразвитый анархизм.
Такое определение и более диалектично: цивилизация движется не по прямой, а по спирали в отрицании отрицания. И все мы ныне живем на витке охлократии, которую преподносят как венец истории и панацею от всех бед. Но те счастливцы, которые удостоились этого режима, все чаще чувствуют, что «все гниет в Датском королевстве». Бюрократия процветает во всех своих пороках и всем своем невежестве, но она желанна лишь теми, кто хочет реализовать свою волю к власти. В истинно свободном мире власть должна сводиться к техническому контролю и быть общественной нагрузкой вроде уборки парка или покраски заборов. Можно потерпеть такое положение ради общества пару-тройку лет, но уж потом – увольте. В современном же охлократическом мире какой-нибудь президент или премьер-министр, не желающий слезать со своего трона, на вопрос о своем социальном статусе может лишь с ухмылкой ответить: в сфере обслуживания, ибо только в издевательской иронии можно приравнять всех этих помпезных чиновников к слесарям, парикмахерам и официантам.
Всякий, кто мало-мальски разбирается в человеческой природе, должен догадываться, что человек, находясь в непрерывном присвоении себе нуминозного Я, и есть сатана, чья воля к власти дремлет до удобного случая. Поэтому давать ему чрезвычайные полномочия крайне опасно, если вы не хотите сделать из него того самого дьявола, который по преданию должен получить власть над миром. Именно в этом смысл народовластия: не дать власть никому конкретно. Но эта демократия на практике неизбежно предполагает борьбу за власть. Кто же идет во власть? Лучшие? Аристократы духа? Нет! Идут те, кто более всего желает власти. Демократия оказывается кулинарным конкурсом обжор или состязанием волков на должность овечьего пастуха. При таком миропорядке самым разумным оказывается отказ от голосования вовсе или выбор случайного кандидата. У вас больше шансов попасть в приличного человека, если вы укажите пальцем на первого встречного с улицы, чем если вы укажите на одного из тех кандидатов, чьи портреты украшают эту улицу. Ведь на всех этих предвыборных плакатах указаны именно те люди, кому власть категорически противопоказана. Их должна разыскивать психиатрическая служба, ибо в анамнезе каждого из них может быть записано: патологическое влечение к власти, вызванное невротическим воспалением Синдрома брамы.
В условиях равенства всех всякая власть оказывается противоречием. Демократия буквально отрицает демократию и требует анархии. Вот поэтому Платон пришел к выводу: поскольку все возможные пастухи сами оказываются овцами, на которых точно так же растет шерсть, и нет на земле ни одного козла-инопланетянина, который взял на себя эту благородную миссию – альтруистически пасти земные народы, то остается только выбрать овец, самых свободных от овечьего. Нельзя давать власть ровне себе, ибо эта ровня тут же начинает делать из себя неровню всем. Власть нужно давать тому, кто уже не ровня тебе. Концепция демократии требует либо анархии, либо аристократии. Лучший пастух тот, который никогда не опускается до овец. Платон полагал, что лучшими пастухами окажутся философы – любители мудрости, ученые, – выражаясь современным языком. За этим наивным предложением стоит другое убеждение Платона: знания – добродетель. Он полагал, что именно знания способствуют развитию добродетелей в человеке, и поэтому философы – самые подходящие члены общества для того, чтобы именно их наделять исключительными полномочиями. Так говорил Платон.
Безусловно, аристократический режим, которого никогда не было на этой планете, лучший из всех режимов. Чем разумнее и бескорыстнее пастухи, тем лучше это для стада. Но дело в том, что власть лучших не отменяет государство. А все государства изоморфны друг другу. Как пирамида власти при тирании (Сталин) ничем не отличается по структуре от пирамиды власти при диктатуре (Гитлер), точно также она остается прежней и при любой демократии – современной охлократической или желанной аристократической. В конце концов, неважно, кто сидит на вершине этой пирамиды – мудрец или дурак, праведник или негодяй. Он становится богом, а Синдром брамы инвариантен и для него, и для всех остальных. Противоестественность империи, разрушающей закон родины, не зависит от того, каким человеческим содержимым заполнена ее пирамида власти.
Эта пирамида может стать меньшим злом только при своем разделении на все меньшие фракталы. Из трех антропологических законов: закона пирамиды, закона сакрализации власти и закона родины дедуктивно выводится анархизм. Я считаю этот вывод подобным математической теореме. Он слишком очевиден и логичен, чтобы его можно было отрицать. Имперское устройство мира должно быть раздроблено на мелкие фрагменты, вдребезги.
Иначе говоря, политика должна быть подчинена тому же антимонопольному закону, что и экономика. Чиновничьи структуры по своей человеческой сути ничем не отличаются от промышленных и торговых корпораций. Они точно так же стремятся к разрастанию, поглощению меньших структур и установлению мирового господства. Именно в таком положении находятся ныне США, именно к этому статусу стремятся ЕС, РФ и КНР. Совершенно очевидно, что американская бюрократия (как и любая другая имперская бюрократия в истории цивилизации) не откажется добровольно от тех преимуществ, которыми владеет.
И дело тут даже не в экономических выгодах, которыми принято описывать политическую деятельность людей, поскольку в более глубинном анализе они вторичны по отношению к тому психологическому комфорту, который и является главным приоритетом солипсического самосознания. Этого хочет каждый человек в отдельности, и только ради этого он вступает в те или иные сообщества с другими людьми, будь то экономические корпорации, финансовые группы, чиновничьи структуры, политические партии, религиозные организации или творческие союзы. Но ведь абсолютно исключена возможность того, что вся бюрократическая элита той или иной империи погрузится в невроз, который приведет ее в массовом порядке к переоценке ценностей и смене мифологемы. А значит ограничить их имперскую волю к власти можно лишь при разрушении империи, дробя государства на все меньшие политические союзы. Именно это и значит – обескровить государство.
Если бы мне нужно было создать понятный образ того анархизма, о котором я говорю, то я избрал бы рисунок, на котором изображены планета, ощетинившаяся пирамидами власти, будто морской еж, и занесенный над нею молот, призванный разбить все эти политические полипы на теле планеты.
Именно при таком устройстве мира бюрократия превращается в тонкую пленку поверх социума, и у чиновника остается очень мало механизмом для реализации своей воли к власти. Это не отменяет зоопсихологию, но человек, этот носитель солипсического Синдрома брамы, лишается возможности раздуть свое эго до размеров материка или планеты. Пусть раздувает его в масштабах своего дома, становясь богом для семьи, тираном – для прислуги, диктатором – для сослуживцев, охлократическим председателем – для жилищного товарищества и аристократическим лидером – для друзей. Главное, чтобы это существо не посягало на мою свободу в моем собственном доме, где я тоже буду корчить из себя бога. Каждому богу – свою золотую клетку и свою жердочку.
Только в этом случае произойдет то, чего мы все так желаем. Мир перевернется.
Вера, Надежда, Любовь
Если Бог существует, то атеизм должен казаться ему меньшим оскорблением, чем религия.
Ж. Гонкур
Кем-то замечено: верить в бога – глупо, отрицать его – тоже глупо.
