Откровение Иоанна прочно укоренено в традиции апокалиптической литературы еще и потому, что родилось в момент кризиса. Иоанн верил, что уже пришла последняя скорбь: уже было немало жертв (2:13, 6:9), а вскоре скорбь достигнет всемирных размеров (3:10, ср. 2:10. 6:10, 16:6,18:24,19:2, 20:4). Возможно, он имел в виду все более острую конфронтацию между христианством и культом императора, ознаменовавшую последние годы правления императора Домициана (93–96 гг. н. э.). Почитание императора практиковалось в Малой Азии со времен Августа, но лишь при Домициане, относившемся к своей божественности серьезнее своих предшественников, начались систематические гонения на христиан (и не только на них) за отказ воздавать ему божественные почести, чего он требовал от своих подданных[626]. Большинство комментаторов считают, что именно на этом фоне писалось Откровение, в котором Рим и император изображены в облике страшного зверя, требующего от людей поклонения ему (13:4,12–15,14:9,11,16:2,19:20). Имеется ли в виду под восьмым царем в 17:11 Домициан — вопрос более спорный, но на общий смысл он в данном случае не влияет. Иоанн пишет во время все усиливающихся гонений, которые, как он верил, должны были привести к заключительной кульминации зла и бедствий.
От более ранних апокалипсистов Откровение отличает то, что автор пишет не под псевдонимом, а под своим собственным именем (1:1,4,9, 22:8). Возможно, это объясняется тем, что, в отличие от своих предшественников, он не стремится дать обзор прошлой истории, встав на более раннюю точку, — хотя в 17:10 можно увидеть попытку преподнести свое произведение как современное правлению более раннего императора, возможно, Веспасиана (69–79 гг. н. э.), а основная масса книги как будто состоит из трех или четырех обзоров конца времен, начиная от первого пришествия Иисуса до Его окончательного торжества (6:1–8,8–11,12–14,15–16). Но Иоанн, очевидно, считал, что приближается к самому Концу, и не собирался это скрывать. Поэтому нет указания запечатать откровение "до последнего времени", как в Дан 8:26,12:9, — кризис был настолько сильным и окончательным, что необходимость в этом отпадала, ибо Конец уже близко (Откр 22:10). Он не старается прикрыть значение написанного сложной символикой видений, доступной лишь посвященным. Конечно, мы сейчас не можем быть вполне уверены в отношении точного значения зверя, чье число 666 (13:18), но женщина на звере — несомненно, Рим, и Иоанн этого не скрывает (17:9,18).
Тем не менее другие особенности апокалиптической литературы настолько выражены, что было бы непоследовательно отрицать принадлежность Откровения к апокалиптическому жанру[627].
б) Основные богословские особенности апокалиптики в Откровении также присутствуют. Из приведенных выше деталей это достаточно ясно. Упомянем некоторые другие. 1) Отметим апокалиптический дуализм. Истинная борьба происходит не столько между церквами и языческими силами, сколько между Христом и сатаной. Более того, у Иоанна нет надежды на мир сей, он предчувствует его разрушение. Его надежда сосредоточена на небесах, новом небе и новой земле, новом Иерусалиме, который сойдет с неба (гл. 21–22). Эта тема знакома апокалиптической эсхатологии (см. выше, § 67.3. в), но у Иоанна ярче, чем у других апокалиптиков, сосредоточенность упований на горе Сион преображена в видение небесного Иерусалима, символизирующего возрождение всего творения. 2) Мессианские страдания, скорбь святых составляют еще одну особенность, о которой мы уже упоминали (§ 68.3. а). Те гонения, которым Иоанн и его читатели подвергаются или вот–вот подвергнутся, есть "великая скорбь" (7:14; см. также, напр., 11:7–8,13:7), великая скорбь последних времен. Но Иоанн призывает верующих не бояться, ибо на них печать Божья (7:1–8, 9:4). 3) Ожидание близкого Конца особенно подчеркивается тем, что о нем говорится вначале и в конце: 1:1 — "чему должно произойти вскоре"; 1:3 — "ибо время близко"; 1:7 — "Он грядет с облаками"; 3:11 — "Иду скоро"; 22:10 — "время близко"; 22:20 — "Свидетельствующий это говорит: да, гряду скоро. Аминь, гряди, Господи Иисусе!" 4) Поразительнее всего то, как Иоанн выражает свою веру в Божье руководство. "Божий замысел об истории зафиксирован в "книге с семью печатями", и после раскрытия этой книги замысел осуществляется без помех"[628].
Таким образом, учение Иоанна очень простое. Тем, кто гонения уже терпит или кому они угрожают, он говорит: "Пусть вас не смущает происходящее на Земле. Конец близок, все в руке Божьей. Ваша нынешняя скорбь предзнаменует вмешательство Божье. Враги будут полностью разбиты и уничтожены, а вас ждет небесная радость жизни в новом творении".
в) Характерные христианские особенности здесь более заметны, чем в Мк 13 и 1 и 2 Фес. Во–первых, это христоцентричностъ, 5:5 — никто не достоин открыть свиток Конца, кроме Льва из колена Иудина, Корня Давидова, Который завоевал право открыть свиток и снять семь печатей. Лишь Он один может завершить Божий замысел, положить начало событиям Конца. Отметим, как это право связано со смертью и воскресением Иисуса: именно Агнец, Который был заклан, раскрывает свиток и печати (5:6, 9, 12). Также "Первородный из мертвых" — Тот, Кто был мертв, а теперь жив во веки веков (1:5,18), дает Иоанну откровение о том, что есть и чему должно произойти. Весь апокалипсис по сути протекает между победой воскресшего Иисуса и Его вторым пришествием: как победа дает Иисусу право раскрыть свиток и начать последние события, так Его парусил является завершением всего — "гряду скоро. Аминь, гряди, Господи Иисусе!" (Откр 22:20). Одним словом, подобно любому другому автору Нового Завета, тайнозритель апокалипсиса считает исторического Иисуса, прославленного Христа и вскоре грядущего Господа одним лицом (также см. выше, § 52.2).
Во–вторых, сохраняется свойственный христианской апокалиптической эсхатологии элемент сдержанности. Упоминания о близости Конца нигде не превращаются в конкретное предсказание. Говорится о 42 месяцах (=3,5 года), но это скорее символическое число, не предназначенное для точного определения времени событий Конца. Письма в Откр 2–3 содержат увещевания, из которых следует, что Конец еще не совсем наступил — например, грядут десять дней скорби (2:10), и постоянные призывы терпеть и побеждать. Иоанн, несомненно, считает начало гонений при Доминициане началом последнего периода скорбей, но его продолжительность он не оговаривает. У него нет неистовых апокалиптических призывов. Для Иоанна достаточно знать, что нынешние страдания предшествуют скорому возвращению Господа.
69.1. В этой главе мы следовали иному методу, чем в предыдущих двух главах — главным образом потому, что апокалиптическое христианство часто представлялось в ином и неясном свете. Никто не сомневается, что попытки христианства понять себя в контексте иудейского наследия и противостоять различным видам синкретизма того времени были важнейшими и основополагающими аспектами христианства I в. — поэтому наша задача состояла в том, чтобы исследовать масштабы этого стремления к самопониманию, показать, насколько многообразие христианства I века перекрывалось с окружавшими его верованиями, выяснить границы и центр христианства I в. Но апокалиптическое христианство обычно считалось чем‑то по определению периферийным. Такое отношение к нему было в прошлом, таково оно и в современном богословии[629]. Поэтому нашей задачей в данном случае было скорее показать центральное значение, какое имела апокалиптическая надежда в первоначальном христианстве, основополагающую роль апокалиптической эсхатологии в многообразии христианства I в.: как для Матфея и Иакова, так и для Коринфа и Иоанна.
После того как мы это показали, не остается сомнений, что апокалиптическая эсхатология была неотъемлемой частью христианства I в.[630] Ее можно проигнорировать или удалить, лишь исказив историческую реальность истоков христианства, а значит, и все христианское богословие[631]. Христианство появилось в среде, сильно ориентированной на апокалиптическую перспективу. Учение Крестителя было апокалиптическим по своему характеру. Нельзя не назвать апокалиптическими и чаяния самого Иисуса в отношении будущего. Характер и самопонимание раннехристианской общины в Палестине были апокалиптическими. Керигма ранней миссии язычникам имела ярко выраженные апокалиптические черты. Одно из самых ранних (если не самое раннее) собраний речений Иисуса, вошедшее в эсхатологическое повествование Мк 13, указывает на то, что апокалиптические ожидания Иисуса были предметом серьезных богословских размышлений в первые десятилетия существования христианства. Откровение Иоанна показывает, что на закате I в. огонь апокалиптического ожидания почти не уменьшился и легко возгорался сильнее, когда перед христианами вставал трудный выбор: подчиниться культу императора или подвергнуться жестоким гонениям.
