Оказывается, это был последний — процесс «конструирования», а не бог-создатель. Но каким бы ударом ни был этот факт для религиозных убеждений преподобного Пейли, в этой истории есть мораль, которую наверняка захотят подчеркнуть современные верующие: биологи соглашаются с тем, что строго физическая система или процесс — действия которых можно полностью объяснить материалистически, — могут иметь такие удивительные характеристики, что справедливо будет предположить, что их источник — некая особая созидательная сила, и задаться вопросом о природе этой силы. Дарвин выяснял, какая творческая сила стоит за появлением растений и животных, и дал ответ «эволюция». Несомненно, верующий вправе задать тот же вопрос об эволюции: откуда взялся удивительный алгоритм естественного отбора?
СЕГОДНЯ ВЕРУЮЩИЙ ВПРАВЕ ЗАДАТЬСЯ ВОПРОСОМ: ОТКУДА ВЗЯЛСЯ УДИВИТЕЛЬНЫЙ АЛГОРИТМ ЕСТЕСТВЕННОГО ОТБОРА?
Кстати, такой верующий высказался бы отнюдь не в пользу «разумного замысла», идеи, согласно которой естественный отбор непригоден для объяснения эволюции человека. Наоборот, здесь речь идет о том, что естественный отбор — настолько мощный механизм, что его истоки требуют особого объяснения, что эволюция путем естественного отбора имеет настолько же поразительные закономерности и свойства, как развитие животного и его приближение к функциональной целостности.
Мы подробно рассматривали некоторые из этих закономерностей в главе 18: естественный отбор продолжался, создавая все более и более разумные формы жизни, пока наконец не создал настолько разумную, что она породила второй творческий процесс — культурную эволюцию, и по мере того, как эта культурная (особенно техническая) эволюция продолжалась, человеческий вид демонстрировал все более обширные виды социальной организации, пока наконец их масштабы не приблизились к глобальным. В этом процессе возник нравственный порядок, связующее звено между развитием социальной организации и прогрессом, направленным на достижение нравственной истины. С точки зрения верующего, этот нравственный порядок — одна из причин считать, что сама система эволюции путем естественного отбора требует особого творческого объяснения.
Возможно, это — ошибочное мнение, но подкрепляющий его довод понятен и правомочен, и по структуре параллелен доводу, который в додарвиновские времена служил мотивацией в поисках теории естественного отбора. А если верующий, придя к выводу, что нравственный порядок подразумевает существование некоего еще неизвестного источника творчества, запустившего естественный отбор, и решает назвать этот источник «Богом» — что ж, это дело верующего. Ведь и физики выбрали слово «электрон».
Конечно, можно спросить, почему верующий вправе допускать, что творческий источник имеет столь экзотическое название, как «бог», если источник создания органической жизни оказался простым механическим процессом, известным как естественный отбор. На это верующий мог бы ответить, что физическая система, демонстрирующая нравственный порядок, требует более экзотического объяснения, чем физическая система, демонстрирующая лишь более прозаическую форму порядка.
Даже если ученый-атеист найдет этот довод убедительным, работа верующего на этом не закончится. Ибо существует внушительный довод, который ученый мог бы выдвинуть против самой идеи предполагаемого существования Бога и предполагаемого существования электрона. Это очень прагматичный довод. А именно: допустим, мы верим в существование электрона, хотя до сих пор все наши попытки постичь его оставались в лучшем случае несовершенными. И все-таки есть смысл, в котором наши несовершенные представления об электроне действуют. Мы манипулируем физической реальностью, исходя из предположения, что электроны существуют, несовершенно воспринимаемые нами, и — voila — получаем персональный компьютер. Какими бы примитивными ни были наши представления об источнике материального порядка, эти представления привели к материальному прогрессу.
На это верующий может ответить: ну а примитивные представления об источнике нравственного порядка во вселенной в целом привели к нравственному прогрессу. Наша концепция Бога «развилась» — то есть нравственный охват богов, в которых мы верим, вырос, в итоге выросло наше нравственное воображение, когда мы прошли путь от сообществ охотников-собирателей почти до единой глобальной цивилизации, и если мы преодолеем этот последний порог, то приблизимся в итоге к нравственной истине. Следовательно, перестать думать о Боге сейчас — все равно что сойти с пути, который был по-своему удачным — не с пути научного поиска, ведущего к научному прогрессу, а с пути нравственного поиска, который привел к прогрессу нравственному[1089].
Ученый-атеист скорее всего не примет этот довод, и его возражения можно приблизительно облечь в следующую форму: даже если идея Бога действительно помогла нам достичь нынешнего состояния нравственной эволюции, неужели нельзя отказаться от этой идеи, этой иллюзии, и в дальнейшем обходиться без нее? Разве нельзя стремиться к нравственной истине ради самой нравственной истины? Действительно ли нам нужен Бог, чтобы поддерживать нравственный прогресс так, как физикам нужен электрон, чтобы поддерживать научный прогресс?
Смотря о ком идет речь. Есть люди, способные вести образцовую жизнь и без представлений о Боге. Другим же Бог необходим — и не обязательно потому, что добродетельную жизнь они ведут лишь из страха перед адом и желания попасть на небеса: зачастую они охотнее всего ведут добродетельную жизнь, когда считают, что нравственная истина имеет некое живое олицетворение. Этим людям необходимо ощущать: если они совершают плохие поступки, то кого-то разочаровывают, а когда ведут себя хорошо, то кого-то радуют, а этого «кого-то» очень важно радовать и недопустимо разочаровывать.
Едва ли следует удивляться этой потребности. Ведь нравственный аппарат человека развивался в контексте человеческого общества как инструмент для ориентации на социальном ландшафте; наши нравственные чувства естественным образом приводятся в действие с уважением к другим живым существам; естественным отбором мы «спроектированы» быть хорошими ввиду обязательств перед окружающими, из-за боязни заслужить их недовольство и желания видеть, как они нас ценят. Многим людям полезно переносить эти человеческие отношения на сверхчеловеческий уровень. Эти люди становятся лучше и чувствуют себя более счастливыми, когда думают о Боге, который видит их ежедневные старания и предлагает утешение, поддержку или упреки; этим людям удобнее придерживаться нравственной оси вселенной, благодаря Бога, прося его помочь им оставаться праведниками, раскаиваясь перед Богом в своих прегрешениях. Приятно, что некоторые способны быть образцом добродетели и без помощи такого рода, однако это редкость; естественное для человека состояние — приспособленность его нравственной жизни к существованию других существ, и чем более вездесущи эти существа, тем прочнее фундамент.
Другими словами, ввиду ограниченности человеческой натуры верующие в Бога взаимодействуют с нравственным порядком как можно продуктивнее, придерживаясь определенных представлений об источнике этого порядка, какими бы несовершенными ни были эти представления. Разве не так поступают физики, которые взаимодействуют с материальным порядком как можно продуктивнее, придерживаясь определенных представлений о его субатомных источниках, какими бы несовершенными ни были эти представления?
В сущности, обе формы взаимодействия можно даже назвать своего рода коммуникацией. Ученый манипулирует реальностью, пользуясь способами, которые косвенно заявляют: «Я считаю, что субатомный мир имеет определенную структуру», а реальность отвечает, обеспечивая положительную или отрицательную обратную связь. Научный процесс — эволюция научных идей, — это долгий диалог с природой. Как мы уже видели, эволюцию Бога и сопутствующую эволюцию нашего нравственного воображения тоже можно описать как долгий диалог с природой; наш вид в ходе своей истории получал обратную связь, представлявшую собой нравственное образование, связь, которая направляла человеческий вид к нравственной истине. Полная направленность этой эволюции наводит верующих на мысль, что источник обратной связи — нечто большее, чем природа как таковая.
Если среднестатистический ученый-атеист дочитает до этого места, вероятно, он по-прежнему будет противиться сравнению физика и теиста, утверждая, что есть разница между несовершенными представлениями об электроне, который на самом деле существует, и несовершенными представлениями о Боге, которого не существует.
