и покаянию, при этом главным средством ее воспитания старец считал «внушение страха божьего».
Впрочем, ряд идей, содержавшихся в печатной продукции Оптиной, был обращен непосредственно к трудящимся массам, и прежде всего предписание «жить — не тужить, никого не осуждать, никому не досаждать и всем — мое почтение». Опираясь на христианскую традицию, старцы превозносили невежество бедняка в соединении со смирением и молитвословием. Тихон Задонский некогда различал два рода ученых и мудрых людей: одни учатся в школах от книг, и большинство из них безумнее простых и безграмотных. Другие «учатся молитве со смирением и усердием и просвещаются от духа святого. Они — мудрее всех философов и любимы богом, хотя алфавита не знают». По существу, это иллюзорное утешение огромных масс бесправных и безграмотных русских людей помогало сохранять в неприкосновении существующие устои. Умиленность необразованным, но при том постоянно молящимся человеком, который отказался от претензий на обладание знанием о мире, хорошо вписывалась в политику господствующих слоев в области образования и просвещения трудовых масс. Безграмотными легче управлять. С этой установкой связана и безусловная поддержка старчеством культа юродства.
Казалось бы, что может быть более противостественным для «человека разумного», чем поклонение слабоумию, умственной неполноценности? Возникшее в процессе нарастания протеста против рабовладельческих порядков презрительное отношение бесправных угнетенных масс Римской империи к «мудрецам мира сего» (выходцам из господствующего класса) и восхваление нищеты духа было обусловлено и отсутствием возможности в силу самих условий существования приобщиться к ценностям культуры. «Нищими духом» называли себя необразованные люди, которые составляли большинство первых христиан. «Нищета духа» была возведена в степень высокого достоинства христианина. Превратившись в догму, эта идея доводилась порой до абсурда, до почитания слабоумных. И старцы в полном соответствии с Новым заветом (I Кор., 1, 18—21), а также с высказываниями обитавших в пустыне боголюбцев требовали «нищеты духовной». «Нищий духом, — писал Макарий некоему светскому лицу из образованных, видит одну свою нищету, но не смущается, а чрез смирение получает помощь божию и успокаивается»,
Культ юродивых, старцев, «блаженных», как отмечает И. А. Крывелев, — это одна из старых испытанных форм религиозного влияния на массы. «Среди них были и психически больные, но чаще это были люди, эксплуатировавшие в свою пользу легковерных людей, с одной стороны, и фактическое покровительство церкви — с другой» 22. Сами оптинские старцы отнюдь не были слабоумными или юродивыми, напротив, их отличали хитрость, трезвый расчет в житейских делах, умение разбираться в политической и идеологической обстановке, стремление подчинить своему влиянию окружающих. Вместе с тем, учитывая традиционную склонность части верующих к почитанию юродства и стремясь упрочить свой авторитет среди них, старцы часто, подобно Леониду, «растворяли простую речь своей шутливостью, доходившей иногда до полуюродства». Надо думать, в поведении некоторых старцев было и нечто нарочитое, сознательно усвоенное от манеры юродивых и вместе с тем обусловленное долголетним воспитанием в религиозно-аскетическом духе. Порой и они уподоблялись библейскому царю Давиду, который, убоявшись мести царя Анхуса и его слуг, «изменил лицо свое пред ними, и притворился безумным в их глазах, и чертил на дверях, кидался на руки свои и пускал слюну по бороде своей» (I Царств, 21, 13).
Правда, старец Амвросий не «кидался на руки свои», однако же демонстративно плакал во время молитвы, в знак «особого старческого благоволения» стукал по головам окружающих, балагурил. Как пример «смиренности» Амвросия его биограф приводит слова восхищения старца христианским усердием своего собрата: «А вот в Глинской пустыни умер один старец, так у него часа три после смерти рука все перебирала четки. А я вот, грешный, и не знаю, когда только их перебирал». Более утонченный и образованный Макарий постоянно каялся в своей «худости», «молитва же его была непрестанная; восклицания: «Боже милостивый... Матерь Божия... Иисусе мой» и т. п., сопровождавшиеся вздохами, часто излетали из уст его на правиле, в беседе, за письменным столом... даже и во время самого сна».
Старцы поддерживали культ юродивых не только личным примером, но и благосклонным отношением к «истинным» юродивым. Макарий весьма уважительно и сочувственно отозвался о популярном «Христа ради юродивом» Василии Петровиче: «Жизнь его была страдальческая и труженическая». Живое описание власти безумных над верующими дал И. Прыжов более ста лет назад. Он рассказывал, как юродивый Иван Яковлевич Корейша врачевал больных: «Девушек он сажает к себе на колени и вертит их, пожилых женщин он обливает и обмазывает разными мерзостями, заворачивает им платье, дерется и ругается» 23. После смерти Корейши многие, желая приобщиться к его святости или исцелиться, жадно собирали капли, просачивавшиеся через гроб из его разлагающегося тела, а некоторые отгрызали куски от гроба. Могила Корейши, кстати, усердно посещается верующими и в наши дни.
Нечто подобное имело место в поведении верующих в отношении старцев. Когда умер Амвросий, многие приносили платки, куски холста и другие вещи, просили приложить их к телу старца и принимали обратно «с верою и благоговением, как святыню».
Подобный уровень культуры вполне соответствовал представлениям господствующей верхушки о том, какова должна быть духовная жизнь простого народа. Впрочем, в атмосфере разложившегося царского двора сама эта верхушка испытывала жгучую потребность в пророках и юродивых, в духовных и телесных «исцелителях». Стоит вспомнить только старца Григория Распутина, в течение ряда лет фактически правившего Россией.
«Не дай, господи, чтобы весь мир заразился болезней неверия и вольнодумства». Под влиянием ускорившегося социального и культурного развития России второй половины XIX в. часть церковной и околоцерковной интеллигенции стала осваивать культурно-философское наследие Запада, и не только в целях его опровержения, но и приспосабливания отдельных его элементов для защиты православия. Формировалась официальная православная философия 24, задачей которой было опровержение материализма.
В борьбу с материализмом вступила не только официальная православная теология, претендовавшая на интеллектуализм и просвещенность, — церковь заботливо лелеяла веками проверенную линию защиты религии — сугубый консерватизм и догматизм. Эта линия успешно проводилась монашеством и старцами. В письмах старцев она просматривается достаточно определенно: никаких перемен ни в обществе, ни в церкви, ни в ее вероучении. Когда в 1865 г. одного видного сановника вызвали в Петербург, Амвросий, считавшийся его духовным отцом, наказывал ему, что если там начнутся разговоры о переменах или нововведениях в церкви, то нужно «говорить истину», а именно: «что дух святой через истинных рабов своих и служителей, угодников божиих, постановил и узаконил в церкви, то изменять людям обыкновенным невозможно и страшно».
Еще более решительно старцы пресекали любые попытки свободомыслия в отношении религии. Напомним, что традиция борьбы с вольнодумством в православии, как и в любой
