Часто празднословие оправдывают некими добрыми помыслами. Дескать, у меня спрашивают о чем-то важном, например о Церкви или о вере, вот я и стараюсь объяснить все как можно доходчивее и подробнее. При этом мы даже не замечаем, что из-за нашего многословия нас перестают слушать. Нужно положить себе за правило отвечать только на заданный вопрос, не растекаясь мыслью по древу.
Будем помнить, что наша с вами цель состоит в стяжании добродетели, и начали мы с покаяния. Мы храним в себе тишину после Причастия, не несемся по улице сломя голову сразу же после литургии, не начинаем немедленно с кем-то болтать, читаем вслух Евангелие, на молитве стараемся ни на что не реагировать, а именно молиться, взвешенно отвечаем на поставленные вопросы.
Заметьте, в нас уже образовалось некое устроение, которое позволит нам стяжать настоящую молитву и сделаться такими, чтобы наши сердца пребывали в Боге. Для этого необходимо усердно и благоговейно исполнять молитвенное правило, подобранное в соответствии с нашими силами и возможностями.
Правило приведет человека к настоятельной внутренней потребности молиться, а если возникает потребность в молитве, значит, потребность в празднословии исчезает. Это – признак того, что человек исцелился или по крайней мере находится на пути к исцелению. Человек, полюбивший молиться, не станет попусту чесать языком; это совершенно исключено. Самое главное – с этой ступеньки не сходить, пока молитвенное состояние не сделается внутренним правилом. Подчеркну: нужно не скакать по ступенькам, а упорно продвигаться от простого к сложному.
При этом иногда у человека может развиться гордыня, которая у некоторых вполне сочетается с молитвенностью. Но причина гордыни состоит вовсе не в молитвенности, она появилась не оттого, что мы искоренили в себе празднословие.
Гордыня преодолевается смирением. Опять же начнем с покаяния. Прежде всего, обозначим болевую точку. В чистом виде гордыня свойственна, пожалуй, лишь бесам. У людей же она проявляется по-разному: у кого-то – раздражительностью на все окружающее, у кого-то – деспотизмом по отношению к ближним, у кого-то – болезненной обидчивостью, у кого-то – величайшим самомнением… Как бы то ни было, гордец почитает себя выше других, даже не всегда себе в этом признаваясь.
Что же положить себе за правило в этом случае? Для начала решим не доверять своему суждению о людях. Ведь многие из нас представляют этот мир так: я нахожусь в центре, а все прочие занимают те или иные места вокруг меня. Но ты – гордый человек, и твое кривое зеркало прямое делает кривым. Гордость искажает человека, а значит, следует исходить из того, что во всем происходящем виновен ты сам. Гордый человек хорошим видит только себя и восхваляющих его льстецов. Все прочие люди хорошими для него быть не могут по определению, поэтому он не любит их, не доверяет им, обижается и раздражается на них. Гордец, прежде всего, начисто лишен терпения, а потому никогда не медлит с судом и сразу же рубит сплеча. Такой человек должен положить себе за правило не спешить и, прежде чем что-либо сказать или сделать, в тишине помолиться Богу, хотя бы несколько раз повторив: «Господи, помилуй!» и, разумеется, попросить прощения у ближних.
Впрочем, и это – всего лишь начало пути. Авва Дорофей пишет о необходимости послушания – духовнику, родителям, мужу. Лучшее лекарство от гордости – положить себе за правило быть послушным. Еще один испытанный способ врачевания гордыни – служение ближнему.
Авва Дорофей говорит, что смирение воспитывается служением больным и несчастным. Необходимо постоянное жертвенное служение, хотя этот путь очень и очень тяжел. Можно послужить однажды или несколько раз, а вот если служить приходится постоянно, изо дня в день… Сначала служить придется престарелым родственникам, нуждающимся в нашей опеке, потом кому-то еще… Причем не следует забывать о том, что любить человечество в целом и издали куда легче, чем ближних, поэтому именно непрестанное служение ближнему нужно положить себе за правило. В конечном итоге постоянство неизбежно породит в нас смирение.
Надо научиться укорять себя, почаще просить прощения, не доверять себе и нести послушание. Тогда искушения, которые обычно нападают на человека, начинающего служить ближнему (потому что больного все раздражает, ему все «не так», от него благодарности не дождешься!), переносятся легче.
Следующий этап – приучить себя никогда не ждать благодарности за свой труд. Обычно обида возникает из-за того, что человека не благодарят, а если не ждешь благодарности, то и не обижаешься, тогда становится возможным великодушно сносить несправедливые упреки.
Порой спрашивают: а как относиться к гордецу? Чем можно вразумить его?
Человек в гордыне своей слепнет и теряет разум. Преподобный Иоанн Лествичник писал, что гордого может исправить только Бог; человек это сделать не в силах. Пребывающий в состоянии гордыни – безумен, он лишен рассудка. Об этом сказано Соломоном: Поучающий кощунника наживет себе бесславие, и обличающий нечестивого – пятно себе. Не обличай кощунника, чтобы он не возненавидел тебя; обличай мудрого, и он возлюбит тебя; дай [наставление] мудрому, и он будет еще мудрее; научи правдивого, и он приумножит знание (Притч. 9: 8–9). Умных надо обличать, а не дураков. Умных можно укорять. К кому-то можно обратиться по-братски, с любовью; умный поймет, когда ему говоришь, что он делает плохо. Безумный же не поймет, а только тебя возненавидит. Поэтому лучше не обличай.
Иногда мы все же обязаны что-то сказать, но важно учитывать: кому, где, когда и какими словами. Впрочем, гордых увещевать бесполезно; таких Господь смиряет не словами, а жизнью: болезнями, несчастьями и скорбями. К сожалению, они врачуются только такими средствами…
Каждый из нас может заглянуть в свое сердце, выявить главную проблему, понять, что действительно превратилось в страсть, в душевный навык, подумать над собой, сделать первый шаг и начать бесконечное восхождение по лестнице добродетели. По-иному грех победить невозможно.
Коснемся некоторых нередко задаваемых вопросов, хотя и не связанных с поучениями аввы Дорофея напрямую, но все же соотносящихся с ними, поскольку речь идет об осуждении. Меня спрашивают, например, как следует относиться к матери Марии Скобцовой? [21] Вроде бы и курила, но принесла столько добра людям…
По-моему, ответ очевиден. Она пошла в газовую камеру не потому, что ее послали, а потому, что пожертвовала собой, спасая жизнь другого человека и исполнив закон любви до конца. Прах ее развеяли над полем, использовав в качестве удобрения. То есть человек настолько расточил себя в этой любви, что от него ни пылинки не осталось…
А курение, как и всякое пристрастие, конечно же, грех. Ну что сказать на это… Некоторые люди пьют очень крепкий чай. Это тоже страсть, без удовлетворения которой они, как им кажется, не могут жить полноценной жизнью. Другие превращают в пристрастие свою любовь к кофе. Но курение не мешает человеку возлюбить ближнего своего, помогать и служить ему. Оно мешает самому человеку чувствовать себя свободным, оскверняет его, поскольку он не может приступать к Причастию, потому что с утра покурил. Это болезненная, дурная привычка, но все-таки не тот грех, который отлучает человека от Бога.
Давайте вспомним, кем была мать Мария. Древний патерик содержит замечательную притчу. Некий инок отправился Великим постом в пустыню, чтобы найти там великих аскетов. В одной из пещер он встретил пожилого монаха и попросился к нему жить. А у старца был послушник, который стелил ему мягкую постель. Старец тот хоть и подвизался в пустыне, но питался отнюдь не акридами. И смутился молодой инок: ну и старцы пошли! Похоже, последние времена наступают: старцы в пустыне хлеб с маслом едят, им подушки мягкие набивают! И было ему вразумление. Явился к нему ангел и спросил:
– Ты до монастыря кем был?
– Погонщиком ослов.
– Ну и как ты питался?
– Впроголодь жил. Впервые наелся в обители – там трапеза каждый день!
– Ну а этот старец прежде был царем…
Все дело в том, от чего ты ушел. Инок ушел от нищеты в сытую жизнь. В этой связи пример матери Марии весьма показателен. Она жила в совершенно ином, богемном мире, ей Блок стихи посвящал! Потом она примкнула к эсерам, потом участвовала в Белом движении. А позже ушла в монастырь, но ушла с тяжким грузом прошлого, от которого до конца, может быть, избавиться так и не смогла. Но для нее самым главным было исполнить завет Христов, полностью отдав себя Богу и ближнему. Она это сделала так, как мало кто другой, и вспоминать о папироске в ее пальцах или о том, что она не признавала «сытого монашества»… Ну не могла она понять, зачем люди живут в монастырях в то время, когда гибнет мир, не могла понять, как можно спасаться в чистенькой келье, когда люди сгорают в катаклизмах XX века!
