Кальвинизм предлагает самую решительную и бескомпромиссную из возможных концепцию божественного провидения. Контроль Бога над творением абсолютен и даже, как иные выражаются, педантичен. Кальвинисты совершенно буквально понимают библейские речения о том, что ни одна из малых птиц не упадет на землю без воли Бога (Мф 10:29) и что когда жребий брошен, то все решение его — от Господа (Притч 16:33). Ничто в мире не оставляется на волю случая, всякое движение всякой частицы бытия подчинено воле Божьей и есть следствие Его предначертаний. Тем, кого смущает мысль, что Бог может идти на риск или оставлять важные вещи, вроде судьбы наших бессмертных душ, в руках подверженных заблуждениям свободных созданий, кальвинизм дарует максимальное утешение. Многие находят кальвинизм привлекательным и по той причине, что он, как можно подумать, вытекает из теологии совершенного существа. Ведь если нечто подобное кальвинизму ложно, то остается мыслимым, по крайней мере, в принципе, что воле Божьей можно противиться, что сотворенные существа в силах помешать Богу добиться желаемого, что творение способно разрушить замыслы Творца. Если отвергнуть кальвинизм, то Бог, во всяком случае до некоторой степени, оказывается в зависимости от творения — ситуация, по мнению многих, неприличная. Бог, имеющий больше власти, лучше, чем Бог, имеющий меньше власти, а значит, Он должен обладать совершенной, т.е. абсолютной властью над происходящим во вселенной.
Но богословие совершенного существа не свидетельствует в пользу кальвинизма ясно и однозначно. Причина здесь проста: в мире есть зло, а потому, если Бог осуществляет полный контроль над всем, что происходит в мире, — если, иными словами, всякое событие представляет собой результат божественной воли — то трудно удержаться от мысли, что вина за все происходящее в конечном счете лежит на Боге. Трудно даже уразуметь, в каком же это смысле Бог «ненавидит зло», ведь из кальвинизма прямо вытекает, что каждое чудовищное деяние, имеющее место в нашем мире, было в конечном счете предопределено Богом. Более того, если все наши поступки в конечном счете детерминированы Богом, то нелегко понять, как можем мы оказаться повинными в наших грехах или заслуживать за них Божьи гнев и кару (а согласно Библии, дело обстоит именно так). Вообразите умельца, который замыслил создать небольшое войско из роботов, задал им программу — разнести в пух и прах его собственную гостиную, — а теперь вдруг воспылал гневом и «карает» роботов за то, что они в точности эту программу выполнили. Сценарий и в самом деле абсурдный. Но если кальвинизм истинен, то Бог, коль скоро Он на нас гневается и карает нас за грехи, очень похож на такого умельца.
Эти возражения против кальвинизма столь интуитивно убедительны, что может показаться необъяснимым, почему он привлекал такое множество великих философов и богословов. Здесь, однако, стоит отметить, что всех возражений против кальвинизма можно было бы избежать, если бы только мы сумели понять в нем одну–единственную вещь, а именно: как можно нести моральную ответственность за действия, к совершению которых мы были детерминированы. Будь мы в состоянии уразуметь это, мы смогли бы постичь и то, почему Бог не несет ответственности за наши дурные деяния. А если бы мы поняли, почему Бог не отвечает за наши дурные деяния, мы, вероятно, смогли бы понять, почему высказывание «Бог ненавидит зло» имеет смысл, а равным образом и то, почему со стороны Бога вполне разумно и справедливо гневаться на нас и карать нас за грехи. Но каким же образом можем мы сделать вразумительным утверждение, что несем моральную ответственность за действия, к совершению которых мы были предопределены? Что можно сказать в пользу этого, на первый взгляд, совершенно неправдоподобного тезиса?
На наш взгляд, до сих пор никто не преуспел в облегчении постижения нами того, как человек может отвечать за поступки, к которым он был детерминирован. Это, впрочем, не означает, что в пользу данного утверждения совершенно нечего сказать. Джонатан Эдварде, к примеру, защищал его с помощью ссылок на доктрину изначальной вины. Согласно этой доктрине, человеческие существа виновны от рождения вследствие Адамова греха. Но, разумеется, никто из нас не мог бы предотвратить его грех. А значит, приняв доктрину изначальной вины (что, как, очевидно, полагал Эдварде, непременно сделает всякий благомыслящий христианин, даже если он не кальвинист), мы тем самым оказываемся вынуждены признать, что можем нести моральную ответственность за то, чего не могли предотвратить. А коль скоро мы можем нести моральную ответственность за то, предотвращение чего было не в наших силах, то это открывает — пусть даже на самую малость — путь к утверждению, что мы можем нести моральную ответственность за то, к совершению чего мы были предопределены. Опять же, это нисколько не помогает нам понять, каким образом можем мы отвечать за то, к совершению чего мы были предопределены. Впрочем, для тех, кто принимает изначальную вину, данное обстоятельство могло бы даже несколько облегчить прием пилюли, которая в противном случае оказалась бы слишком горькой.
Разумеется, за и против кальвинизма и его конкурентов можно было бы здесь сказать гораздо больше. Мы, однако, надеемся, что наш краткий обзор даст хотя бы самое общее представление о тех мотивах, которые лежат в основе этих взглядов на божественное провидение.
Craig William Lane, The Only Wise God (Grand Rapids, MI: Baker Book House, 1987)
Time and Eternity (Wheaton, IL: Crossway Books, 2001)
Flint Thomas, Divine Providence (Ithaca, NY: Cornell University Press, 1998)
Ganssle Greg & David Woodruff (eds.), God and Time (New York, NY: Oxford University Press, 2002)
Fischer John Martin (ed.), God, Foreknowledge, and Freedom (Stanford, CA: Stanford University Press, 1989)
Hasker William, God, Time, and Knowledge (Ithaca, NY: Cornell University Press, 1989)
Helm Paul, Eternal God (Oxford: Clarendon Press, 1988)
Kvanvig Jonathan, The Possibility of an All–Knowing God (New York, NY: St. Martin's Press, 1986)
Leftow Brian, Time and Eternity (Ithaca, NY: Cornell University Press, 1991)
Rea Michael (ed.), Oxford Readings in Philosophical Theology (Oxford: Oxford University Press, 2008)
Глава 3. Бог триединый и воплощенный
До сих пор при анализе природы Бога в фокусе нашего внимания находились атрибуты, традиционно включаемые в понятие о Боге и иудеями, и христианами, и мусульманами. В христианской традиции, однако, Бога принято описывать также двумя другими способами, которые порождают множество вполне самостоятельных философских проблем. Во–первых, утверждается, что Бог триедин. Иначе говоря, христиане веруют, что, хотя есть только один Бог, Он каким–то образом существует в виде трех разных божественных лиц — Отца, Сына и Святого Духа. Во–вторых, христиане веруют, что Бог воплотился в личности Иисуса из Назарета и что, следовательно, сам Иисус был в полной мере Богом и в полной мере человеком.
Эти черты христианства могут показаться, как минимум, странными. В самом деле, кто бы мог подумать, что Бог един в трех лицах? Кто бы мог вообразить, что Бог станет или хотя бы способен стать в полной мере человеком? Тем не менее утверждается, что истинность учения о Троице можно доказать одними философскими аргументами, без малейшей апелляции к божественному откровению. Согласно этому взгляду богословие совершенного существа прямо ведет нас к одной из важнейших и характернейших доктрин христианства и представляет собой полное и безоговорочное опровержение иудейских и мусульманских понятий о божестве (притязание, надо сказать, чрезвычайно смелое!). Кроме того, многие христиане полагают, что ряд исторически обоснованных аргументов в силах сообщить разумный характер вере в догмат воплощения.
И все же обе доктрины изобилуют затруднениями философского свойства. По причинам, которые будут разъяснены ниже, учение о Троице производит впечатление логически противоречивого. Если это верно, то, коль скоро данной доктрине принадлежит, бесспорно, центральное место в христианском вероучении, то выходит, что ложность самого христианства можно доказать с полной очевидностью. (Еще одно сильное утверждение!) Сходным образом, существуют убедительные (по крайней мере, на первый взгляд) основания думать, что ни одно существо не может быть одновременно вполне человеческим и вполне божественным; а также веские причины полагать, что доктрина воплощения в традиционном ее понимании логически несостоятельна.
Прежде чем приступать к разбору этих трудностей, мы должны сделать ряд кратких пояснений по поводу метода нашей работы. Трактуя философские проблемы, возникающие в связи с данными доктринами, мы будем пытаться делать это таким образом, чтобы не впасть ни в одну из так называемых ересей, относящихся к каждой из доктрин. При анализе каждой доктрины мы укажем на самые известные и широко обсуждаемые ереси, с ней связанные, — таким путем мы будем описывать то, в чем большинство христиан видит границы строго ортодоксального истолкования Троицы и Воплощения. Нас, однако, могут спросить: почему мы так поступаем? Чего ради печемся мы об «ортодоксальности» и зачем нам нужно уклоняться от «ереси»? И не похожи ли наши тревоги по поводу правоверия и ереси скорее на средневековую одержимость — когда в этих вещах людей заботило по преимуществу лишь то, как бы избежать пытки на дыбе или сожжения на костре — нежели на то, к чему должен всерьез относиться современный человек, живущий в эпоху терпимости и широкой религиозной свободы?
