150
«…Иное в Ветхом было, а иное есть в Новом Завете священных зданий винословие… понеже [священнодействию] в новой благодати, как не дает, так и не отнимает силы никакое место, когда получили мы от единого учителя нашего Христа наставление, что дух есть Бог, и еже кланятися Ему, духом и истиною достоит кланятися» (Прокопович. Т. 3. С. 245).
Храм есть просто место, «вещественное, несловесное и нечувственное (т. е. бесчувственное. – Свящ. П. Х), но аки бы словесное внушает нам спасительные памяти» (Прокопович. Т. 3. С. 247).
Прокопович. Т. 1. С. 75. «Что нам являет икона Распятаго, аще не великое оное икупления нашего дело? Велит нам в незабвенной имети памяти, како Сын Божий излия за нас кровь свою, и на поносимом древе горчайшую смерть претерпе, да тако дарует нам живот вечный (Там же. С. 76). Здесь, кстати, тоже можно вспомнить прп. Иоанна Дамаскина: «Ибо изображение есть триумф и опубликование и надпись на столбе в воспоминание о победе тех, которые поступили неустрашимо и отличились, и о посрамлении побежденных и низложенных демонов» (Иоанн Дамаскин, прп. Три защитительных слова против порицающих святые иконы или изображения. ТСЛ, 1993. С. 52), хотя, конечно, подобное представление вовсе не исчерпывает его учения об образе.
Ср.: «Святость Петербурга – в его государственности. С этой точки зрения и папский Рим (в отличие от Рима императорского), и Москва представляются синонимическими символами ложной «ханжеской» святости» (Лотман Ю. М., Успенский Б. А. Отзвуки концепции «Москва – Третий Рим» в идеологии Петра Первого. С. 241).
Феофан (Прокопович), архиеп. Первое учение отроком. М., 1872. Л. 56 об.
Из письма Феофана к другу, Якову Андреевичу Марковичу: «…все-таки прежде мы еще не так тяжко болели. Ныне все мы, как ты видишь, болеем теологиею. О если бы, по твоему прекрасному примеру, у всех возбудилась жажда знания и изучения, вопреки тиранству предвзятаго мнения. Тогда была бы надежда, что из тьмы возсияет истина; но иное, как мы видим, совершается на деле. Все стремятся учить и почти никто не хочет учиться…» (цит. по: Чистович И. А. Феофан Прокопович и его время: Сборник статей, читанных в ОРЯС имп. АН. Т. 4. СПб., 1868. С. 39). Так думал и Червяковский: «Итак, можно думать, что Феофаново учение о Свящ. Предании явилось вследствие осознания потребности в такой постановке православного богословия, при которой оно в состоянии было бы дать возможно удовлетворительный ответ на те вопросы, которые стали фокусом богословского сознания в период после вселенских соборов» (Червяковский // ХЧ. 1877. № 7/8 С. 18).
Чистович И. А. Феофан Прокопович и его время. С. 52.
Последнее косвенно свидетельствуется филологическими выкладками самого преосвященного Феофана. Действительно, он утверждает, с одной стороны, что знамения Таинств не суть знаки σημαντικa (указывающие), но μεταδοτικa (сообщающие). С другой стороны, желая подкрепить само понятие знамения авторитетом Писания, ссылается на Быт 17. 11 и Рим 4. 11. Но: 1) в обеих цитатах говорится о знамении (σημειον). Ветхого Завета (обрезания); 2) σημε.ον и σημαντικa суть однокоренные слова. Таким образом, употребление термина μεταδοτικa необходимо именно для подчеркивания грани между Таинствами ветхо- и новозаветными. У Прокоповича же, напротив, грань эта стерта. Он на Новый Завет смотрит с точки зрения Ветхого.
Не зря критики «Первого учения отроком» «обвиняли автора, что «во всем оном катехизисе нигдеже о кресте не вспоминается» (Архангельский А. Духовное образование и духовная литература в России при Петре Великом. Казань, 1883. С. 50).
Кажется, что страх вечных мук был если не единственным, то преобладающим в духовном опыте преосвященного Феофана: «Когда слышим о каких Рыцарях славных или премудрых древних Философах, како те воевали и весь свет покорили, а тии как много издали книг премудрых, абие приходит на ум некая жалость, когда они, бывше язычники пошли во ад и вечно погибли. Какая же жалость и скорбь будет (ей, чтоб она не была самой вещию, примем теперь в доброе рассуждение!) что глаголю будет за скорбь, когда кто и в православии на вечную казнь осудится? О горе мне! Горе!» (Прокопович. Т. 3. С. 317). Вообще, обращают на себя внимание несколько его слов, связанных с темою вечных мук. Ср.: Слово на новый 1733 год, Слово в неделю богатого, Слово о множестве осужденных. Снова бездна, снова Бог отмщений…
См. в «Духовном регламенте» про Церковный коллегиум: «…таковы были Церковный Синедрион в ветхозаветной Церкви в Иерусалиме и гражданский суд (! – Свящ. П. Х.) Ареопагов в Афинах» (Духовный регламент. Киев, 1823. С. 14). Не правда ли, выразительная параллель? – а она не единственная у преосвященного Феофана. Быть может, это связано с тем, что преосвященному Феофану вообще не хватало чувства истории. По замечанию архиепископа Филарета (Гумилевского), хотя «он занимался и историей, но был историком очень посредственным» (Филарет (Гумилевский), архиеп. Обзор русской духовной литературы: В 2 кн. Харьков, 1859. Кн. 2. С. 10).
Червяковский // ХЧ. 1876. № 7/8. С. 34.
Дышкевич В. Н., Сомов С. Э., Теплова В. А. Свт. Георгий Конисский // ПЭ. Т. 10. С. 664.
«Только Георгий Конисский, читавший Богословие с 51 по 55, один из всех преподавателей этой науки до 1759 года предложил ее в систематическом порядке, хотя и его план не есть план оригинальный, но особенно в частных пунктах весьма похожий на план уроков Феофана Прокоповича» (Макарий (Булгаков), митр. История Киевской духовной академии. М., 1843. С. 138). Латинский конспект Конисского см. на С. 141–142.
Для работы автор пользовался не вполне исчерпывающим, но достаточно репрезентативным собранием Слов и речей святителя, изданным в 1892 году в Могилеве. Более подробно об изданиях проповедей свт. Георгия см.: Георгиевский А. И. Проповеди Георгия Конисского // ТКДА. 1893. № 1. С. 133–143.
Ср. у Прокоповича: «Авторитет писаний основывается на авторе, который если велик, то много, если убог – мало цены и веса прибавляет писаниям своим. Так, на послания простолюдинов смотрим снисходительно, царские – благоговейно почитаем. Следовательно, весь авторитет Священного Писания на том основан, что оно есть слово Божие и как бы послание Бога, написанное людям» (ThCh. Т. 1. С. 25).
«Живот вечный, оное высочайшее и совершенное добро, всегда при Бозе есть, паче же в Самом Бозе; а Бог наш, как апостол говорит, во свете живет неприступном (1 Тим 6. 16). Посему Бога знать – без Бога никак невозможно: а кто знает Его, знает не иначе как по откровению Его Самого, и знает в такой мере, в какой Сам Бог благоволит Себе открыти… Убо живот вечный, поелику в Бозе есть, не может быть никому знаем иначе как только по откровению Божию; а сие-то откровение и есть святое слово Его» (Святитель Георгий. С. 61).
См.: Там же. С. 452.
См.: Там же. С. 64.
«…Но жалко, что переводы и греческий и наш из греческаго темны суть. Много же вразумительнее и приятнее чтения на еврейском оригинале…» (Там же. С. 196).
Там же. С. 364.
См.: Там же. С. 452.
«…Я не от себе буду говорить, но еже услышу от Моисея и пророков, от Христа и Апостолов Его. Размыслите убо что чрез мои грешные уста будут беседовать с вами Моисей и Пророки, Сам Иисус Христос и Апостолы…» (Там же. С. 65).
«Ты же, Слово Отчее. отверзи сердца людей сих внимати глаголам Твоим. Я только к уху их буду глаголати: Ты же Сам глаголи в сердце их» (Там же).
Святитель Георгий. С. 108.
«Сия история [история Нерукотворного образа] есть только церковная, преданием утверждаемая, а не Евангелием, но я вам слышатели, другий образ теперь представлю к видению, также нерукотворенный, от несумнительнаго слова Божия, о коем сам Бог сказал: сотворим человека по образу и по подобию нашему…» (Там же. С. 201).
«Обманывается тот, кто думает, чтобы Преблагословенная Богоматерь была других мыслей и воли от мыслей и воли Сына Своего Богочеловека, например, чтобы Богочеловек, Сын Ея гневался на грешника и уже определил его от жизни истребити и в муки вечныя послать, а Матерь Его, сия Пренепорочная Дева, молила Его праведное определение превратить на милость» (Там же. С. 347–348).
