260
«Господь нарек Израильский народ наследием Своим; не явственно ли показал, что Помазанный на Царство людем, иже во Израили, удостоен быть наследником, быть преемником Божия видимого Царствования в них» (Братановский. Т. 2. С. 173).
Там же. Т. 3. С. 187.
Там же. С. 165–166.
«Бог живый в живом образе являет паче Себе. Сей живый образ власти и могущества Его есть Царь земной: Бога бойтесь, царя чтите» (Там же. Т. 2. С. 152).
Братановский. Т. 3. С. 76.
«Так! Государь есть та Богоподобная в благоустроенном общественном теле душа, в коей Господь образует свои добродетели к совершенству государства» (Там же. Т. 2. С. 182).
«Любовь к государству есть во всем истинном сравнении то, что любовь к Богу и любовь к отечеству. Государство есть доказательный и видимый всеуправляющего промысла Божия образ… Власть предержащая – твое божество; законы государства – твой вождь; звание твое – поприще твоих добродетелей; ближний твой – предмет твоего сердца и совести; польза других – есть подвиг твоего беспристрастия» (Там же. Т. 3. С. 206).
По общему рассуждению Братановского, если частные нужды одного приводят его к зависимости от другого, то из этого соподчинения и «составляется то согласие, на коем зиждется и утверждается благоденствие людей, домов, градов, Церкви, Отечества, Государства» (Там же. С. 126–127).
Там же. С. 129.
Вот, пожалуй, единственный более или менее развернутый фрагмент: «Вси уклонишася в стропотные пути свих мыслей, сердец, страстей, вожделений. Уклонишася от Бога, правды и святыни. Но глас милосердия Божия никогда не преставал и не престанет созывать сих бедных рассеянцев к единому Богопознанию, к единому закону, к единому избранному собранию, т. е. к единой Церкви, ее же глава Иисус Христос, основавый и стяжавай ю пречистою кровию своею. И глас сего милосердия Божия не тщетен был и есть. От юга и востока, запада и севера разные народы и языки притекли стопами веры ко кресту Христову и, водрузив оный в сердцах своих, составили Церковь, хотя в рассеянии, но избранную, едину, святую» (Братановский. Т. 4. С. 2–3).
Вообще, параллели между митрополитом Платоном и святителем Филаретом традиционны для русской церковной историографии. «Платон и Филарет – учитель и ученик, это как бы два великих солнца, пред которыми все другие деятели церковной истории нового времени только лишь звезды… Куда бы вы ни обратили свой взор в современном строе русской церковной жизни, всюду и везде вы встретитесь с делом жизни Платона или Филарета или обоих вместе. дело Платона и Филарета лежит всюду краеугольным камнем» (Виноградов В. П. Платон и Филарет, митрополиты Московские: Сравнительная характеристика их нравственного облика // БВ. 1913. Т. 1. № 1. С. 14; см. также, напр.: Беляев А. А. Платон и Филарет // ДЧ. 1894. Ч. 3. № 12. С. 515–525).
Говорили и другое: «Plus philosophe que pretre (Более философ, чем пастырь)» (Пути. С. 109).
См.: Пути. С. 97.
Ср. с Братановским.
«А к лучшему знанию в латинском языке много ему послужила книжка Цицерона «Об обязанностях», которую мать, ходя по площади и сама не зная, для него купила; а другая – «История» Курциева, которую он выпросил у товарища для пропитания… и казалось ему, что язык, которым говорил Курций, есть яко выше человеческого, поелику подобной сладости и остроты, и умных переворотов ни в каком российском писателе найти ему не случалось…» (Из глубины воззвах. С. 17).
Свт. Тихон также выдвинулся благодаря языкам.
Зубов В. П. Русские проповедники. М., 2001. С. 33.
Назидательные слова. Т. 8. С. 121.
Там же. С. 46.
Там же. С. 122.
«Что Писание есть слово Божие, в том истинный христианин уверяется от внутреннего действия, какое в самом себе чувствует, читая или слушая высокое учение в оном содержимое» (Назидательные слова. Т. 7. С. 46–48).
Так, первый раздел «Христианской богословии» начинается у него с необходимости познания самого себя, из какового самопознания человек и приходит к тому, что сам себя создать не может.
«Источниками платоновской теологии были Феофан Прокопович и Иоганн Андреас Квенстед, чья Theologia didactico-polemica, sive Systema theologiae [ «Дидактико-полемическая теология, или Система теологии»] (Wittenberg, 1685) написана в лютеранско-схоластическом стиле. Несмотря на схоластический подход использованных им источников, Платон не разрабатывал схоластическую систему, частью потому, что многие из его богословских лекций и речей были написаны как уроки для царевича Павла, а частью потому, что он искал живую теологию для использования в повседневной жизни» (Nichols. P. 34). Что же касается философских источников Платонова богословия, то одним из первых должен быть назван ученик Лейбница Вольф. Вольф стремился согласовать естественный разум с Откровением и даже спасение означало для него «не новое творение, но завершение естественного» (Gerike W Theologie und Kirche im Zeitalter der Aufklarung. Berlin, 1989. S. 76).
Третья часть – «О законе Божием» – излагает заповеди. Ср. с планом «Истинного христианства» свт. Тихона.
«Оный великий Бог создал мир сей и все содержимые в нем вещи. А создал из ничего. Не по нужде, но по единому Своему хотению, рабы благости Своей сделать его причастных» (Назидательные слова. Т. 7. С. 14).
Там же. С. 40.
Там же. С. 73.
Назидательные слова. Т. 3. С. 127–128).
«[Просвещение] всему предшествует. Сего точно требует образ Божий, который в душе нашей напечатлен. Ибо Бог ничего не делает, не будучи предшествуем светом премудрости Своей. Тем же путем идти и нам благоизволил. Таковое просвещение почерпается из двух источников, проистекающих от престола Его, из совести непорочной и слова Божия» (Там же. Т. 2. С. 338). «Ибо чем более совершенство вещи признается, тем более к ней возможна любовь. Свет просвещения огнь любви производит» (Там же. Т. 3. С. 120). «Разум есть сознание истины; просвещение есть разумение закона; мудрость есть знание своего истинного благополучия» (Там же. Т. 4. С. 80). «Без твердого основания вера быть не может. Сие основание есть просвещение мысли и добродетель души» (Там же. С. 188). «Просвещение разума есть руководство к добродетели. Чем прямее понимаем мы истины вещей, тем больше сердце наше красотою их уловляется, а потому и избрание добра тем менее бывает погрешительно» (Там же. Т. 10. С. 291). «Так вот и открывается нам два мира: один видимый, который состоит в одной поверхности тел: другой невидимый, который заключает в себе не только духов наших и душу, но и Самые тела по их внутреннему составу и существу… Свет, которым освещается сей мир невидимый, должен быть несравненно превосходнее света солнечного» (Там же. Т. 12. С. 260). «Таковый свет, во-первых, есть Сам Бог» (Там же. С. 261). «Сей свет есть источник всякого и солнечного и другого света… Он рек: сотворим человека по образу нашему и подобию. И с сим всемогущим гласом воссиял в человеке свет разума. Вот второй свет:…ибо свет разума есть свет по образу Божию…» (Там же. С. 263). «[Свет Божественный] не токмо сияет сам собою; но сияет и для нас. <.> Сие сияние света Божия, к нам относимое называется благодатию Божиею (Там же. С. 264).
«Что суть сами собою наши слова? Суть одни знаки внутренних души понятий» (Там же. Т. 13. С. 289). Здесь снова есть повод вспомнить блаженного Августина с его «nomen notet notamen» – слово есть знак (лат.) (Августин, блж. Творения. М., 1997. Кн. 1. С. 114).
«Известно все, что имена суть наподобие ковчега, который ежели откроется, то златые в себе покажет одежды и премножество удивительных вещей; или… имена суть и наподобие завесы, которая как возмется, так в наши глаза светлая ударится луча, и все вещи изрядно свою окажут доброту» (Назидательные слова. Т. 8. С. 366). Это рассуждение, между прочим, косвенным образом подтверждает сделанный выше вывод о «земной» экклесиологии преосвященного Феофана.
«…Ибо каким образом познаю вещь, по принадлежащему ей знаку, если тот же обозначает и другую?» (ThCh. Т. 1. Р. 135).
«…Господь поборствовал по нас, и Днестр почти то же стал агарянину, что древле египтянину было Черное море» (Назидательные слова. Т. 2. 249); «…сбылось на нас самым делом оное Божие слово Израилю свому: един из вас поженет тысящу, и два тьмы (Втор 32. 30)» (Там же. Т. 3. С. 78). «Израильтяне входящего Христа в Иерусалим встречали с ветвями в руках, постилали под Него одежды свои и приветственными воплями оглашали воздух. Мы новый Израиль, какое бы угоднейшее для Него могли бы сделать стечение?» (Там же. Т. 12. С. 32). «Сион был столицей благочестия [ныне же] и сии древни останки древнего Сиона во ободрение своего духа песнь поют не о царе Сиона, но об царе благочестивой России. В ней сияет истинное благочестие. Благодать евангельская, просветившая все концы вселенной, напоследок по неисследимым судьбам многие из них оставила и обрела себе спокойное и твердое пребывание в благословенном отечестве нашем. Сколь ни пространна есть России держава. везде сынове нового Сиона поют песни духовные, благословляя Господа и радостию радуясь о Царе своем» (Там же. С. 282–283). «[Во дни смуты бывшие в унынии россияне] «только в горести духа и в потоках слез вопияли пред Управляющим светом: Боже, приидоша языки в достояние Твое, оскверниша Иерусалим… (Пс 78. 1–5)» (Там же. Т. 3. С. 111). Наконец, вот фрагмент один из самых выразительных: «Мы можем приложить к России и те слова, какие сказаны о доме Давидовом и Сауловом: дом Давидов возвышашеся и укрепляшеся, дом же Саулов идяше и изнемогаше (2 Цар 3. 1). Кто сей есть дом Саулов? Соседняя нам страна, которая не только радовалась о несчастии нашем, вопия с иноплеменниками: истощайте, истощайте до основания его, но и все козни злохитрые измышляла. И тем и дивнее, что сбылось на них то, что слово истины приписывает Богу мстящему правосудно отцем на чадех до третьего и четвертого рода (Исх 20. 5)» (Там же. Т. 16. С. 249).
