«Отец Иоанн Кронштадтский был народным священником, народным старцем, все дни коего протекли среди людской громады, среди шума, молвы и народного стечения, на улице и в частных домах, и выражались в делах милосердия, помощи и чуда, – писал гениальный религиозный мыслитель Василий Васильевич Розанов. – Иоанну Кронштадтскому дарована была высшая сила христианина – дар помогающей, исцеляющей молитвы, тот дар, о котором глухие легенды дошли до нас из далёкого прошлого христианства и кого Россия конца XIX века была очевидцем-свидетелем. За помощью к нему шли люди на краю последнего страдания и когда уже оказывалось бессильным всякое человеческое могущество, могущество знания и науки, – шли не одни православные, но и лютеране, и католики, и даже магометане и евреи, и Иоанн Кронштадтский, как бы переступив за пределы своей церкви и даже выйдя из границ своего исповедания, шёл, как всемирный молитвенник и целитель, на помощь всемирной нужде, всечеловеческому страданию. В этом явлении, средоточие которого приходится на последнее десятилетие XIX века, было столько умилительного, трогательного, наконец, оно было так поразительно и величественно, что совершенно объяснимо, почему около Иоанна Кронштадтского образовалось такое могущественное народное движение.
Велика или мала была доля сверхъестественного в жизни отца Иоанна, не нам рассуждать, но совершенно бесспорно, что она действительно была в нём, и именно это-то и возбудило вокруг него то необычайное волнение, которого мы были свидетелями. Многие иностранцы и неверующие, и между ними учёные медики, старались увидеть отца Иоанна Кронштадтского и потом засвидетельствовали, что он в своём роде являет чудо изумительного душевного и физического здоровья, удивительную гармонию и равновесие психических и физических способностей. Это – тот язык, которым только и умеет говорить наука; мы же можем перевести тот язык на ту более простую речь, что Иоанн Кронштадтский уже с рождением получил некоторый избыток, некоторый излишек сверх нормы жизненности, вечной жизни, и её богатства он черпал и раздавал вокруг болящим, немощным и слабым. Чудо физическое, духовное и религиозное здесь сплетены в одно. Здесь мы не отрицаем физики; но физик столь же мало имеет права отвергнуть здесь религию и подлинное чудо.
Присутствие этого осязаемого, очевидного дара свыше, то есть сверхобыкновенного человеческого, и подняло вокруг Иоанна Кронштадтского неописуемое волнение: люди потянулись к нему, как к живому свидетельству небесных сил, как к живому знаку того, что Небеса живы, божественны и благодатны. Всё это так естественно! Всё это – обычная история религии на Земле! Мы убеждаемся из книг и доводов: народ этого не может; он не может читать толстую книгу, частью не может вовсе читать. Он, как апостол Фома, ищет вложить персты и осязать. Иоанн Кронштадтский для своего поколения, и поколения народного, явился личным свидетелем истины религии, и религии нашей, русской, православной; он «доказал религию» воочию тем, что вот он – помолился, и – исцеление наступило! Он стал вождём уверования, воскрешителем веры; он поднял волну религиозности в народе».
В июне 1964 года в Нью-Йорке Собор епископов Русской Православной Церкви за рубежом постановил:
«1. Признать праведного отца Иоанна Кронштадтского Божиим Угодником, причисленным к лику Святых, в земле Российской просиявших;
2. Совершить торжественное прославление его 19 октября сего года в день памяти преп. Иоанна Рыльского, имя которого он носил от крещения».
Послание первоиерарха Русской Православной Церкви за рубежом митрополита Филарета (Вознесенского) от 1 ноября 1964 года по случаю прославления отца Иоанна Кронштадтского подчёркивало правомерность такого акта и призывало «русских православных людей», вне зависимости от юрисдикции, прибегать к молитвенной помощи святого угодника. С тех пор в России по рукам стала ходить ксерокопия службы с акафистом Кронштадтскому праведнику.
Возможность прославления в России представилась только после падения богоборческого режима, ненавидящего отца Иоанна, как противника революции и как приверженца монархии.
Только 8 июня 1990 года на Поместном Соборе Русской Православной Церкви, на котором был избран на Патриарший престол митрополит Ленинградский Алексий (Ридигер), произошло это важное событие.
С 31 октября по 2 ноября 2009 года в Санкт-Петербурге прошли торжества, посвященные 180-летию со дня рождения и 100-летию со дня кончины праведника, в которых приняли участие представители 144 храмов всего мира, ему посвящённых.
Малой планете № 16395 было присвоено имя «Иоанн Праведный».
Ныне мощи отца Иоанна покоятся под спудом в Иоанновском монастыре на реке Карповке. Здесь же находится известная икона отца Иоанна с его епитрахилью, хранятся его облачения. Частица епитрахили имеется в иконе Троице-Измайловского собора Санкт-Петербурга. В Ферапонтовом монастыре хранится фелонь отца Иоанна, в которой он совершал там богослужения в 1906–1907 гг.
Память 20 декабря / 2 января.
Святый праведный отче наш Иоанне, моли Бога о нас.
Протоиерей Сергей Николаевич Буглаков
(17 июля 1871 года – 13 июля 1944 года)
«Богатая, напряжённая, всегда творчески насыщенная жизнь Булгакова сама по себе замечательна, как исключительный памятник тех духовных исканий, того возврата русской интеллигенции к Церкви, который наметился в России ещё до революции 1917 года и который с такой силой проявился в последние 30 лет», – утверждает видный церковный деятель, заведующий кафедрой философии, а с 1944 года декан Православного богословского института в Париже протоиерей Василий Васильевич Зеньковский.
В задачу нашего повествования не входит разбор философских и богословских сочинений протоиерея Сергия Николаевича Булгакова, достаточно сказать, что они несут на себе печать своего времени со всеми своими поистине титаническими попытками проникнуть в область ещё «неясного и нерешённого», а потому порою не свободны от невнятных толкований некоторых положений православной догматики, и тем не менее, как заметил Зеньковский, имеют «чрезвычайное значение в развитии религиозной философии одним уже тем, что он (Булгаков) углубил темы космологии, столь существенные для уразумения бытия». И хотя, по мнению Зеньковского, Булгакову «не дано было войти в «обетованную землю» русского духовного синтеза, он остался в последней близости к ней», а потому «заключённое в его трудах, не пропадёт для будущей русской философии, если это будущее ей будет даровано». Слава Богу, оно даровано нам. И теперь с определённой уверенностью можно сказать, что современная богословская наука расставила точки над «и». И нам уже ничего не остаётся, как только взглянуть на этого удивительного человека совершенно с другой, житейской, если позволительно так выразиться, стороны.
Отец Сергий (Сергей Николаевич Булгаков) родился 17 июля 1871 года в семье сельского священника в городе Ливны Орловской губернии. Сам он так повествует о своём рождении и о своей малой родине:
«Родина есть священная тайна каждого человека, так же как и его рождение. Теми же таинственными и неисследимыми связями, которыми соединяется она чрез лоно матери со своими предками и прикрепляется ко всему человеческому древу, он связан чрез родину и с матерью-землёй, и со всем Божиим творением…
Моя родина, носящая священное для меня имя Ливны, небольшой город Орловской губернии, – кажется, я умер бы от изнеможения блаженства, если бы сейчас увидел его, – в нагорье реки Сосны – не блещет никакими красотами, скорее даже закрыта некрасотами, серостью, одета не только в скромной, но и бедной и даже грязноватой одежде. Однако она не лишена того, чего не лишена почти всякая земля в нашей средней России: красоты лета и зимы, весны и осени, закатов и восходов, реки и деревьев. Но всё это так тихо, просто, скромно, незаметно и – в неподвижности своей – прекрасно. То, что я любил и чтил больше всего в жизни своей – некричащую, благородную скромность и правду, высшую красоту и благородство целомудрия, всё это мне было дано в восприятии родины. И ей свойственна также такая тихость и ласковость, как матери. Она задушевна как русская песня… Только её надо слышать самому, внутренним слухом, потому что она не насилует и не потрясает, не гремит и не кричит, но тихим шёпотом нашёптывает свои небесные сны. Она робко напоминает лишь о потерянном рае, о той надмирной обители, откуда мы пришли сюда. И теперь, когда я пишу эти строки и собираю свои чувства и свою любовь к ней, в душе моей звенит этот голос вечности. И поистине родину можно – и должно – любить вечною любовью. Это не только страна, где мы «впервые вкусили сладость бытия», это – гораздо большее и высшее: это страна, где нам открылось небо, где нам виделось видение «лестницы Иаковля», соединяющей небо и землю. Но для этого надо изжить свою родину, воспринять и услыхать её. Не всем это дано, иные, гонимые ветром жизни, оставляют или меняют родину, прежде чем она войдёт в их душу. Я был её избранником, я жил с ней всё отрочество и юность, у меня ничего, кроме неё, не было в то время, и вся моя жизнь была с ней и в ней, и только позже вошли иные, более оглушающие, впечатления или присоединились к ней иные, новые пласты, но всё это было позднее. Определился же я в своём естестве через Ливны. Я – ливенец.
