4. Не в ограниченности жизни и наслажденья, но и не в ограниченности смерти и страданья полнота учения Христова. Она в единстве их, возносящем над землею, в самой живой вечности, объемлющей время. Эта вечность уже в нас, как семя, как закваска, пронизывающая мир. Не будет иной такой же жизни и такой же смерти; эта жизнь единственный в неповторимости своей миг вечности. Но без нее нет вечности, она существует. Все сущее – и страдая и наслаждаясь, в напряжении чистого духа и в сладострастии насекомого – живет в вечности; и оно должно постичь это. Преображение мира не в разъединении и гибели его, не в отборе доброго от злого, но в вознесении в высшее бытие всего, что существует и потому – благо. Все сущее должно быть соединено, всякое мгновение пронизано Любовью, разрушающей в созидании, созидающей в разрушении. Тогда сомкнется начало с концом, жизнь со смертью; тогда движение, став бесконечно-быстрым, будет совершенным покоем.
Ждет религиозное сознание нового мира, грядущего вслед настоящему. Но этот мир – вечность, в которой весь мир наш, вся полнота времен. Во временном созерцании можно сказать, что новый мир наступит тогда, когда наш завершится. Однако, покидая наш мир, мы вступаем в новый и не ждем окончанья времен, вечностью их превозмогаем. Как бы в одно мгновенье, т. е. не разновременно, а временно-всеедино воскресают и изменяются все… Не постепенным нарастанием создается Царство Божие на земле, не в конце оно долгого пути человечества, а – сразу во всей человеческой жизни, во всевременном единстве ее.
И как бы ни медлили мы – как бы ни тянулось время, в полноте времен осуществится для нас полнота земного бытия в Боге, для Бога в вечности существующая искони. Мы можем разъединять и длить, но медлительность и немощь наши, умножая нашу вину, не нарушают закона Любви: он все равно осуществляется и осуществится. Так и каждый из нас выполняет все свое в полноте жизни своей. Каждое наслаждение искупается равным ему страданьем; каждое страдание возмещается равным ему наслажденьем. Не твари нарушить закон Творца своего, закон, которым она живет. Она утвердит себя и примет в себя все мирозданье и Бога, хотя бы и отвергала их и себя. Она отдаст себя, возвратится в стихии и станет добычей всего, как бы она ни стремилась себя удержать. Любовь царит в мире, и сила Всемогущей неодолима, и воля ее непреклонна.
Может мой дух, ленивый и косный, не стремиться к осуществленью в себе и чрез себя всеединства, не устроять созидаемого им тела, только пассивно соучаствуя в его стихийной, безумной жизни. Он может жить наслажденьями этого тела, боязливо избегая страданий. Но страданья придут все равно, и тело истлеет, а его мученья и смерть завершат чувственную жизнь моего духа. И сам он, не собирая себя и в себе приемлемое им, не объединяя и не объединяясь, чрез распадение и рассеяние найдет, наконец, свое единство и выполнит свою задачу. Он сознает свою вину в своей косности, в материальности жизни своей и в сознании этой вины найдет себе искупающую кару. Он усовершит недостаточное, неисполненное им в его земном бытии, но усовершит уже в бытии ином, в искупительной муке сознанья невозможности вернуть минувшее, поступить иначе, чем он уже поступил. Он будет страдать тем, что вопреки попыткам своим утвердить себя, все же себя отдавал и рассеялся, хотя подневольно, как раб, тем, что не преодолевал своей косности, лениво себя не осуществляя. Будет стыдить его, приниженность, рабство низшему вместо власти над ним, упрямое нежеланье постичь свою цель; будет отвращать омраченность его вместо сиянья. Уже единый с Богом, сознает он свою от Него удаленность; и будет мучить его огонь поядающий Божьей Любви. В вечности мука его, лишь смутно на земле предощущенная; вечна она – не угаснет огонь и червь не умрет. Но ведь и Христос страдал этой мукой, хотя страдал без вины, и вечно страдает, как Бог предвечный. И непостижимым образом чрез Христа преобразится мука, оставаясь собою. Она – одно выражение той вины, возможность которой заключена в созданьи свободной твари. И Бог приемлет осуществленность этой возможности, дабы осуществилась Его бесконечная благость… Для того, чтобы все это постичь до конца, вспомни, что в вечности время.
Может мой дух, напряженный и собранный в единстве своем, на земле отрешаться от жизни телесной. Может он отвергать стремления своего тела, уничтожать его наслажденья, не устроять, а убивать слепую и невинную стихию. Он будет искать в теле своем лишь страданье и смерть, страданье и смерть ему причиняя. В стремлении ограниченно-духовном утвердить себя и явить образ всеединства он не достигнет ни полноты самоутверждения, ни полноты самоотдачи, ибо нет полноты всеединства без телесности и вне ее. В вечности он постигнет предчувствуемую им на земле вину своего самоограниченья, свой недостаток любви к низшему, которому не захотел отдать себя и которого не захотел принять. Но не совершенное в земном бытии в бытии ином может быть свершено лишь неполно; и вина и кара вечно будут тяготеть на духе, вольно ограничившем себя и любовь свою. Тягость самоотреченья никогда не спадет, лживость его станет ясной, и громко будут звучать справедливые укоры невинного тела.
Недостаточен и грешен дух, если он на земле – во временно-пространственном бытии не обнаруживает и не раскрывает себя, соединяя свое усилие с усилием плоти и тем преображая ее, если он косно следует за влечениями тела. Это – вина не поправимая ни в нынешнем веке ни в грядущем, вина и вечная кара. Такой дух уже никогда и нигде целиком себя не раскроет, лишь в чистой духовности своей, на земле не явленной, един он с Богом чрез Христа, и в Христе постигает смысл своей кары. Но недостаточен и грешен дух, если он пытается во времени и пространстве жить только вечною жизнью своей. Он, как дух, достигает большей силы, большего развития, но не достигает полноты его и не выполняет долга своего на земле. И его вина не поправима, и его томит вечная кара, постигаемая им, хотя по-иному, в искупительной муке Христа. В полном раскрытии себя чрез преображение тела во всяком стремленьи его истинная цель человеческого духа. Она задача избранных Любовью, но в ней и свободно избравших свой путь. Нет принуждения в царстве Любви: каждый дух выбирает себе образ земного своего бытия. Один, оставаясь совершенным духом в вечности Божией, как человеческий дух лениво подчиняется жизни плотской и материальной, увлекаемый ее теченьем, погрязая в наслаждениях и неизбежности мук. Другой, подобно паралитику или умирающему на заре своей жизни младенцу, приемлет только часть жизни, только начаток ее. Третий, дух аскета, избирает жизнь земную как путь борьбы, отвергает ее и пытается жить жизнью вечной, не постигая, что вечности без времени нет. Все они нужны в мире, все несут свою кару, искупая ею недостаточность свою. Ни один из них не есть человек совершенный.
Не внешний закон, одинаковый для всех, определяет путь земной жизни. Не внешний закон, данный только мне, определяет мой путь. – Всякий сам ставит свою задачу, этим созидая мир и принимая на себя справедливую кару, если в ее пониманьи ошибся. Ее, задачу свою, осуществляет он в жизни земной, и только сам он может решить, в чем его долг, как должен он поступить. Я сам ценою падений и тяжких расплат нахожу мой закон, мой нравственный идеал, в вечности постигаемый мною, может быть и верно, а может быть нет. И не готовые правила говорят мне, как поступить, а истинное «я» мое, погружаясь в которое я постигаю мой идеал, приближаюсь или удаляюсь от Бога, награду приемлю иль муку и их постигаю в Христе. Это труднее, но это и выше, чем склонить свою волю под ярмо примеров и слов. В этом свобода моя, мой творческий труд, моя гордость и сила. В этом смиренье мое перед волей Любви.
5. Не совершенны как личности, те, кто не преображает мир, себя в нем не проявляя или его не созидая. Они достигают совершенства лишь во всеедином Христе. Один Христос всеединый совершенен как личность, как единый человек Иисус. И в Иисусе явлен нам полный лик двуединой Любви. Связует Иисуса с Непорочною Девой и Матерью Его не только единство духовное, но и телесное, плотское. В них одно непорочное тело, пространственно разъединившееся: по плоти Иисус тот же человек, что и Мария. Всякий из нас в отдельности своей неполон и душевно и телесно, всякий совершенен телесно только в плотском единстве с любимой своей. Лишь в плотском слиянии с нею тело его целостно и непорочно. Единое, оно двойственно в муже и жене, множественно в единстве неисчислимого потомства. Но как мгновенно на земле единство мужа и жены, вновь отпадающих в прежнюю разъединенность, так же и реальное единство заключенных в них поколений становится пространственно и временно разъединенным, дробясь и распадаясь, чтобы вернуться в единство свое через полную гибель. Рожденье – начало отъединенной жизни и смерти; плотское слиянье – мгновенное восстановленье единства; смерть – путь к полному восстановленью его. Ограниченно тело Пречистой Девы, но непостижимым наитием Духа Святого восполнилось, усовершилось оно, вместив всю полноту телесности человеческой, и стало непорочным. Восстановилось в ней утраченное в Адаме и потомках его единство; и она, пребывая совершенною женою – девою, стала и мужем совершенным – сыном своим Иисусом. Как Ева изошла из Адама, так Иисус изошел из Девы. Но распадение Адама было саморазделом в стремлении к ограниченной жизни и началом смерти, грехом того, кто отъединился от Бога. Разъединение Девы было вольным приятием смерти и страданья, началом жизни. Без мужа зачала она и родила; не искала себе дополненья, ибо все в ней уже было, разъединяясь не разъединила себя. И сын ее, совершенный человек, и муж и жена, с нею единый плотски не искал вне ее своего дополненья: оно уже было в ней, в матери-деве. Мы из распада стремимся к восстановлению первозданной целостности нашей, в мгновенном слияньи его достигая. Он от целостности своей изошел в отъединенность, чтобы сделать действительностью отъединенность нашу. Единство – начало Его, Им внутренно не утраченное; оно реально в исходе земной жизни Его. И на земле плотски восстановлять его Ему было ненужно, как нужно это нам, неполным, искони разъединенным. То, чем для нас является таинство брака, то для Него – непорочное рожденье от Матери-Девы. Она являет в Нем себя как полноту человека; каждый из нас являет в себе – неполноту двуединства наших матери и отца. Поэтому отрицание брачного союза не что иное, как отрицание непорочного зачатия и рождения Иисуса, девства Его и Марии. На девстве зиждется брак; целомудрие – общий их смысл и общая цель. И только для того не нужен союз плотский, восстановление двуединства, кто, рожденный совершенным человеком – непорочною девой, с нею един, целостен и совершенен. Для всех, кроме Иисуса и Марии, отказ от плотской любви есть отказ от своего совершенства, гордыня одиночества и хула на освящающего жизнь и дарующего целомудрие Духа – Любовь.
