соединить в одну цельную картину отдельно существующие в воображении человека миры: «придуманный» странный мир малопонятных для нас и неуверенно выглядывающих из темных пыльных углов сознания образов, до зевоты скучных церковных обрядов и вгоняющих в дремотную тоску тусклых слов замшелых косоглазых стариков с запашком и уродливых злобно шипящих старух и наш динамичный и улыбающийся яркими цветами «реальный» мир с его привычными молодыми заботами, бойко снующими по своим увлекательным делам красивыми модно одетыми «смартфонизированными» людьми, бодрыми правилами и четкими энергичными законами. Обычно эти миры в сознании современного человека никак не пересекаются и существуют отдельно друг от друга по своим законам, которые между собой ничего общего практически не имеют и в целостную осмысленную картину не соединяются – да и в принципе не могут соединиться. Такое вот расщепление сознания на независимые параллельные вселенные с дальнейшим их фрагментированием и искажением. Отпавшие от Бога ангелы и их предводитель затратили очень большое количество времени и ресурсов, чтобы сначала помочь возникновению такого разрыва в головах и душах, а потом и увековечить его существование. Пропасть в головах между «придуманным» и «реальным» мирами была целенаправленно создана, расширена, углублена и постепенно сделана зияющей и практически непреодолимой.
Или можно сказать, что изначально цельная ткань человеческого сознания истончилась, прохудилась и стала рваться. Грехопадение первого человека было первым и самым значительным ее разрывом. Затем таких разрывов стало появляться всё больше и больше, и к настоящему времени наше сознание превратилось в неопрятную кучу изодранных, грязных и почти никак не соединенных между собой лоскутков. Наше некогда цельное сознание стало лоскутным.
Преодолеть эти искусственно созданные врагом провалы, предпринять попытку починить современное лоскутное сознание, соединяя, казалось бы, уже несоединимое, навсегда разорванное, восстановить из имеющихся осколков целостную картину мира, мне представляется совершенно необходимым и в высшей степени полезным. Именно это я и пытаюсь сделать, перебрасывая мостики над глубокими и подавляющим большинством людей принимаемыми за существовавшие уже изначально провалами. В этой книге я строю над клубящейся темной бездной кажущиеся мне логичными конструкции-мостики и по мере сил пытаюсь сшить вместе края хотя бы некоторых лоскутов нашего истлевшего и распавшегося на части сознания. Получится ли у меня это сделать? Не знаю. Посмотрим.
Предлагаю ли я вам в этой книге истину в конечной инстанции? Нет, конечно. В этой книге я вам предлагаю не истину, которая для современного человека, видимо, недоступна, – я предлагаю вам всего лишь некоторую правду, но не исключено, что некоторым из вас она поможет найти ту самую дорогу, ведущую к истине. Иными словами, я предлагаю вам один из вариантов пути к истине и через нее к свободе. Моя правда – это всего лишь один из многих путей, ведущих к истине и свободе. От вас зависит, примете ли вы эту правду, тем более что отнюдь не все могут ее вместить. Ведь в том же Писании сказано, что «люди своими глазами смотрят и не видят, и своими ушами слушают и не разумеют». И еще там сказано, что «никто не вливает молодого вина в мехи старые; а иначе молодое вино прорвет мехи, и само вытечет, и мехи пропадут; но молодое вино должно вливать в мехи новые; тогда сбережется и то, и другое. И никто, пив старое вино, не захочет тотчас молодого, ибо говорит: старое лучше». Другими словами, если в рамках имеющихся у вас представлений о мире вы чувствуете себя полностью комфортно, никаких противоречий в своих взглядах вы не чувствуете, ваш разум безмятежен, и гармония царит в вашей душе, то мои доводы будут вам не только не интересны и не нужны, но, пожалуй, даже и вредны – тогда просто улыбнитесь и оставайтесь с вашими старыми представлениями о мире, я же, улыбнувшись вам в ответ, останусь со своими, и в конечной точке наших пока что кажущихся различными путей мы встретимся. До встречи. Искренне желаю вам успеха.
Детская болезнь марксизма
До 13 лет я был марксистом – практически ничем не замутненным марксистом. Впрочем, особенного выбора тогда у меня не было – мой марксизм был определен тем, что жил я в Советском Союзе, который в полном соответствии с самым передовым учением в истории человечества строил счастливое коммунистическое общество. Никто меня не спрашивал, хочу ли я быть марксистом, да и зачем было задавать человеку такие глупые вопросы, когда все ответы на все вопросы были давно получены мудрейшими из мудрых и добрейшими из добрых, портреты которых самым наглядным и убедительным образом висели на школьных стенах, согревая учеников своими проницательными и немного строгими взорами.
Это были портреты тех, которые задолго до нас обо всем подумали и сделали выводы, а нам же осталось эти выводы с глубочайшей благодарностью принять. Да и мыслимо ли спрашивать человека о том, желает ли он принять участие в создании рая на земле, где всё человечество будет счастливо, наконец-то завершив свою предыдущую историю бесконечных горестей и страданий? Конечно же, только сумасшедший откажется, поэтому никто никого и не спрашивал, ибо об очевидном не спрашивают. Да здравствует конец старой человеческой истории – истории мучительных страданий, ужаса и мрака, и начало истории новой – истории сияющего света и будущих радостных свершений человечества, освобожденного от тысячелетних оков самого отвратительного и унизительного рабства эксплуатации человека человеком! Грядет счастье для всех людей земли, и ты удостоен величайшей чести быть в авангарде этого радостного процесса, увлекая освобожденных людей за собой к свету своим героическим примером! Вот об этом и говорили мне люди со школьных портретов, и кем нужно было быть, чтобы остаться равнодушным к их словам?
Логика построения нового прекрасного мира была безупречной и дала первый серьезный сбой, когда мне было 12-13 лет. Я вдруг осознал, что через каких-то 50-60 лет я умру. А если даже и не через 60, а через 1000 лет, то меня всё равно не будет – никакой особой разницы между этими сроками я не ощущал уже тогда. А тогда я почувствовал себя безжалостно приговоренным к небытию, к черной ужасающей пустоте исчезновения всего. Мое существование сводилось к беспомощному ожиданию исполнения неизбежного и заранее известного мне приговора в камере смертников. И какое мне было дело до счастливого будущего, в которое, радостно блея, двигались окружающие меня советские люди и всё остальное человечество под их руководством?
Это была тяжелейшая зима в моей жизни – свалившимся на меня грузом я был буквально придавлен к земле и едва мог переставлять ноги. Попросить о помощи я никого не мог, поскольку прекрасно понимал, что в этой
