История образа Иисуса включала в себя оформление двух элементов вероучения: 1) мессия уже один раз приходил на Землю и должен в будущем прийти еще; 2) при всей его святости и божественности это был человек с реальной земной биографией, родившийся на Земле и погибший или, во всяком случае, тем или иным способом прекративший свое существование. Обе стороны этого процесса историзации нашли свое выражение в новозаветных произведениях первой половины II века, т. е. в Павловых посланиях и в евангелиях. И если в посланиях говорится о начале этого процесса, то в евангелиях он выглядит уже завершенным.
Чтобы разобраться в ходе историзации личности Христа, нужно установить социально обусловленные идеологические причины, вызвавшие потребность в этой историзации. Почему Иисус не мог остаться в фантазии своих поклонников мистическим агнцем, богом, которому только еще предстоит снизойти на Землю, притом явиться не в человеческом, а в божественном облике?
Ряд исторических обстоятельств обусловливал непригодность такого варианта для новой религии. Прежде всего играло роль то, что она находилась в непрестанной борьбе с иудаизмом. Нужно было в этой борьбе выдвигать какие-то новые элементы вероучения, идущие дальше ортодоксально-иудейского ожидания прихода мессии. Учение о том, что он уже приходил и в принципе свою миссию выполнил, представляло собой то новое, что привлекало первохристиан. Это имело особое значение в обстановке подавления освободительных движений Римом, когда ставка на приход воинственного и победоносного мессии оказалась битой самым убедительным аргументом — жизнью. Но уж если мессия приходил, то нужно знать, как это было, в чем выражалась его деятельность, каков был он сам, где родился и жил, как умер и т. д.
Враги христианства требовали все новых аргументов, способных подтвердить истинность последнего. Если мессия уже приходил, говорили они, то что же он делал, где жил, чему учил, как и при каких обстоятельствах оказался в сверхъестественном мире? Отражать эти удары фантазия первохристиан могла, только разработав биографию Христа.
Складывался культ — возникали и закреплялись в религиозном быте новые обряды, источником которых часто были «чужие» религии. Их объяснение в сознании христиан должно было, однако, вытекать из новых мифологических обстоятельств. Возникали новые этиологические мифы, которые должны были связываться с личностью Христа и входить составными элементами в его биографию.
Завоевывал все более прочное положение клир — институт пресвитеров, епископат, складывалась христианская церковь. И здесь, помимо фактической реальности, вытекавшей из того, что в руках церкви сосредоточивалось экономическое и организационное господство, нужна была и идеологическая санкция. С ее помощью требовалось обосновать, что Христос имел учеников-апостолов, положивших начало церкви и передавших в порядке преемственности «благодати» свои полномочия последующим поколениями церковных сановников. В Евангелии от Матфея один из приводимых им эпизодов дает для этого обоснование: Иисус поручает апостолу Петру основать церковь и руководить ею (Матф., XVI, 18–19). Отсюда вытекают претензии епископов и пресвитеров считать себя преемниками и уполномоченными Христа. Но чтобы такая санкция была убедительной, она должна быть одним из элементов готовой и цельной биографии Христа.
То же следует отметить и в отношении этической системы новой религии. Нравственные предписания, освящавшиеся ею, могли находить свое наиболее авторитетное основание в ссылке на то, что так учил поступать Христос. А когда и при каких условиях он этому учил, можно было установить лишь из соответствующих эпизодов его биографии, что служило дополнительным стимулом к ее обогащению за счет фантазии приверженцев христианства.
Этим, однако, не решается вопрос о том, почему это должна была быть биография человека, а не бога. Ведь, казалось бы, авторитетнее выглядели бы поучения и предписания, исходящие от некоего божественного существа, а не от человека.
Здесь новая религия оказалась под влиянием того материала, который ее приверженцы принесли из старых верований и культов. И в иудаизме, и в религиях эллинистического мира небесные спасители чаще представлялись как богочеловеки, а не как «чистые» боги. По Ветхому завету, мессия должен явиться из рода царя Давида, он и сам должен быть царем, т. е. человеком. В другом варианте иудейского мессианизма, основанном на 53 главе Книги Исаии и на других ветхозаветных источниках, рассматривающих грядущего мессию как страдальца и жертву за грехи человеческие, опять речь идет о человеке с его слабостями и тяжелыми переживаниями. Как известно, в эллинистических религиях культ умирающих и воскресающих спасителей был широко распространен. Это были, начиная с Прометея, боголюди, герои-полубоги с обстоятельно разработанной земной биографией.
Вера в Иисуса-человека делала христианство особо притягательным в глазах людей. Человеческая ограниченность и слабость Иисуса Христа, его подверженность человеческим переживаниям, в том числе связанным со страданиями, его незащищенность и в ряде случаев беспомощность — все это делало богочеловека несравненно ближе верующему в него, чем недоступного, бесконечно далекого, совершенного и блаженного бога. Особенно близко могли принимать к сердцу страдания распятого представители страждущих и обремененных. Для них богочеловек был «свой брат», который лучше, чем абсолютный бог, может понять их нужды.
В этом заключается одна из парадоксальных сторон религии. Ведь если рассуждать логично, то бог, который не может спасти от страданий себя самого, вряд ли может избавить от них человечество. Но здесь опять-таки сказывается присущая всякой религии противоречивость. Соответствующие фантастические представления складываются исторически, наслаиваются постепенно и, поскольку люди привыкают к ним, не вызывают недоумений по поводу своей очевидной несообразности.
Для оформления земной биографии Иисуса Христа христианство во второй половине I века использовало различные верования иудаизма и мифологию всех эллинистических народов, представители которых входили в христианские общины. Большую роль при этом сыграли культы страдающих, умирающих и воскресающих богов, широко распространенные по всему Средиземноморью. Однако в своих вероисповедных документах, а именно в новозаветных книгах, христианство, излагая земную биографию Христа, ссылается лишь на Ветхий завет и его пророчества.
Из Ветхого завета был заимствован основной материал, послуживший первохристианам для построения биографии Иисуса-человека. Направление этого биографического мифотворчества было дано еще в посланиях Павла (Гал., III, 8; Римл., XIV, 25; I Кор., XV, 4).
В евангелиях данная линия реализуется уже последовательна Иисус — тот самый царь иудейский из рода Давидова, который многократно «обетован» богом Яхве через пророков (Ис., XI, 4; Дан., VII, 13–14). Он должен родиться в Вифлееме (Мих., V, 2), во исполнение чего евангелисты заставляют его родителей совершить странное путешествие для прохождения переписи из Назарета в Вифлеем. А Назарет понадобился для оправдания наименования мессии «Назореем» (Суд., XIII, 5; XVI, 17; Ам., II, 11), причем евангелист не понимает этимологической неправомерности этого эпитета от названия Назарета. Ветхозаветные реминисценции и параллели наличествуют в евангельской биографии Иисуса вплоть до таких, которые звучат даже несколько странно: въезд Иисуса в Иерусалим сразу на двух ослах в подтверждение текста Захарии, ссылка римских легионеров на Ветхий завет при дележе риз Иисуса (Зах., IX, 9; Пс., XXI, 19; Иоанн., XIX, 24) и т. д.
Для оформления христианского вероучения послания Павла имели такое большое значение, что в протестантской историографии утвердилось мнение, согласно которому именно Павел, а не Христос является основателем христианства как религиозно-догматической системы. В этом есть немалая доля истины. Из поучений, афоризмов, притч, проповедей Христа, приводимых в евангелиях, невозможно сконструировать то догматическое учение, которое легло в основу Символа веры и всех последующих богословских построений христианства. Из посланий же Павла такие основоположения извлечь можно.
Одно из них заключается в том, что Христос явился для устроения судьбы не только израильского народа, а всего человечества. Тот космополитический характер, который приобрело христианство уже в первой половине II века, предопределял необходимость решительного изменения в его основной догматической установке — оно означало разрыв с учением об исключительности «избранного народа» и с иудейско-националистическим характером учения о мессии. А если мессия должен был явиться для спасения всего человечества от страданий и бедствий, то должна была получить новое освещение и проблема источника этих страданий. Дело было уже не в прегрешениях евреев против избравшего их бога Яхве, не в том, что они стали «служить чужим богам», а в каких-то факторах общечеловеческого масштаба и значения. Главным из таких факторов явился в догматике паулинизма ветхозаветный миф о грехопадении Адама — для его искупления и должен был сын божий пострадать на кресте (Римл., V, 12–19). Трудно изложить в логически последовательной форме концепцию, связанную с этим основоположением христианства. С точки зрения здравого рассудка здесь все нелогично, начиная с учения о грехопадении Адама и Евы и кончая историей его искупления. Тем не менее послания Павла оформили и закрепили эту концепцию в христианстве II века и на последующие времена.
