В связи с этим интересно мнение Васильевой по поводу брака Рюрика: «Большой временной разрыв со следующим поколением легко объяснить тем, что Рюрик после воцарения наверняка решил укрепить свой статус новым браком, уже вполне соответствующим его высокому положению. Проще говоря, Рюрик женился на молоденькой княжне. Как сообщает Иоакимова летопись, вообще-то жен у него было несколько; но правом наследования мог пользоваться только сын от знатной особы, равной по статусу «урманской княжны» Ефанды (или Енвиды). Этот брак мог состояться в 860-е гг., и тогда же у Рюрика и родился наследник, Игорь. Ефанда и ее брат, известный как Вещий Олег, – конечно же, не «шведы» (как неправильно интерпретировал слово «урмане», то есть «норманны», сам Татищев) и не «норвежцы», как это толкуют сейчас, а представители все той же западнославянской варяжской аристократии; «норманнами», то есть «северянами», в Средние века называли вообще всех жителей Северной Европы. Кстати, имя «Ефанда» или «Енвида» в Скандинавии вообще не известно (как и Олег), зато оно очень похоже на континентальные имена «кельтского» типа, вроде «Аманда», «Малфрида», «Рогнеда» и т. д.; как известно, западные славяне, венды-варяги использовали такие имена» («Варяги и Русь»).
Самое забавное, что наиболее известные нам из истории норманны носят славянские имена. Я имею в виду Роджера (Родияра) Сицилийского и героя Первого крестового похода Боэмунда (Воемира) Антиохийского. К слову, и имена королей Иерусалимских Балдуинов тоже становятся вполне славянскими стоит только заменить, как это часто происходит в летописях, «б» на «в». Получаются Володины, то есть владыки, слово, восходящее к власти, а следовательно, к Велесу. Норманнами в Европе, да и на Руси, действительно называли северян вообще, а не какое-то конкретное племя. Когда новгородцы называют Енвиду и Олега «урманами», то тем самым они подчеркивают их северное происхождение, противопоставляя их южным династиям, самозваным, по их мнению. Спор между Новгородом и Киевом за первородство шел нешуточный, а в подобных дрязгах все средства хороши. Но, уж конечно, речь в данном случае идет не о норвежцах, поскольку в представлении новгородцев IX–X вв. эта земля висов или весей, то бишь деревень, котировалась очень невысоко. Конечно, в последующие времена парней из Вислэнда (Земли деревень) брали на воинскую службу киевские князья, но никак не более того. Сама мысль, что деревенский староста из Норвиса («северная деревня»), а именно так переводится слово «Норвегия», способен построить на Руси державу, наверняка показалась бы смешной не только полянам Киева, но и словенам Ладоги.
Все-таки я не удержусь и приведу один образец подобных «норвежских» упражнений на заданную тему: «Зато мы знаем, что Олега на Руси прозвали Вещим, что означает, конечно, не человека, имеющего много вещей, т. е. богатого, а мудрого, предвидящего будущее человека (ср. с выражениями: «вещий сон», «сердце-вещун»). Как гласит источник времен Ярослава Мудрого: «…И прозвали и Олега вещим, поскольку люди были язычниками и невежественными», т. е. летописец-христианин упрекает современников Олега в обожествлении Олега, создании его культа. Само имя Олег имеет скандинавскую этимологию: Helgi, что значит «Святой». Но слово «святой» в языческой Скандинавии, как и в языческой Руси, имело несколько другой, отличающийся от христианского понятия смысл. (Германские аналоги христианским терминам дал в IV в. епископ Ульфила – гот по происхождению). Означало оно, кроме других качеств человека, также человека, посвященного богам, общающегося с богами, т. е. знающего будущее, вещего человека. В случае с именем Вещий Олег, возможно, мы имеем дело с транслитерацией имени с последующим его переводом, когда оно звучит одновременно и на первоначальном языке (пусть и искаженно) данным ему при рождении, т. е. Ольг (Хельги), и с его славянским переводом: Вещий. Такое может происходить при повторных передачах какой-то информации устно, когда теряется некоторая ее часть, маскируя смысл оставшейся информации. Как пример можно привести достаточно древние сочетания таких русских слов, как «борзый волк», «поганые язычники», «удалой молодец» (в первом случае прилагательное имеет северокавказскую этимологию, во втором латинскую, в третьем скандинавскую). Поскольку первые летописные сведения об Олеге появляются через 150 лет после его гибели, в течение которых информация передавалась устно, то, безусловно, данная версия с его летописным именем вполне уместна. Тогда как же могли звать Олега, когда он впервые вступил на русскую землю? Известно, что в Скандинавии в эпоху викингов человека называли так: сначала шло имя, данное при рождении. Например, Helgi («Посвященный богам»). Затем шло прозвище человека, полученное им позже и характеризующее его каким-то образом. Таких прозвищ могло быть несколько, их могли давать последовательно: одно вместо другого и часто «за глаза», поскольку прозвища бывали и обидные. В нашем случае предположим почетное прозвище, например viss (мудрый), при этом прозвища писались с маленькой буквы. И, наконец, отчество: например Eysteinsson (сын Эйстейна – «Амулета»). В итоге полное имя скандинава, скажем Олега, могло писаться, например, так: Helgi vissi Eysteinsson» (Демин С. В. «Олег – основатель государства Киевской Руси»).
Написать действительно можно все что угодно – бумага стерпит. Но, к сожалению для господина Демина и иже с ним, для того чтобы возглавить самое захудалое племя в обозреваемые нами века, крайне мало быть сыном деревенского старосты (ярла) Амулета (Эйстейна) и быть посвященным богам. Мы же не Византия какая-нибудь, а Русь, наследница Великой Скифии, и подобных старост на нашей земле в то время было хоть пруд пруди. Про Византию я, конечно, пошутил, хотя среди историков ходят такие байки. Якобы императором в Византии мог стать простой конюх, кем и был Василий Македонянин, кстати, практически современник Олега. Однако, во-первых, Василий, едва успев вступить на трон, тут же объявил себя потомком Александра Македонского, а во-вторых, заведовать императорскими конюшнями даже при константинопольском дворе мог только человек знатного рода в ранге комита, то есть по-нашему генерала. У франков конюший, или коннетабль, по сути являлся вторым человеком в империи. Так что легенду о простолюдине Василии (кстати, изрядной сволочи), занявшем трон в Константинополе, я оставляю на совести классово озабоченных историков. Нет слов, в Византии действительно не сложился династический принцип наследования, и на трон восходили представители разных национальностей, подчас люди действительно случайные, но и там не было и близко никакого равенства между человеком знатным и простолюдином.
Вообще-то «скандинавский» язык вызывает изумление. Какое русское слово ни возьми, обязательно вылезут эти самые «скандинавские» корни. Между прочим ранее мне попадался другой перевод слова «Хельги» – «вождь», и тоже, представьте, со «скандинавского» языка. Не худо было бы уточнять, какой, собственно, язык авторы понимают под словом «скандинавский» – шведский, датский, норвежский или, может быть, финский. В IX веке именно финны составляли большинство населения Скандинавии, а те же свебы, коих считают прямыми предками шведов, спокойно себе обитали на южном, подчеркну, а не на северном побережье Балтики и числились славянами. Их движение на полуостров началось приблизительно в то же время, когда их соседи варяги Рюрика объявились на Руси. И не отсюда ли сходство в похоронных обрядах, культовых и бытовых предметах между «шведами» и варягами. Кстати, слово «руотси» нынешние норманнисты производят от топонима Rodsen, словно бы и не замечая, что он означает «Рода сыны». То, что русы-славяне называли себя сыновьями Рода, ни у кого сомнений не вызывает, но еще никто не осмеливался назвать Рода скандинавским богом. Так что, очень может быть, норманнисты, сами того не ожидая, попали в самую точку. Rodsen (руотси) – это действительно русы.
А вот что пишет о приглашении Рюрика Шамбаров: «Но новгородские летописи – а их не одна, а 14, в том числе составленная первым новгородским епископом Иоакимом, – рассказывают о тех же событиях несколько иначе и сообщают много важных подробностей. Они говорят, например, что Гостомысл был не просто старейшиной, а потомственным князем, происходившим в одиннадцатом колене от легендарного Славена, брата Скифа. Здесь, конечно, требуется уточнение. Вероятно, летописец совместил фигуры двух Славенов, мифического прародителя и реального человека. Антский князь Славен упоминается в «Влесовой книге» и в «Гимне Бояна» из архива Державина. Он был преемником и, возможно, сыном Буса, казненного Амалом Винитаром, побеждал готов (разумеется, в союзе с гуннами). То есть жил в конце IV–V вв. Вот от него-то, в одиннадцатом колене, Гостомысл действительно мог вести свой род (судя по времени рождения Рюрика, Гостомысл родился где-то около 760–770 гг.).
