А вот что пишет о приглашении Рюрика Шамбаров: «Но новгородские летописи – а их не одна, а 14, в том числе составленная первым новгородским епископом Иоакимом, – рассказывают о тех же событиях несколько иначе и сообщают много важных подробностей. Они говорят, например, что Гостомысл был не просто старейшиной, а потомственным князем, происходившим в одиннадцатом колене от легендарного Славена, брата Скифа. Здесь, конечно, требуется уточнение. Вероятно, летописец совместил фигуры двух Славенов, мифического прародителя и реального человека. Антский князь Славен упоминается в «Влесовой книге» и в «Гимне Бояна» из архива Державина. Он был преемником и, возможно, сыном Буса, казненного Амалом Винитаром, побеждал готов (разумеется, в союзе с гуннами). То есть жил в конце IV–V вв. Вот от него-то, в одиннадцатом колене, Гостомысл действительно мог вести свой род (судя по времени рождения Рюрика, Гостомысл родился где-то около 760–770 гг.).
Важно отметить, что княжение в славянских государствах всегда было наследственным. Власть князя ограничивалась вечем, но претендовать на эту должность отнюдь не мог первый встречный. Так, «Влесова книга» очень четко разделяет князей с боярами и воеводами, несмотря на то что бояре порой тоже возглавляли важные предприятия. В древности считалось, что хорошие и дурные качества передаются по наследству. Поэтому, например, вместе со злодеем нередко казнили всю его семью. А князя вече могло выбрать только из рода, имеющего на это право, – из потомков великих вождей прошлого. Кстати, это наблюдалось и в летописные времена: как ни капризничало, как ни бушевало новгородское вече, прогоняя неугодных князей, но ни разу оно не выдвинуло кандидатуру из собственной среды, такое и в голову никому не пришло бы. Новый князь мог быть приглашен лишь из княжеского рода, пусть даже не русского, а литовского, но обязательно имеющего касательство к правящим династиям. Пережитки прежнего государственного устройства славян – отнюдь не «вечевой республики», а «вечевой монархии», – просуществовавшие вплоть до XVIII в., можно наблюдать и в Речи Посполитой, где все свободные шляхтичи имели право избирать и переизбирать королей, диктовать им волю на сеймах, но ни один магнат даже не пытался сам примерить корону, хотя бы он и был куда богаче короля и содержал большее войско. Здесь тоже рассматривались лишь кандидатуры, достойные короны по праву рождения, – если и не из поляков, то из Венгрии, Франции, Швеции, Литвы, Германии, России» («Когда оживают легенды»).
Между прочим, Гумилев, указывавший на связь Рюрика с Карлом Лысым, был абсолютно прав. Я бы добавил в эту же компанию Людовика Баварского, еще одного сына Благочестивого отца. Обычно Карл и Людовик выступали единым фронтом и против Лотаря, и против его сыновей. Дело в том, что Северная Европа отчаянно нуждалась в серебре, не говоря уже о других товарах с Востока. Однако обычный путь из Византии через Италию был закрыт наглухо в результате войны между Лотарем и его сыновьями с одной стороны и константинопольскими властями с другой. Борьба шла за Иллирик. Результатом этого противостояния явился и религиозный раскол, когда папа Николай предал анафеме патриарха Фотия, а тот не замедлил с ответной «любезностью». В Средиземном море хозяйничали арабские пираты. Собственно, рейд Рюрика в Севилью и далее в арабские пределы был ответной реакцией северян на расшалившихся южан. Что касается волжского торгового пути, то он на всем своем протяжении контролировался хазарами. Таким образом, Северная Европа оказалась практически отрезанной от Юга и Востока, что не могло не сказаться на ее экономике. Был и еще один аспект, привлекавший внимание викингов к Хазарии и Каспию, на который прямо указывает Шамбаров, речь идет о работорговле: «Другой важный путь вел на Волгу, «в хазары», где викинги получили бы наилучшие возможности для сбыта пленников и пленниц, захваченных по всей Европе. Так, в конце IX или в Х в., когда несколько пиратских эскадр добрались до Каспия, на рынки Востока выплеснулись более 10 тыс. невольников из Франции и Нидерландов. В Европе использование рабов было достаточно ограниченным, разве что в домашнем хозяйстве, а получить выкуп можно было далеко не за каждого. И тот, кто контролировал бы пути к хазарским рынкам, мог диктовать условия другим «коллегам» и получать с них немалую мзду» («Когда оживают легенды»).
Приглашение Рюрика на княжение в Новгород могло коренным образом изменить ситуацию на торговых путях. И, надо признать, Ободрит сразу же начал оправдывать возлагавшиеся на него надежды. Первым делом он взял под свой контроль верховья Волги, прибрав к рукам Ростов и Муром, перекрыв тем самым хазарам путь к Ладоге и далее к Балтийскому морю. Следующей его целью стал Смоленск, пожалуй, ключевой форпост на торговых путях того времени. Именно под Смоленском он впервые столкнулся с Аскольдом, который, конечно же, не был его боярином, а представлял древнюю династию Кия. «Повесть временных лет» называет Аскольда варягом, но это ровным счетом ни о чем не говорит, поскольку варяги давно уже были своими и на Дону, и на Днепре. Об этом мы еще будем говорить, а пока вернемся к Рюрику, точнее к Олегу, который возглавил предприятие после смерти Ободрита. Именно Олег мечом проложил путь «из варяг в греки», жизненно необходимый не только для Руси, но и для всей Северной Европы. Конечно, в дружину Рюрика, как в дружину Олега, входило немало выходцев из империи франков, носивших непривычные для современного русского уха имена. Эти имена, собственно, и отражены в договорах Олега и Игоря с Византией. Имена бояр «от рода русского» тут же поспешили отнести к скандинавским. Хотя имен, ныне встречающихся в странах Скандинавии, там практически нет. Зато есть имена кельтские, и в немалом числе. Галкина в книге «Тайна русского каганата» приводит свое прочтение этих имен, исходя из их иранского происхождения. Наличие людей с кельтскими именами среди варягов удивления не вызывает, поскольку славяне на южном берегу Балтики соседствовали именно с кельтами, что предполагает и культурный обмен, и даже частичную ассимиляцию. Но среди варягов были и франки, как мы уже установили, а у них, столетиями обитавших в Галлии, количество подобных имен вообще преобладало. Не говоря уже об общих индоевропейских корнях кельтов, франков, варягов и славян. Многие имена, как мы уже успели убедиться на примере Иванов, Ивэнов, Янов, уходят в очень далекое прошлое. То же самое можно сказать и о так называемых «иранских» именах. По мнению Петухова, переселение ариев на земли современных Ирана и Индии началось именно из Приазовья и Причерноморья. Неудивительно, что язык скифов, сарматов, славян, кельтов сохранил слова, сходные с тем же санскритом и иранскими наречиями. Васильева полагает, что многие «иранские» имена сохранились у савроматов и аланов, обитавших на Дону и Северском Донце в описываемую нами эпоху именно со времен арийского единства. Что, в общем-то, неудивительно, поскольку мы с вами носим имена, существующие многие тысячелетия и принадлежащие разным народам. Иные из этих имен возвращались искаженными из дальних странствий, чтобы потом лечь на русскую основу, как произошло с тем же Еваном-Иваном или Даном-Даниилом, другие становились синонимами русских имен, как Георгий – Юрий – Ярий – Яри. Или переосмысливались в народном сознании, как Николай – Микула – Мигуля, Влас – Велес. Так что определить национальность человека, тем более его племенную принадлежность, руководствуясь только именем, ни в наше время, ни в IX веке попросту невозможно. Подчеркну для особо непонятливых – только именем. Имя должно быть встроено в систему религиозных, политических, социальных и бытовых понятий и представлений того времени, чтобы можно было с уверенностью сказать, что человек по имени Свень – это швед, а не свеон, скажем, то есть венед, вятич. Вагрия или Варгия кроме всего прочего называлась еще и землей Света, то есть Световида, а потому неудивительно, что людей, здесь проживающих, называли свеонами. Этим, кстати, и объясняется путаница, возникшая при дворе Людовика Благочестивого, когда туда явились послы русского кагана, в которых тут же опознали свеонов. Но эти свеоны утверждали, что они прибыли с загадочной реки Танаис, от не менее загадочного владыки, чей ранг был равен императорскому. Мало того, они приехали в ставку императора прямехонько из Константинополя. Конечно, Людовик и его окружение просто не могли не знать свеонов, живших по соседству на южном берегу Балтики, но им и в голову не приходило, что значительная часть этого племени или, если угодно, народа еще в VII веке переселилась на восток и обосновалась на обширных территориях от Оки до Дона. Речь идет о вятичах, самом упорном из славянских народов, далее всех сохранявших верность своим богам. Москва, к слову, стоит на землях вятичей. И означает слово «Москва» в переводе с арабского «священное место». Есть и другие переводы, но не в этом суть, вятичи-свеоны входили в состав сначала Хазарского, а потом, после раскола, – Русского каганата. Кстати, свеоны, жившие во времена Людовика Благочестивого на южном берегу Балтики, спустя полсотни лет действительно переселились вместе со свебами на северный берег, то есть в Скандинавию. Скорее всего, им не понравилось соседство с распадающейся империей франков и ее излишне воинственными правителями. Так что коренные москвичи, ведущие свой род от вятичей, с полным правом могут называть себя шведами. О себе и своей фамилии я скромно умолчу, замечу только вскользь, что в моем роду скандинавы не водились, а вот вятичи, скорее всего, были.
